У Шуры Плоткина – точно такой же… А через час сложнейших расчётов она представила Фридриху новую повышенную смету на питание, которую Фридрих не глядя утвердил.
Герр Лемке поинтересовался у меня – хороши ли размеры проходов в дом и из дома, и я в благодарность теранулся своим рваным ухом о брючину его комбинезона.
Баська, стерва, совершенно бесцеремонно опрокинула меня на ковёр в гостиной, где орудовала огромным пылесосом, и стала гладить меня по животу, всё больше и больше опуская свою блудливую ручищу в промежность моих задних лап, прямо ТУДА!.. Да ещё при этом, нахалюга, пришёптывала:
– Ах, мне бы такого хлопака!.. Ну и яйки!.. Как у хорошего мужика… Зобачь, маш бабо пляцек!..
Я от неё еле вырвался. Лапы дрожат, хвост – трубой, ТАМ – всё звенит! Поставь пять Кошек в ряд – ни одной мало не будет!
А что такое «маш бабо пляцек», я только потом сообразил. Это вроде нашего «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!».
Уже в саду, когда мы с Фридрихом выходили пройтись по Грюнвальду, встретили мы и Франца Мозера. Они перебросились с Фридрихом двумя-тремя ничего не значащими словами, и Мозер решил меня погладить. Но я непроизвольно прижал уши к затылку, слегка приподнял шерсть на загривке и совсем немножко показал ему свои клыки.
Мозер в испуге отдёрнул руку. И в то же мгновение я ПОЧУВСТВОВАЛ, что он ПОЧУВСТВОВАЛ во мне ВРАГА!
Я отчётливо понимаю всю полуграмотность и нелепость построения последней фразы. Наплевать! Стиль мне потом Шура выправит, когда я доберусь до Петербурга. А пока – пусть будет так. Так хоть и неграмотно, но максимально точно.
Перед выходом из дома, в прихожей величиной с гостиную Шрёдеров, из высокой ажурно-литой круглой бронзовой корзины, в которой торчали зонты и трости, Фридрих вытащил одну трость с жёлтой костяной ручкой и сказал мне:
– Я хочу показать тебе наш Грюнвальдский лес. К несчастью, он излишне цивилизован – водопровод, дорожки, туалеты, указатели, но всё же это – лес. И превосходный! У меня там уйма знакомых деревьев, которые состарились со мной…
И тогда я подумал, что Человек, способный искренне сказать такую фразу, достоин счастливой и нескончаемой жизни! И мой долг Кота-гражданина…
Не хочу впадать в излишнюю патетику, но Я буду не Я, если этим тварям – Хартманну и Мозеру – не заделаю такую козу, как выражался Водила, что чертям тошно станет.
Когда мы вышли за калитку, Фридрих меня сразу же предупредил:
– Кыся, не откажи в любезности, пожалуйста, иди рядом со мной. Не убегай далеко. Здесь очень многие выгуливают своих собак и…
– Не боись, Фридрих! – прервал я его в нашей с Шурой российской манере. – Всех ваших Собак я видел в гробу и в белых тапочках.
– Как?! – не понял Фридрих. – В каких тапочках?! Повтори, пожалуйста, ещё раз.
– Ну, это только так говорится, – поспешил я его заверить. – Дескать, пусть только сунутся!..
– Прелестно, – сказал Фридрих. – Я ценю твою храбрость, но всё же попрошу тебя держаться рядом со мной.
Причём это было сказано тоном, противоречить которому просто не имело смысла.
И я пошёл рядом с Фридрихом, поражаясь такому отточенному сочетанию интеллигентной вежливости с непреклонной волей Человека, привыкшего к неукоснительному исполнению своих распоряжений.
Разные мелкие приключения начались сразу же, как только мы направились к лесу.
Откуда ни возьмись, перед нами вдруг возникла очень пожилая и очень высокая дама с аккуратно уложенными букольками седых волос. Дама была завёрнута в красное клетчатое одеяло – точно такое же, как и то, на котором я спал сегодняшней ночью. В одной руке дама держала длиннющую коричневую сигарету, вставленную в полуметровый мундштук, а в другой руке – туго натянутый поводок, уходящий куда-то в траву.
Поначалу я подумал: там, в траве, пасётся или писает Собачка этой дамы. А ещё лучше бы – Кошка… Повёл носом, принюхался – ни хрена подобного. Ни Собакой, ни Кошкой и не пахло. А пахло каким-то неведомым мне зверем. Причём запах был с явным оттенком опасности…
Дама вежливо поздоровалась с Фридрихом, тот поклонился ей, и в это время на звук голоса дамы из травы вынырнуло НЕЧТО! – что-то коричневое, узкое, длинное, очень хвостатое, стелющееся по самой земле и с такими злобными зубками на маленькой мордочке, что у меня мороз пошёл по спине! Мало того, ОНО лишь увидело нас, как тут же бесстрашно рванулось ко мне, сверкая клыками и яростными глазками!
Не скрою, от неожиданности я шарахнулся метра на полтора вверх и минимум метра на два в сторону! Но дама привычно оттащила от нас свою зверюгу, извинилась и пошла. А эта узкая Меховая Гадина всё оглядывалась на меня, словно сожалела, что ей не дали мной перекусить…
– Что это?.. Кто это?.. – в растерянности спросил я у Фридриха.
– Это баронесса Штраль со своей ручной норкой, – ответил Фридрих. – Не обращай внимания. Ей уже за восемьдесят, она вегетарианка и один из самых активных членов партии «зелёных». Сейчас это очень модно, вот она и завела себе живую норку… Ты испугался?
– Очень уж неожиданно, – промямлил я. – Такого я ещё никогда не видел…
Я хотел было ещё что-то сказать Фридриху, но в этот момент неподалёку от нас остановился «фольксваген-пассат» и из-за руля вылез немолодой человек со странно знакомым лицом. Он неторопливо обошёл свою машину, открыл пассажирскую дверь, и оттуда с громким лаем выскочила огромная овчарка и помчалась мне навстречу!..
Тут-то и произошло то событие, с которого я начал свой рассказ о следующем дне после посещения «Тантриса».
Вот когда я наконец понял подлинный смысл слова «аристократ»!
Не «аристократ» – владелец роскошных домов в Мюнхене, Италии и Швейцарии…
Не «аристократ» – родовой наследник разных там озёрных замков и многомиллионного состояния, которое позволяет ему мотаться по всем аукционам мира – по каким-то там «Сотби» или «Кристи», как говорил профессор фон Дейн, и, не считая бабок, покупать всё, что ему там приглянется…
Нет, это был истинный АРИСТОКРАТ ДУХА – боец и заступник, не ведающий ни преград, ни страха! Как Шура Плоткин… Как Водила!
Но мне Фридрих фон Тифенбах показался ещё более героическим – потому что в отличие от Шуры и Водилы он был маленьким, щуплым, нездоровым, и за его худенькими плечами было шестьдесят пять лет навыхлест прожитой жизни!..
Когда Фридрих увидел, как на меня мчится огромная овчарка, он, ни на секунду не задумавшись, заслонил меня своим телом, поднял над головой трость и бросился вперёд – на овчарку, превосходящую его и в росте, и в весе по меньшей мере в два раза.
– Прочь!!! – грозно закричал Фридрих и замахнулся тростью на огромную овчарку.
Но эта овчарка была, видать, так тренирована, что совершенно не обратила ни малейшего внимания на замечательного и решительного Фридриха фон Тифенбаха, грудью вставшего на мою защиту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Герр Лемке поинтересовался у меня – хороши ли размеры проходов в дом и из дома, и я в благодарность теранулся своим рваным ухом о брючину его комбинезона.
Баська, стерва, совершенно бесцеремонно опрокинула меня на ковёр в гостиной, где орудовала огромным пылесосом, и стала гладить меня по животу, всё больше и больше опуская свою блудливую ручищу в промежность моих задних лап, прямо ТУДА!.. Да ещё при этом, нахалюга, пришёптывала:
– Ах, мне бы такого хлопака!.. Ну и яйки!.. Как у хорошего мужика… Зобачь, маш бабо пляцек!..
Я от неё еле вырвался. Лапы дрожат, хвост – трубой, ТАМ – всё звенит! Поставь пять Кошек в ряд – ни одной мало не будет!
А что такое «маш бабо пляцек», я только потом сообразил. Это вроде нашего «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!».
Уже в саду, когда мы с Фридрихом выходили пройтись по Грюнвальду, встретили мы и Франца Мозера. Они перебросились с Фридрихом двумя-тремя ничего не значащими словами, и Мозер решил меня погладить. Но я непроизвольно прижал уши к затылку, слегка приподнял шерсть на загривке и совсем немножко показал ему свои клыки.
Мозер в испуге отдёрнул руку. И в то же мгновение я ПОЧУВСТВОВАЛ, что он ПОЧУВСТВОВАЛ во мне ВРАГА!
Я отчётливо понимаю всю полуграмотность и нелепость построения последней фразы. Наплевать! Стиль мне потом Шура выправит, когда я доберусь до Петербурга. А пока – пусть будет так. Так хоть и неграмотно, но максимально точно.
Перед выходом из дома, в прихожей величиной с гостиную Шрёдеров, из высокой ажурно-литой круглой бронзовой корзины, в которой торчали зонты и трости, Фридрих вытащил одну трость с жёлтой костяной ручкой и сказал мне:
– Я хочу показать тебе наш Грюнвальдский лес. К несчастью, он излишне цивилизован – водопровод, дорожки, туалеты, указатели, но всё же это – лес. И превосходный! У меня там уйма знакомых деревьев, которые состарились со мной…
И тогда я подумал, что Человек, способный искренне сказать такую фразу, достоин счастливой и нескончаемой жизни! И мой долг Кота-гражданина…
Не хочу впадать в излишнюю патетику, но Я буду не Я, если этим тварям – Хартманну и Мозеру – не заделаю такую козу, как выражался Водила, что чертям тошно станет.
Когда мы вышли за калитку, Фридрих меня сразу же предупредил:
– Кыся, не откажи в любезности, пожалуйста, иди рядом со мной. Не убегай далеко. Здесь очень многие выгуливают своих собак и…
– Не боись, Фридрих! – прервал я его в нашей с Шурой российской манере. – Всех ваших Собак я видел в гробу и в белых тапочках.
– Как?! – не понял Фридрих. – В каких тапочках?! Повтори, пожалуйста, ещё раз.
– Ну, это только так говорится, – поспешил я его заверить. – Дескать, пусть только сунутся!..
– Прелестно, – сказал Фридрих. – Я ценю твою храбрость, но всё же попрошу тебя держаться рядом со мной.
Причём это было сказано тоном, противоречить которому просто не имело смысла.
И я пошёл рядом с Фридрихом, поражаясь такому отточенному сочетанию интеллигентной вежливости с непреклонной волей Человека, привыкшего к неукоснительному исполнению своих распоряжений.
Разные мелкие приключения начались сразу же, как только мы направились к лесу.
Откуда ни возьмись, перед нами вдруг возникла очень пожилая и очень высокая дама с аккуратно уложенными букольками седых волос. Дама была завёрнута в красное клетчатое одеяло – точно такое же, как и то, на котором я спал сегодняшней ночью. В одной руке дама держала длиннющую коричневую сигарету, вставленную в полуметровый мундштук, а в другой руке – туго натянутый поводок, уходящий куда-то в траву.
Поначалу я подумал: там, в траве, пасётся или писает Собачка этой дамы. А ещё лучше бы – Кошка… Повёл носом, принюхался – ни хрена подобного. Ни Собакой, ни Кошкой и не пахло. А пахло каким-то неведомым мне зверем. Причём запах был с явным оттенком опасности…
Дама вежливо поздоровалась с Фридрихом, тот поклонился ей, и в это время на звук голоса дамы из травы вынырнуло НЕЧТО! – что-то коричневое, узкое, длинное, очень хвостатое, стелющееся по самой земле и с такими злобными зубками на маленькой мордочке, что у меня мороз пошёл по спине! Мало того, ОНО лишь увидело нас, как тут же бесстрашно рванулось ко мне, сверкая клыками и яростными глазками!
Не скрою, от неожиданности я шарахнулся метра на полтора вверх и минимум метра на два в сторону! Но дама привычно оттащила от нас свою зверюгу, извинилась и пошла. А эта узкая Меховая Гадина всё оглядывалась на меня, словно сожалела, что ей не дали мной перекусить…
– Что это?.. Кто это?.. – в растерянности спросил я у Фридриха.
– Это баронесса Штраль со своей ручной норкой, – ответил Фридрих. – Не обращай внимания. Ей уже за восемьдесят, она вегетарианка и один из самых активных членов партии «зелёных». Сейчас это очень модно, вот она и завела себе живую норку… Ты испугался?
– Очень уж неожиданно, – промямлил я. – Такого я ещё никогда не видел…
Я хотел было ещё что-то сказать Фридриху, но в этот момент неподалёку от нас остановился «фольксваген-пассат» и из-за руля вылез немолодой человек со странно знакомым лицом. Он неторопливо обошёл свою машину, открыл пассажирскую дверь, и оттуда с громким лаем выскочила огромная овчарка и помчалась мне навстречу!..
Тут-то и произошло то событие, с которого я начал свой рассказ о следующем дне после посещения «Тантриса».
Вот когда я наконец понял подлинный смысл слова «аристократ»!
Не «аристократ» – владелец роскошных домов в Мюнхене, Италии и Швейцарии…
Не «аристократ» – родовой наследник разных там озёрных замков и многомиллионного состояния, которое позволяет ему мотаться по всем аукционам мира – по каким-то там «Сотби» или «Кристи», как говорил профессор фон Дейн, и, не считая бабок, покупать всё, что ему там приглянется…
Нет, это был истинный АРИСТОКРАТ ДУХА – боец и заступник, не ведающий ни преград, ни страха! Как Шура Плоткин… Как Водила!
Но мне Фридрих фон Тифенбах показался ещё более героическим – потому что в отличие от Шуры и Водилы он был маленьким, щуплым, нездоровым, и за его худенькими плечами было шестьдесят пять лет навыхлест прожитой жизни!..
Когда Фридрих увидел, как на меня мчится огромная овчарка, он, ни на секунду не задумавшись, заслонил меня своим телом, поднял над головой трость и бросился вперёд – на овчарку, превосходящую его и в росте, и в весе по меньшей мере в два раза.
– Прочь!!! – грозно закричал Фридрих и замахнулся тростью на огромную овчарку.
Но эта овчарка была, видать, так тренирована, что совершенно не обратила ни малейшего внимания на замечательного и решительного Фридриха фон Тифенбаха, грудью вставшего на мою защиту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161