— Совсем не то. В сущности, они мне не нравились. Слишком шумные, а с женским персоналом беседуют так, словно болтают со своими проститутками. Мне и тогда не казалось, что бравада, хвастовство или напускная храбрость — называй как хочешь — придают мужественности. По мне, быть потише, понежнее да поскромнее — в том она и есть, мужественность, но среди «нравов» что-то я не много таких встречала.
— Им просто надобно изобретать какую-то защиту от всей той грязи, в которой они вынуждены купаться, — сказал Гус, ликуя оттого, что она едва не признала, что увлечена и чуть ли не бредит им. Но тут же испытал к себе омерзение и подумал со злостью: ах ты, гнусный маленький кретин. Лучше сотри с физиономии глупую ухмылку. Потом подумал о выздоравливающей после операции аппендицита Вики и понадеялся, что эту ночь она проспит спокойно. Он поклялся, что прекратит детский флирт прежде, чем он зайдет дальше хотя бы на волосок: пусть Люси и не слишком робка и стеснительна, чтобы обращать внимание на подобную чушь, но скоро и ей все станет ясно. И в конце концов она наверняка повторит: я не то имела в виду, я имела в виду совсем другое. Гнусный маленький кретин, подумал он снова и украдкой взглянул в зеркальце на свои соломенные, заметно поредевшие волосы. Через пару лет он облысеет, как коленка, неужто и тогда будет грезить о блистательной девушке с белой кожей и карими глазами, которая, узнай только она его мысли, непременно усмехнется — жалостливо или даже с отвращением!
— Когда нам нужно отметиться в том доме под снос? — спросила Люси, и Гус обрадовался, что она сменила тему.
Какой-то шагавший по Хилл-стрит мужчина обернулся и, пока они не скрылись из виду, провожал Люси глазами. Гус не мог удержаться от улыбки. Он вспомнил, как вот так же в первые месяцы после ее замужества оглядывались мужчины на Вики. Тогда она не была тяжелой и неуклюжей. Он размышлял о том, за кого их — его и Люси — можно сейчас принять. Двое молодых людей — он в костюме, белой рубашке и при галстуке, она в скромненьком, но очень удачно скроенном зеленом платье. Быть может, они направляются пообедать, на концерт или на Спортивную Арену? Конечно, любой бродяга сразу определит в их одноцветном четырехдверном «плимуте» полицейскую машину и узнает в них сотрудников отдела по делам несовершеннолетних, — но для всех остальных они просто любовники.
— Так как там у нас со временем, Гус?
— Двадцать восьмого.
— Не то, — засмеялась она. — Когда мы заглянем в тот дом под снос, о котором упоминал лейтенант?
— Ах, вот оно что! Да хоть сейчас. Прости, я замечтался.
— Как твоя жена? Поправляется? — спросила Люси.
Гус терпеть не мог говорить с ней о Вики, но она, как то и подобает напарникам, всегда интересовалась его семейными делами. Чаще всего такие разговоры заводят в ранние и тихие утренние часы, когда маловато работы.
— Да вроде все в порядке, держится молодцом.
— А как твой меньшенький? Уже балакает?
— Щебечет, — улыбнулся он. Беседовать с ней о своих детях он никогда не стеснялся и был уверен, что ей это и впрямь интересно.
— На фотографиях они такие хорошенькие. Мне очень хочется их как-нибудь увидеть.
— Это было бы просто здорово, — сказал Гус.
— Надеюсь, ночь выдастся спокойная.
— Почему? Спокойная ночь длится целую вечность.
— Верно, но зато я смогу тебя разговорить, — весело сказала она. — Когда мне это удается, я узнаю гораздо больше о том, что такое быть полицейским ночной смены.
— Ты имеешь в виду, когда я пересказываю тебе уроки Кильвинского? — улыбнулся он.
— Да, только держу пари, ты куда лучший учитель, чем был твой друг.
— Э-э, нет. С Кильвинским никто не сравнится, — сказал Гус, и лицо его вновь запылало. — Кстати, мне нужно ему написать. Что-то он давненько не отвечал на мои письма, мне это не нравится. Молчит с тех самых пор, как съездил на Восток повидаться с бывшей женой и детьми.
— Может, он еще не вернулся?
— Нет, я получил одно письмецо как раз после его возвращения, но в нем он ничего толком не говорит.
— Разве не странно, что до того он ни разу не повидался с детьми?
— Должно быть, у него были на то веские причины, — сказал Гус.
— Не думаю, чтобы ты на его месте смог отказаться от своих детей.
— Он от них и не отказывался, — быстро ответил Гус. — На Кильвинского это не похоже. Загадочный он тип, только и всего. Должно быть, у него были свои резоны.
— Если бы от тебя, Гус, когда-нибудь ушла жена, ты бы не отказался от своих детей. Ты — нет. И причины бы такой не нашлось.
— В любом случае я не имею права его осуждать, — сказал Гус, притормозив у светофора и радуясь тому, что над городом сгустилась темень.
— Бьюсь об заклад, он совсем не тот отец, не такой, как ты, — сказала Люси. Она опять не спускала с него глаз.
— Да нет же, ты ошибаешься, — сказал Гус. — Из Кильвинского вышел бы прекрасный отец. Лучшего отца никто б себе и не пожелал. Когда он что-нибудь объяснял, ты и не сомневался в его правоте. Все моментально становилось на свои места, так он здорово это делал.
— Уже темнеет.
— Поехали, глянем на тот дом, — предложил Гус, начиная чувствовать неловкость от умаляющего величие Кильвинского разговора.
— Идет. Это где-то на Уэст-Темпл?
— Похоже на ложный звонок.
— Анонимный?
— Да, какая-то женщина позвонила дежурному и сообщила, что ее сосед из двадцать третьего номера мало того, что превратил свою квартиру в грязную конуру, но еще и постоянно оставляет в ней своего маленького ребенка, оставляет совершенно одного.
— Никогда еще не бывала в настоящем доме под снос, — сказала Люси. — Всякий раз тревога оказывалась ложной.
— Помнишь, как его отличать? — улыбнулся Гус.
— Разумеется. Надо только притопнуть ногой, и, если тараканы настолько обкурились анашой и одомашнились, что даже не разбегаются, значит, это и есть настоящий дом под снос.
— Точно, — усмехнулся Гус. — А если к тому же повезет и ты учуешь запашок да соберешь его в бутылку с пробкой, считай, что дело в суде тобой уже выиграно.
Гус проехал туннель на Второй улице, миновал Портовое шоссе, свернул на север, затем на запад к Темпл. Закатное солнце опалило горизонт грязно-розовым заревом. День был туманный.
— Вон тот белый дом, спорим? — спросила Люси, кивая на трехэтажное оштукатуренное здание с фасадом из поддельного камня.
— Восемнадцать-тринадцать. Приехали, — сказал Гус, останавливая машину и размышляя о том, хватит ли у него деньжат на приличный обед. Обычно во время дежурств он пробавлялся гамбургерами или бутербродами, принесенными с собой в пакете. Но Люси — Люси любила вкусно поесть «чего-нибудь интересного да погорячей». Притворяясь, что ему самому по нраву обеды в ресторане, он безропотно ее сопровождал, несмотря на то что до получки у него не оставалось порой даже пятерки, да и бак в его автомобиле бывал залит лишь наполовину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
— Им просто надобно изобретать какую-то защиту от всей той грязи, в которой они вынуждены купаться, — сказал Гус, ликуя оттого, что она едва не признала, что увлечена и чуть ли не бредит им. Но тут же испытал к себе омерзение и подумал со злостью: ах ты, гнусный маленький кретин. Лучше сотри с физиономии глупую ухмылку. Потом подумал о выздоравливающей после операции аппендицита Вики и понадеялся, что эту ночь она проспит спокойно. Он поклялся, что прекратит детский флирт прежде, чем он зайдет дальше хотя бы на волосок: пусть Люси и не слишком робка и стеснительна, чтобы обращать внимание на подобную чушь, но скоро и ей все станет ясно. И в конце концов она наверняка повторит: я не то имела в виду, я имела в виду совсем другое. Гнусный маленький кретин, подумал он снова и украдкой взглянул в зеркальце на свои соломенные, заметно поредевшие волосы. Через пару лет он облысеет, как коленка, неужто и тогда будет грезить о блистательной девушке с белой кожей и карими глазами, которая, узнай только она его мысли, непременно усмехнется — жалостливо или даже с отвращением!
— Когда нам нужно отметиться в том доме под снос? — спросила Люси, и Гус обрадовался, что она сменила тему.
Какой-то шагавший по Хилл-стрит мужчина обернулся и, пока они не скрылись из виду, провожал Люси глазами. Гус не мог удержаться от улыбки. Он вспомнил, как вот так же в первые месяцы после ее замужества оглядывались мужчины на Вики. Тогда она не была тяжелой и неуклюжей. Он размышлял о том, за кого их — его и Люси — можно сейчас принять. Двое молодых людей — он в костюме, белой рубашке и при галстуке, она в скромненьком, но очень удачно скроенном зеленом платье. Быть может, они направляются пообедать, на концерт или на Спортивную Арену? Конечно, любой бродяга сразу определит в их одноцветном четырехдверном «плимуте» полицейскую машину и узнает в них сотрудников отдела по делам несовершеннолетних, — но для всех остальных они просто любовники.
— Так как там у нас со временем, Гус?
— Двадцать восьмого.
— Не то, — засмеялась она. — Когда мы заглянем в тот дом под снос, о котором упоминал лейтенант?
— Ах, вот оно что! Да хоть сейчас. Прости, я замечтался.
— Как твоя жена? Поправляется? — спросила Люси.
Гус терпеть не мог говорить с ней о Вики, но она, как то и подобает напарникам, всегда интересовалась его семейными делами. Чаще всего такие разговоры заводят в ранние и тихие утренние часы, когда маловато работы.
— Да вроде все в порядке, держится молодцом.
— А как твой меньшенький? Уже балакает?
— Щебечет, — улыбнулся он. Беседовать с ней о своих детях он никогда не стеснялся и был уверен, что ей это и впрямь интересно.
— На фотографиях они такие хорошенькие. Мне очень хочется их как-нибудь увидеть.
— Это было бы просто здорово, — сказал Гус.
— Надеюсь, ночь выдастся спокойная.
— Почему? Спокойная ночь длится целую вечность.
— Верно, но зато я смогу тебя разговорить, — весело сказала она. — Когда мне это удается, я узнаю гораздо больше о том, что такое быть полицейским ночной смены.
— Ты имеешь в виду, когда я пересказываю тебе уроки Кильвинского? — улыбнулся он.
— Да, только держу пари, ты куда лучший учитель, чем был твой друг.
— Э-э, нет. С Кильвинским никто не сравнится, — сказал Гус, и лицо его вновь запылало. — Кстати, мне нужно ему написать. Что-то он давненько не отвечал на мои письма, мне это не нравится. Молчит с тех самых пор, как съездил на Восток повидаться с бывшей женой и детьми.
— Может, он еще не вернулся?
— Нет, я получил одно письмецо как раз после его возвращения, но в нем он ничего толком не говорит.
— Разве не странно, что до того он ни разу не повидался с детьми?
— Должно быть, у него были на то веские причины, — сказал Гус.
— Не думаю, чтобы ты на его месте смог отказаться от своих детей.
— Он от них и не отказывался, — быстро ответил Гус. — На Кильвинского это не похоже. Загадочный он тип, только и всего. Должно быть, у него были свои резоны.
— Если бы от тебя, Гус, когда-нибудь ушла жена, ты бы не отказался от своих детей. Ты — нет. И причины бы такой не нашлось.
— В любом случае я не имею права его осуждать, — сказал Гус, притормозив у светофора и радуясь тому, что над городом сгустилась темень.
— Бьюсь об заклад, он совсем не тот отец, не такой, как ты, — сказала Люси. Она опять не спускала с него глаз.
— Да нет же, ты ошибаешься, — сказал Гус. — Из Кильвинского вышел бы прекрасный отец. Лучшего отца никто б себе и не пожелал. Когда он что-нибудь объяснял, ты и не сомневался в его правоте. Все моментально становилось на свои места, так он здорово это делал.
— Уже темнеет.
— Поехали, глянем на тот дом, — предложил Гус, начиная чувствовать неловкость от умаляющего величие Кильвинского разговора.
— Идет. Это где-то на Уэст-Темпл?
— Похоже на ложный звонок.
— Анонимный?
— Да, какая-то женщина позвонила дежурному и сообщила, что ее сосед из двадцать третьего номера мало того, что превратил свою квартиру в грязную конуру, но еще и постоянно оставляет в ней своего маленького ребенка, оставляет совершенно одного.
— Никогда еще не бывала в настоящем доме под снос, — сказала Люси. — Всякий раз тревога оказывалась ложной.
— Помнишь, как его отличать? — улыбнулся Гус.
— Разумеется. Надо только притопнуть ногой, и, если тараканы настолько обкурились анашой и одомашнились, что даже не разбегаются, значит, это и есть настоящий дом под снос.
— Точно, — усмехнулся Гус. — А если к тому же повезет и ты учуешь запашок да соберешь его в бутылку с пробкой, считай, что дело в суде тобой уже выиграно.
Гус проехал туннель на Второй улице, миновал Портовое шоссе, свернул на север, затем на запад к Темпл. Закатное солнце опалило горизонт грязно-розовым заревом. День был туманный.
— Вон тот белый дом, спорим? — спросила Люси, кивая на трехэтажное оштукатуренное здание с фасадом из поддельного камня.
— Восемнадцать-тринадцать. Приехали, — сказал Гус, останавливая машину и размышляя о том, хватит ли у него деньжат на приличный обед. Обычно во время дежурств он пробавлялся гамбургерами или бутербродами, принесенными с собой в пакете. Но Люси — Люси любила вкусно поесть «чего-нибудь интересного да погорячей». Притворяясь, что ему самому по нраву обеды в ресторане, он безропотно ее сопровождал, несмотря на то что до получки у него не оставалось порой даже пятерки, да и бак в его автомобиле бывал залит лишь наполовину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120