часто встречались населенные пункты, на вокзалах царило деловое оживление. Женщины предлагали продукты – хлеб, птицу, молоко, масло и многое другое, что необходимо для длительного путешествия. Шла оживленная торговля с солдатами из воинских эшелонов и пассажирами из проезжающих поездов. Каждая остановка на станциях использовалась для того; чтобы принести в чайнике горячую воду из специальных кипятильников. К сожалению, я не мог расшифровать названий населенных пунктов на вокзалах, потому что еще не знал русского алфавита.
Иногда во время остановок к нашему поезду пытались подойти любопытные штатские. Однако охранявшие нас солдаты держали их на почтительном расстоянии. Правда, я замечал иногда мрачный взгляд, который тот или иной советский гражданин бросал на тех, кто опустошил его страну и многим принес смерть. Но оскорбительных выходок против нас не было.
Я уже не помню, как долго мы ехали, пожалуй, двое или трое суток. Однажды утром мы остановились у вокзала, и нам предложили собрать вещи.
Лагерь военнопленных в Красногорске
– Еще короткая поездка автобусом, и вы у цели, – сказал фельдмаршалу комендант поезда.
Так оно и оказалось. Мы проехали через какой-то город. При этом почти ничего не было видно. Это был небольшой провинциальный городок, какие мы видели в ходе военных действий.
Через несколько минут наш автобус остановился перед высокими закрытыми деревянными воротами. Справа от ворот стоял маленький деревянный домик. В обе стороны тянулся высокий забор с колючей проволокой. Мы находились у лагеря военнопленных в Красногорске под Москвой.
Начиналась настоящая лагерная жизнь.
Из караульного домика вышли комендант лагеря и дежурный офицер. Они предложили нам следовать за несколькими солдатами охраны. Справа показались три длинных барака. Слева вдоль лагерной улицы тянулся небольшой барак; как мы вскоре узнали, это была кухня. Дальше, по эту же сторону улицы, находились бревенчатый дом и один жилой барак. За ними виднелись несколько землянок.
Прибытие «сталинградских генералов» было, конечно, сенсацией для «старых» немецких военнопленных. Полные любопытства, они стояли перед кухней в фартуках и белых колпаках или выглядывали из окон бараков. В лагере, по-видимому, было не очень много народу.
На третьем бараке справа от дороги виднелась надпись «Амбулатория». Однако оказалось, что это здание имеет еще и другой вход. Мы вошли через него и в просторной комнате стали ждать, что будет дальше. Тем временем я смог немного осмотреться. На двери висел плакат на немецком языке. Под заголовком «Из приказа народного комиссара обороны» я прочел: «Гитлеры приходят и уходят, а народ немецкий, а государство германское остаются».
Эти же слова я слышал еще 31 января 1943 года во время встречи с генералом Шумиловым. Тогда они произвели на меня большое впечатление. Теперь же мне казалось, что это просто «пропаганда», впрочем, то же самое думали и генералы. Может быть, на меня повлияло многодневное пребывание вместе с ними; ведь большинство из них держалось надменно и замкнуто. Во всяком случае, в последующие месяцы и годы эти слова постоянно звучали в моих ушах.
После душа и дезинсекции нас распределили по баракам. Паулюс, Шмидт и я получили комнату в бревенчатом доме. Здесь в большой комнате жили шесть румынских генералов, в меньшей – три итальянских. Кроме того в лагере жили также пленные офицеры и рядовые. В амбулатории, руководимой советской женщиной-врачом, работали пленные немецкие врачи.
Сначала жизнь в качестве военнопленных таила в себе своего рода напряжение и ожидание. С некоторым волнением мы ждали чего-то неизвестного, неопределенного. Однако это чувство быстро исчезло благодаря размеренной жизни и привычке: подъем, трехразовое питание, прогулки, послеобеденный и ночной сон – таков был распорядок. Рано утром и поздно вечером по помещениям проходил дежурный офицер. Один раз в неделю мы шли в баню. Вообще гигиене и чистоте придавалось большое значение, слово «грязно» было одним из первых русских выражений, которому я научился от советской фельдшерицы, следившей за абсолютной чистотой в помещениях. Даже генералы серьезно относились к этой молодой женщине, когда она входила в комнаты и осматривала критическим взглядом пол, постели и окна.
В первые дни и недели разговоры велись преимущественно об обстоятельствах лагерных будней, об отдельных эпизодах битвы в окружении на Волге, о прежних событиях из личной жизни и о близких на родине. Сначала каждый старался твердо стать на ноги и привыкнуть к жизни в плену. Пока избегали разговоров на более глубокие темы: о причинах катастрофы на Волге, о ее влиянии на дальнейший ход войны, о нашей вине и соучастии в преступлениях Гитлера. Потому ли, что все мы еще испытывали своего рода умственный паралич, находились в состоянии шока, вызванного ужасами пережитого, или потому, что кое-кто сознательно избегал этого или же связывал со Сталинградом возможность трагического поражения Германии в войне против ненавистного ему большевизма.
Лагерная библиотека
Однако жизнь продолжалась, и война еще шла. Человек, обладающий хоть крупицей здравого смысла, не мог после ада битвы на уничтожение думать только о еде и предаваться воспоминаниям. Ему был необходим новый смысл жизни, новая точка опоры и настоящая надежда. Они должны были явиться результатом беспощадного, честного осмысливания личной жизни и того пути нашего народа, который привел нас к гибели. Следовало заняться изучением Советского государства, его общественного строя и его целей, прежде всего источников его мощи и силы, которые мы, очевидно, недооценили. В этой попытке осмысливания книга стала моим хорошим помощником.
В лагере имелась богатая библиотека с художественной и политической литературой на немецком языке. Ею заведовал немецкий унтер-офицер Бейер. Пользоваться ею никого не заставляли. Никому не давалось ни малейших указаний при выборе книг.
После того как наша жизнь снова вошла в колею и обычная пища для разговоров иссякла, я пошел в библиотеку посмотреть, что там есть. Вероятно, целую четверть часа я перелистывал каталоги, а затем попросил для Паулюса и Шмидта несколько романов и книг немецких классиков. Почти все военнопленные читали тогда только беллетристику.
Однажды, когда я уже сделался усердным читателем библиотеки, библиотекарь предложил мне несколько лежавших на столе брошюр. Это были пропагандистские материалы, направленные против Гитлера. Я знал, что офицеры почти не читают их, однако все же взял несколько брошюрок в руки, прочитал названия и небольшие отрывки. Их язык мне не понравился. Он прямо кишел словами «фашизм», «империализм», «милитаризм», «реваншизм».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Иногда во время остановок к нашему поезду пытались подойти любопытные штатские. Однако охранявшие нас солдаты держали их на почтительном расстоянии. Правда, я замечал иногда мрачный взгляд, который тот или иной советский гражданин бросал на тех, кто опустошил его страну и многим принес смерть. Но оскорбительных выходок против нас не было.
Я уже не помню, как долго мы ехали, пожалуй, двое или трое суток. Однажды утром мы остановились у вокзала, и нам предложили собрать вещи.
Лагерь военнопленных в Красногорске
– Еще короткая поездка автобусом, и вы у цели, – сказал фельдмаршалу комендант поезда.
Так оно и оказалось. Мы проехали через какой-то город. При этом почти ничего не было видно. Это был небольшой провинциальный городок, какие мы видели в ходе военных действий.
Через несколько минут наш автобус остановился перед высокими закрытыми деревянными воротами. Справа от ворот стоял маленький деревянный домик. В обе стороны тянулся высокий забор с колючей проволокой. Мы находились у лагеря военнопленных в Красногорске под Москвой.
Начиналась настоящая лагерная жизнь.
Из караульного домика вышли комендант лагеря и дежурный офицер. Они предложили нам следовать за несколькими солдатами охраны. Справа показались три длинных барака. Слева вдоль лагерной улицы тянулся небольшой барак; как мы вскоре узнали, это была кухня. Дальше, по эту же сторону улицы, находились бревенчатый дом и один жилой барак. За ними виднелись несколько землянок.
Прибытие «сталинградских генералов» было, конечно, сенсацией для «старых» немецких военнопленных. Полные любопытства, они стояли перед кухней в фартуках и белых колпаках или выглядывали из окон бараков. В лагере, по-видимому, было не очень много народу.
На третьем бараке справа от дороги виднелась надпись «Амбулатория». Однако оказалось, что это здание имеет еще и другой вход. Мы вошли через него и в просторной комнате стали ждать, что будет дальше. Тем временем я смог немного осмотреться. На двери висел плакат на немецком языке. Под заголовком «Из приказа народного комиссара обороны» я прочел: «Гитлеры приходят и уходят, а народ немецкий, а государство германское остаются».
Эти же слова я слышал еще 31 января 1943 года во время встречи с генералом Шумиловым. Тогда они произвели на меня большое впечатление. Теперь же мне казалось, что это просто «пропаганда», впрочем, то же самое думали и генералы. Может быть, на меня повлияло многодневное пребывание вместе с ними; ведь большинство из них держалось надменно и замкнуто. Во всяком случае, в последующие месяцы и годы эти слова постоянно звучали в моих ушах.
После душа и дезинсекции нас распределили по баракам. Паулюс, Шмидт и я получили комнату в бревенчатом доме. Здесь в большой комнате жили шесть румынских генералов, в меньшей – три итальянских. Кроме того в лагере жили также пленные офицеры и рядовые. В амбулатории, руководимой советской женщиной-врачом, работали пленные немецкие врачи.
Сначала жизнь в качестве военнопленных таила в себе своего рода напряжение и ожидание. С некоторым волнением мы ждали чего-то неизвестного, неопределенного. Однако это чувство быстро исчезло благодаря размеренной жизни и привычке: подъем, трехразовое питание, прогулки, послеобеденный и ночной сон – таков был распорядок. Рано утром и поздно вечером по помещениям проходил дежурный офицер. Один раз в неделю мы шли в баню. Вообще гигиене и чистоте придавалось большое значение, слово «грязно» было одним из первых русских выражений, которому я научился от советской фельдшерицы, следившей за абсолютной чистотой в помещениях. Даже генералы серьезно относились к этой молодой женщине, когда она входила в комнаты и осматривала критическим взглядом пол, постели и окна.
В первые дни и недели разговоры велись преимущественно об обстоятельствах лагерных будней, об отдельных эпизодах битвы в окружении на Волге, о прежних событиях из личной жизни и о близких на родине. Сначала каждый старался твердо стать на ноги и привыкнуть к жизни в плену. Пока избегали разговоров на более глубокие темы: о причинах катастрофы на Волге, о ее влиянии на дальнейший ход войны, о нашей вине и соучастии в преступлениях Гитлера. Потому ли, что все мы еще испытывали своего рода умственный паралич, находились в состоянии шока, вызванного ужасами пережитого, или потому, что кое-кто сознательно избегал этого или же связывал со Сталинградом возможность трагического поражения Германии в войне против ненавистного ему большевизма.
Лагерная библиотека
Однако жизнь продолжалась, и война еще шла. Человек, обладающий хоть крупицей здравого смысла, не мог после ада битвы на уничтожение думать только о еде и предаваться воспоминаниям. Ему был необходим новый смысл жизни, новая точка опоры и настоящая надежда. Они должны были явиться результатом беспощадного, честного осмысливания личной жизни и того пути нашего народа, который привел нас к гибели. Следовало заняться изучением Советского государства, его общественного строя и его целей, прежде всего источников его мощи и силы, которые мы, очевидно, недооценили. В этой попытке осмысливания книга стала моим хорошим помощником.
В лагере имелась богатая библиотека с художественной и политической литературой на немецком языке. Ею заведовал немецкий унтер-офицер Бейер. Пользоваться ею никого не заставляли. Никому не давалось ни малейших указаний при выборе книг.
После того как наша жизнь снова вошла в колею и обычная пища для разговоров иссякла, я пошел в библиотеку посмотреть, что там есть. Вероятно, целую четверть часа я перелистывал каталоги, а затем попросил для Паулюса и Шмидта несколько романов и книг немецких классиков. Почти все военнопленные читали тогда только беллетристику.
Однажды, когда я уже сделался усердным читателем библиотеки, библиотекарь предложил мне несколько лежавших на столе брошюр. Это были пропагандистские материалы, направленные против Гитлера. Я знал, что офицеры почти не читают их, однако все же взял несколько брошюрок в руки, прочитал названия и небольшие отрывки. Их язык мне не понравился. Он прямо кишел словами «фашизм», «империализм», «милитаризм», «реваншизм».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125