Восьмеркин, держа Катю на руках, дул ей в лицо и легонько встряхивал, пытаясь привести в чувство.
– Затрясет он ее! – перепугалась Нина. – Неси ко мне в каморку. Надо воды и нашатырного спирта. Сенечка, помоги мне. Ей нужно облегчить дыхание.
Но Восьмеркин не подпускал Чижеева.
– Уйди, обойдемся без тебя.
Сеню восьмеркинская грубость не обидела; он понял, что его друг влюблен.
* * *
Два следующих дня Восьмеркин с Чижеевым походили на измученных служителей плохо оборудованного госпиталя. Морякам хотелось избавить девушек от черной и тяжелой работы, дать им возможность отлежаться и отдохнуть. На свои же ссадины, кровоподтеки и опухоли Восьмеркин с Чижеевым не обращали внимания.
Друзья не только измеряли температуру, давали лекарства, меняли бинты больным, но и выполняли роль санитаров, уборщиц, прачек, коков и плотников. Они смастерили новые койки на козлах, набили стружками плащ-палатки, сшитые на манер матрацев, продраили песком, окатили тремя водами и пролопатили палубу – деревянный настил пещеры.
Тремихач и Калужский все это время возились с корветтен-капитаном. Они его допрашивали, вносили коррективы на карте и, задавая на одну и ту же тему чуть ли не по сотне вопросов, «выводили среднюю» – записывали предельно выверенные сведения и писали донесения в штаб.
Катю тревожили результаты ее первой серьезной операции. Она отдыхала не раздеваясь или часами сидела у постели мичмана, ловя убегающий пульс.
Поздно вечером раздался тревожный звонок: он извещал, что с суши кто-то проник в подземное русло реки.
Тремихач с Восьмеркиным, захватив автоматы, поспешили к проходу.
Все остальные напряженно прислушивались: будут ли окрики и выстрелы? Но из прохода никаких звуков не доносилось.
Вскоре послышались шаги, и все увидели Витю рядом с Тремихачем и Восьмеркиным.
Веснушчатое лицо разведчика от возбуждения было пятнистым, шапчонка сбилась на затылок. Он разрядил пистолет, положил патроны на стол и уселся у печурки разуваться.
– За мной с собаками гнались, – сообщил Витя. – Только я захотел свернуть с тропки, а мне: «Хальт!» Я в кусты и вниз. Слышу, камни покатились, и две ищейки залаяли. Скорей к речке, а она пересохшая, лишь ручеек остался. Я прямо в сапогах по воде бегу.
Вдруг вижу, собака след нюхает. Я присел за камень и раз в нее из пистолета… Она как прыгнет да как завизжит, завоет… Меня даже в пот бросило. Слышу, пули около меня засвистели… Я еще раз в собаку стрельнул и по течению бегом за скалу. Потом разулся в воде, вскарабкался на камень. Гляжу, – фашисты с другой собакой бегут левей от меня. Я вправо – прыг, а там колючки. Почти всю дорогу бежал. Устал очень.
– Я же тебе велел ядовитую ветошь взять, – с укором сказал Калужский. – Какой ты непослушный, Витя!
– Я взял, честное пионерское, но потерял, наверное.
– Если потерял во время погони, то она и явилась твоим спасением. Стоит собаке хоть раз ткнуться носом в эту ветошь, как она надолго потеряет нюх. На всякий случай придется обработать подходы к пещере и каменные плиты сдвинуть. Ты мог навлечь собак, об этом надо всегда помнить.
– Я и так два раза разувался, с камня на камень прыгал и направление менял, – обидчиво сказал Витя. – Их же не тысячи были, всего две.
– Безразлично. Лишняя предосторожность никогда не повредит. Ты откуда входил?
– От белого камня.
Калужский с озабоченным видом взял из цинкового патронного ящика ветошь, банки с порошком, повесил на себя автомат и поспешно ушел. Витя надулся.
– Всегда меня маленьким считает…
– Помолчи, – оборвал его Тремихач. – С кем виделся в поселке?
– Только со своими мальчишками разговаривал, а к Катиным девушкам не заходил. У них эсэсовцы поселились. Когда пропал зондерфюрер, у гитлеровцев тревога была: машины с собаками и полицаями приехали. На улицу всем запретили выходить, и обыски делали в домах. Минькиного отца арестовали и всех рыбаков посадили на арестантскую баржу. Говорят, что какой-то «Чеем» объявился.
– Что за «Чеем»?
– Не знаю, название» наверно, такое. Мальчишки слыхали, как фашисты о нем шепчутся. Будто это какой-то особый партизанский отряд невидимок»
– Про нас, видно, сочиняют, – догадался Чижеев, – это я в садике у Кати на шофера зондерфюрера бумажку с иностранной надписью приколол: «Made in Ч. М.» Сделано, мол, черноморцами, чтобы с другими не спутали. «Че-ем» – не слово, а две буквы…
– Хватит вздор молоть! – сказал недовольный Тремихач. – Кровью не шутят. Мы здесь не для забав. Пленного гитлеровца надо скорей доставить в лесной штаб. Мы из него вытянули все, что требовалось, теперь он лишний едок и обуза. А им может понадобиться. К тому же провизионка опустела и донесение готово. Согласны со мной пойти?
– Согласны, только не за консервами. Чего такую даль тащить? Мы их поближе добудем.
* * *
В путь решено было двинуться до рассвета, то есть в такое время, когда солдат больше всего клонит ко сну.
В поход собрались Тремихач и Восьмеркин с Чижеевым. Витю пока не будили.
Девушки, заметив сборы мужчин, сразу же поднялись.
– Куда вы?
Им объяснили.
– Решение неправильное, – запротестовала Нина. – Кто будет охранять пещеру, если все мужчины уйдут? Пусть остаются отец с Витей, а я проводником пойду.
– Нам мужские руки потребуются, – сказал Тремихач. – Всюду усиленные патрули и секреты. Мы пленного поведем. Это не девичье дело.
– Как хотите, но пещеру с больными так оставлять нельзя, – заявила Катя.
– Что мне с ними делать? – в затруднении обратился Тремихач к морякам.
– Мы с Восьмеркиным одни гитлеровца дотащим! Дайте нам Витю, – сказал Чижеев.
Нина, ожидая, что Сеня поддержит ее, нахмурилась.
– Сеня, я очень прошу… у меня предчувствие.
– В предчувствия не верю. Сегодня – чисто мужское дело.
В путь друзья собирались тщательно: начистили автоматы, заново набили диски, проверили гранаты, отточили ножи, подогнали ремни походных мешков и запаслись веревками. Калужский выдал каждому по комку ветоши, густо пересыпанной каким-то остро пахнувшим порошком, и сказал:
– Аккуратней натирайте подошвы сапог лоскутками и бросайте их в разные стороны, рассчитывая не на одну, а на нескольких собак. Не забудьте это проделать и при возвращении.
– Есть не забыть!
Друзья разбудили Витю, позавтракали и вытащили из клетушки сонного корветтен-капитана.
Штейнгардт, видя, что он опять попал в руки Восьмеркина, судорожно глотнул воздух.
– Вы есть против слова начальника… Он давал мне гарантия на жизнь.
– Ладно, поживешь еще, – сказал Восьмеркин, крепко скручивая ему за спину руки. – Но если вякнешь на улице, не посмотрю и на слово… Заранее приготовься концы отдать. Понял?
– Н-нейн… Не понимаю, что есть перевод… Прошу переводчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Затрясет он ее! – перепугалась Нина. – Неси ко мне в каморку. Надо воды и нашатырного спирта. Сенечка, помоги мне. Ей нужно облегчить дыхание.
Но Восьмеркин не подпускал Чижеева.
– Уйди, обойдемся без тебя.
Сеню восьмеркинская грубость не обидела; он понял, что его друг влюблен.
* * *
Два следующих дня Восьмеркин с Чижеевым походили на измученных служителей плохо оборудованного госпиталя. Морякам хотелось избавить девушек от черной и тяжелой работы, дать им возможность отлежаться и отдохнуть. На свои же ссадины, кровоподтеки и опухоли Восьмеркин с Чижеевым не обращали внимания.
Друзья не только измеряли температуру, давали лекарства, меняли бинты больным, но и выполняли роль санитаров, уборщиц, прачек, коков и плотников. Они смастерили новые койки на козлах, набили стружками плащ-палатки, сшитые на манер матрацев, продраили песком, окатили тремя водами и пролопатили палубу – деревянный настил пещеры.
Тремихач и Калужский все это время возились с корветтен-капитаном. Они его допрашивали, вносили коррективы на карте и, задавая на одну и ту же тему чуть ли не по сотне вопросов, «выводили среднюю» – записывали предельно выверенные сведения и писали донесения в штаб.
Катю тревожили результаты ее первой серьезной операции. Она отдыхала не раздеваясь или часами сидела у постели мичмана, ловя убегающий пульс.
Поздно вечером раздался тревожный звонок: он извещал, что с суши кто-то проник в подземное русло реки.
Тремихач с Восьмеркиным, захватив автоматы, поспешили к проходу.
Все остальные напряженно прислушивались: будут ли окрики и выстрелы? Но из прохода никаких звуков не доносилось.
Вскоре послышались шаги, и все увидели Витю рядом с Тремихачем и Восьмеркиным.
Веснушчатое лицо разведчика от возбуждения было пятнистым, шапчонка сбилась на затылок. Он разрядил пистолет, положил патроны на стол и уселся у печурки разуваться.
– За мной с собаками гнались, – сообщил Витя. – Только я захотел свернуть с тропки, а мне: «Хальт!» Я в кусты и вниз. Слышу, камни покатились, и две ищейки залаяли. Скорей к речке, а она пересохшая, лишь ручеек остался. Я прямо в сапогах по воде бегу.
Вдруг вижу, собака след нюхает. Я присел за камень и раз в нее из пистолета… Она как прыгнет да как завизжит, завоет… Меня даже в пот бросило. Слышу, пули около меня засвистели… Я еще раз в собаку стрельнул и по течению бегом за скалу. Потом разулся в воде, вскарабкался на камень. Гляжу, – фашисты с другой собакой бегут левей от меня. Я вправо – прыг, а там колючки. Почти всю дорогу бежал. Устал очень.
– Я же тебе велел ядовитую ветошь взять, – с укором сказал Калужский. – Какой ты непослушный, Витя!
– Я взял, честное пионерское, но потерял, наверное.
– Если потерял во время погони, то она и явилась твоим спасением. Стоит собаке хоть раз ткнуться носом в эту ветошь, как она надолго потеряет нюх. На всякий случай придется обработать подходы к пещере и каменные плиты сдвинуть. Ты мог навлечь собак, об этом надо всегда помнить.
– Я и так два раза разувался, с камня на камень прыгал и направление менял, – обидчиво сказал Витя. – Их же не тысячи были, всего две.
– Безразлично. Лишняя предосторожность никогда не повредит. Ты откуда входил?
– От белого камня.
Калужский с озабоченным видом взял из цинкового патронного ящика ветошь, банки с порошком, повесил на себя автомат и поспешно ушел. Витя надулся.
– Всегда меня маленьким считает…
– Помолчи, – оборвал его Тремихач. – С кем виделся в поселке?
– Только со своими мальчишками разговаривал, а к Катиным девушкам не заходил. У них эсэсовцы поселились. Когда пропал зондерфюрер, у гитлеровцев тревога была: машины с собаками и полицаями приехали. На улицу всем запретили выходить, и обыски делали в домах. Минькиного отца арестовали и всех рыбаков посадили на арестантскую баржу. Говорят, что какой-то «Чеем» объявился.
– Что за «Чеем»?
– Не знаю, название» наверно, такое. Мальчишки слыхали, как фашисты о нем шепчутся. Будто это какой-то особый партизанский отряд невидимок»
– Про нас, видно, сочиняют, – догадался Чижеев, – это я в садике у Кати на шофера зондерфюрера бумажку с иностранной надписью приколол: «Made in Ч. М.» Сделано, мол, черноморцами, чтобы с другими не спутали. «Че-ем» – не слово, а две буквы…
– Хватит вздор молоть! – сказал недовольный Тремихач. – Кровью не шутят. Мы здесь не для забав. Пленного гитлеровца надо скорей доставить в лесной штаб. Мы из него вытянули все, что требовалось, теперь он лишний едок и обуза. А им может понадобиться. К тому же провизионка опустела и донесение готово. Согласны со мной пойти?
– Согласны, только не за консервами. Чего такую даль тащить? Мы их поближе добудем.
* * *
В путь решено было двинуться до рассвета, то есть в такое время, когда солдат больше всего клонит ко сну.
В поход собрались Тремихач и Восьмеркин с Чижеевым. Витю пока не будили.
Девушки, заметив сборы мужчин, сразу же поднялись.
– Куда вы?
Им объяснили.
– Решение неправильное, – запротестовала Нина. – Кто будет охранять пещеру, если все мужчины уйдут? Пусть остаются отец с Витей, а я проводником пойду.
– Нам мужские руки потребуются, – сказал Тремихач. – Всюду усиленные патрули и секреты. Мы пленного поведем. Это не девичье дело.
– Как хотите, но пещеру с больными так оставлять нельзя, – заявила Катя.
– Что мне с ними делать? – в затруднении обратился Тремихач к морякам.
– Мы с Восьмеркиным одни гитлеровца дотащим! Дайте нам Витю, – сказал Чижеев.
Нина, ожидая, что Сеня поддержит ее, нахмурилась.
– Сеня, я очень прошу… у меня предчувствие.
– В предчувствия не верю. Сегодня – чисто мужское дело.
В путь друзья собирались тщательно: начистили автоматы, заново набили диски, проверили гранаты, отточили ножи, подогнали ремни походных мешков и запаслись веревками. Калужский выдал каждому по комку ветоши, густо пересыпанной каким-то остро пахнувшим порошком, и сказал:
– Аккуратней натирайте подошвы сапог лоскутками и бросайте их в разные стороны, рассчитывая не на одну, а на нескольких собак. Не забудьте это проделать и при возвращении.
– Есть не забыть!
Друзья разбудили Витю, позавтракали и вытащили из клетушки сонного корветтен-капитана.
Штейнгардт, видя, что он опять попал в руки Восьмеркина, судорожно глотнул воздух.
– Вы есть против слова начальника… Он давал мне гарантия на жизнь.
– Ладно, поживешь еще, – сказал Восьмеркин, крепко скручивая ему за спину руки. – Но если вякнешь на улице, не посмотрю и на слово… Заранее приготовься концы отдать. Понял?
– Н-нейн… Не понимаю, что есть перевод… Прошу переводчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49