Истратил на конверты, на марки еще часть тех денег, что стырил из люстры. Не пожалел на авиапочту. Письма унесла няня Люда. Снова взяла за труды. Скрип спрашивал ее: отослала? Божится – да! Но кто знает, что накорябал король?.. Эх, не умеет Скрип писать…
Сашка верховодит в палате, точно ничего не случилось. Сильно побил, помучил Глобуса и Владика. А троих виновников не трогает. Поли уверены: изобретает для них какую-то особенную кару…
Киря и Проша тогда в темноте не разглядели, как Скрип спас короля. Считают – тот сам ухитрился. Они думают, он силой увел Скрипа в уборную и там изощренно над ним издевался. Может, заставил есть кал… И поэтому они не заговаривают с другом, чтобы не расстраивать.
* * *
Он часто топчется в коридоре около ординаторской, где собираются врачи. Караулит, когда выйдет Роксана Владимировна. Спрашивает:
– Когда я поеду в санаторий? Я поеду?..
Она проходит, не ответив. Он дрожит. Если б отец-мать отменили свое согласие, она б ответила: «Не поедешь». Ведь сказала же Сашке! И Петуху. Глобусу. Коклете…
Разбить об стенку башку, чтобы уж больше не трястись.
Разбить – сил не хватит.
А может, письмо пришло? Родители отказались отдавать его в санаторий? Просто ему она не хочет отвечать… Но чуялось: не было письма.
Он запирается в уборной в кабине. И сидит-сидит… Палата опротивела до того, что здесь ему лучше.
Он представляет дом. Комнату, где жил с бабушкой. Если высунуться в окно, слева увидишь большую лужу. В той жизни, жизни дома, – как мечтал дойти до нее! пустить бумажный кораблик…
Не видать ему больше эту лужу…
Когда мать оставила его тут, как он мучился, что придется здесь лежать целый год! А сейчас он рад бы всю жизнь быть в постылой, отвратительной, ужасной палате!.. Только бы над ним не наклонился Жестяной со шприцем, не ввел «бэшку».
* * *
Дверцу кабины сильно дернули.
– Скрипка, вылазь! – голос Сашки-короля.
Он отодвинул щеколду.
– Щас мы были у Нонки в классной комнате. Забегла Света. Отошли с Нонкой от нас, говорят тихо, а я слышу… Пришли письма! Про Курилку и про Парашу!
– А… про меня? – прошептали губы Скрипа. Хотя он уже знал ответ.
– Про тя – не-е. А их – отдали! Ага! Курилкин папаша написал: пусть будет польза обороне СССР! А мать Параши: нету моих сил и возможностей, вы лучше знаете, что с ним делать, на все даю согласие… Я говорил?! Я так и ждал. Это меня мать ценит! Ох, и ценит! А вас… – он на секунду умолк. Погладил Скрипа по голове.
– А врачи обоссались! Им хорошо, что вас отдают, но по письмам видать: все стало известно! «Лечение» – га-га-га! В «санатории» – е…ть их в сраку! Пусть будет польза обороне СССР! И будь доволен. – Сашка потрепал его по щеке. – Света с Нонкой шепчутся, а я слышу… Перессали! Теперь их всех затаскают в КГБ! Ты понял?
Но он понимает одно: его отправят в… «санаторий».
* * *
– А я бы, – король раскурил бычок, – я б никого не отдал. Даже если б вас, например, не стали кормить, я свою жратву с вами б делил. Ты помнишь, я курицу принес? Много я от нее съел?! А деньжата? Я их достал, ты же видел – я! А трачу на всех. Думаешь, они мне самому не нужны?
Он мог бы, объяснял Сашка, попросить няню Люду, и она приносила бы ему с фабрики-кухни жареных морских окуней. Какая у них хрустящая вкуснейшая корочка! А то еще вот: в институте, на первом этаже, – буфет. Там продаются бутерброды с красной икрой. Яблоки. Апельсины. Финики…
– Ты хоть раз пробовал финики?
Скрип не пробовал.
– Я бабки не зажимаю, я еще потрачу, – заявил Сашка. – Чтоб все было путем, будете есть финики! Только вы трое. Напоследок. А после… я б на вашем месте… на подоконник. И все трое – разом!.. Так и так сдыхать. А это будет подвиг.
Скрип заковылял из уборной. Может, и правда так сделать? И правда? Никаких фиников не ждать. Скорей-скорей – раз! – и… лежать в земле. Мертвые всегда лежат в земле. Это лучше?.. Лучше!
– Э-э, – сказал король за спиной, – еще по апельсину вам! Чтоб все было путем!
42
Он опирается на клюшку, переступает по паркету коридора. Клюшка стукает: дук… дук… Ближе, ближе мерзкая палата с рыже-коричневыми исчерканными стенами. В ней – три широких окна. Распахнутых. Под ними далеко – асфальт. До чего далеко…
– Сыночек!
Он не слышит.
Или слышит – но не верит?
– Сыночек! Рыбка моя! Золотой! – к нему по бесконечному коридору бежит мать. Ее заставили накинуть халат, она не всунула руки в рукава, они развеваются. Как громко она зовет его.
Зовет? Мать?..
Застыл на месте. Глядит. Не верит.
– Ты не узнал меня? Я – мама! Что с тобой сделали?! – ее голос разносится по всему институту. Она крепко схватила Скрипа.
– М-ма-аа… ма-ааа!.. – он заревел.
– Я за тобой! Мама за тобой! Они говорят: не положено, оформить справки… Суньте их себе в одно место! Я забираю моего ребенка! Мы как с отцом прочли – он за волосы схватился. Мы думали – тебя тут лечат. Ведь он в Кремль писал, чтобы тебя сюда приняли. Мы два года ждали очередь. Ужас, какой ты худой! Ты не ешь бульон?
– Бульон? – спросил Сашка-король. Он стоит рядом. Мать глянула на него – чуть не ахнула. Но тотчас о нем забыла.
– Мы каждый месяц двести рублей присылали! Няне. Она нам отчеты писала… приносит тебе бульон и куриную ножку. Ежедневно. Из детского кафе. И яблоки, персики, финики…
Король взвизгнул. Впервые – сколько его знает Скрип. Выронив клюшки, забил в ладоши:
– Держи-и-те меня! Хо-хо-хо!
– Вранье? – вскричала мать. Крутит, оглядывает Скрипа. – Ты худее скелета! Тебе не приносили?! А нам писали: все идет успешно. Все отлично! Тебя даже учат английскому языку! Какой-то Сыроед писал…
– Не он, а она – Нонка! – и Сашка заржал вновь.
– Врала? Все-о-о вра-а-ли?! Сволочи! – от скуластого лица матери отлила кровь. – А письмо… Сыночек! Наш адрес: Тимирязева, восемь, квартира семь. А на письме – Тимирязева, семь, квартира восемь. Его отнесли в тот дом, через улицу. Оно десять дней валялось там в подъезде, в углу! Дети подняли. Вскрыли, прочли. Догадались, что это про тебя – они тебя раньше видели… Принесли. Мы читаем – и сразу поверили! Отец говорит: тут и детская рука, и детское сознание, это никак не ложь!.. Ведь он – педагог! А бабушка: это чудо, что оно дошло! Это судьба… если уже не поздно… – Мать захлебнулась слезами.
– Ненаглядный… Ягодка моя! Рыбка! – присела на корточки, тискает его. – Отец провожал – мы бегом неслись, чтоб на скорый успеть! Тут их увидала… их лица… не смотрят на меня! Так и есть! так и есть! Все правда!
Ее горячие губы прижались к уху Скрипа:
– Сыночек, ты не научился писать? Это кто написал?
Он повернул голову к Сашке.
– Только не говори никому…
– Что ты! что ты! – и мать кинулась к королю, обхватила его: – Спасибо, мальчик! Умница! Мое золотко! У тебя доброе сердечко! – целует его измазанные зубной пастой щеки, прижимает к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Сашка верховодит в палате, точно ничего не случилось. Сильно побил, помучил Глобуса и Владика. А троих виновников не трогает. Поли уверены: изобретает для них какую-то особенную кару…
Киря и Проша тогда в темноте не разглядели, как Скрип спас короля. Считают – тот сам ухитрился. Они думают, он силой увел Скрипа в уборную и там изощренно над ним издевался. Может, заставил есть кал… И поэтому они не заговаривают с другом, чтобы не расстраивать.
* * *
Он часто топчется в коридоре около ординаторской, где собираются врачи. Караулит, когда выйдет Роксана Владимировна. Спрашивает:
– Когда я поеду в санаторий? Я поеду?..
Она проходит, не ответив. Он дрожит. Если б отец-мать отменили свое согласие, она б ответила: «Не поедешь». Ведь сказала же Сашке! И Петуху. Глобусу. Коклете…
Разбить об стенку башку, чтобы уж больше не трястись.
Разбить – сил не хватит.
А может, письмо пришло? Родители отказались отдавать его в санаторий? Просто ему она не хочет отвечать… Но чуялось: не было письма.
Он запирается в уборной в кабине. И сидит-сидит… Палата опротивела до того, что здесь ему лучше.
Он представляет дом. Комнату, где жил с бабушкой. Если высунуться в окно, слева увидишь большую лужу. В той жизни, жизни дома, – как мечтал дойти до нее! пустить бумажный кораблик…
Не видать ему больше эту лужу…
Когда мать оставила его тут, как он мучился, что придется здесь лежать целый год! А сейчас он рад бы всю жизнь быть в постылой, отвратительной, ужасной палате!.. Только бы над ним не наклонился Жестяной со шприцем, не ввел «бэшку».
* * *
Дверцу кабины сильно дернули.
– Скрипка, вылазь! – голос Сашки-короля.
Он отодвинул щеколду.
– Щас мы были у Нонки в классной комнате. Забегла Света. Отошли с Нонкой от нас, говорят тихо, а я слышу… Пришли письма! Про Курилку и про Парашу!
– А… про меня? – прошептали губы Скрипа. Хотя он уже знал ответ.
– Про тя – не-е. А их – отдали! Ага! Курилкин папаша написал: пусть будет польза обороне СССР! А мать Параши: нету моих сил и возможностей, вы лучше знаете, что с ним делать, на все даю согласие… Я говорил?! Я так и ждал. Это меня мать ценит! Ох, и ценит! А вас… – он на секунду умолк. Погладил Скрипа по голове.
– А врачи обоссались! Им хорошо, что вас отдают, но по письмам видать: все стало известно! «Лечение» – га-га-га! В «санатории» – е…ть их в сраку! Пусть будет польза обороне СССР! И будь доволен. – Сашка потрепал его по щеке. – Света с Нонкой шепчутся, а я слышу… Перессали! Теперь их всех затаскают в КГБ! Ты понял?
Но он понимает одно: его отправят в… «санаторий».
* * *
– А я бы, – король раскурил бычок, – я б никого не отдал. Даже если б вас, например, не стали кормить, я свою жратву с вами б делил. Ты помнишь, я курицу принес? Много я от нее съел?! А деньжата? Я их достал, ты же видел – я! А трачу на всех. Думаешь, они мне самому не нужны?
Он мог бы, объяснял Сашка, попросить няню Люду, и она приносила бы ему с фабрики-кухни жареных морских окуней. Какая у них хрустящая вкуснейшая корочка! А то еще вот: в институте, на первом этаже, – буфет. Там продаются бутерброды с красной икрой. Яблоки. Апельсины. Финики…
– Ты хоть раз пробовал финики?
Скрип не пробовал.
– Я бабки не зажимаю, я еще потрачу, – заявил Сашка. – Чтоб все было путем, будете есть финики! Только вы трое. Напоследок. А после… я б на вашем месте… на подоконник. И все трое – разом!.. Так и так сдыхать. А это будет подвиг.
Скрип заковылял из уборной. Может, и правда так сделать? И правда? Никаких фиников не ждать. Скорей-скорей – раз! – и… лежать в земле. Мертвые всегда лежат в земле. Это лучше?.. Лучше!
– Э-э, – сказал король за спиной, – еще по апельсину вам! Чтоб все было путем!
42
Он опирается на клюшку, переступает по паркету коридора. Клюшка стукает: дук… дук… Ближе, ближе мерзкая палата с рыже-коричневыми исчерканными стенами. В ней – три широких окна. Распахнутых. Под ними далеко – асфальт. До чего далеко…
– Сыночек!
Он не слышит.
Или слышит – но не верит?
– Сыночек! Рыбка моя! Золотой! – к нему по бесконечному коридору бежит мать. Ее заставили накинуть халат, она не всунула руки в рукава, они развеваются. Как громко она зовет его.
Зовет? Мать?..
Застыл на месте. Глядит. Не верит.
– Ты не узнал меня? Я – мама! Что с тобой сделали?! – ее голос разносится по всему институту. Она крепко схватила Скрипа.
– М-ма-аа… ма-ааа!.. – он заревел.
– Я за тобой! Мама за тобой! Они говорят: не положено, оформить справки… Суньте их себе в одно место! Я забираю моего ребенка! Мы как с отцом прочли – он за волосы схватился. Мы думали – тебя тут лечат. Ведь он в Кремль писал, чтобы тебя сюда приняли. Мы два года ждали очередь. Ужас, какой ты худой! Ты не ешь бульон?
– Бульон? – спросил Сашка-король. Он стоит рядом. Мать глянула на него – чуть не ахнула. Но тотчас о нем забыла.
– Мы каждый месяц двести рублей присылали! Няне. Она нам отчеты писала… приносит тебе бульон и куриную ножку. Ежедневно. Из детского кафе. И яблоки, персики, финики…
Король взвизгнул. Впервые – сколько его знает Скрип. Выронив клюшки, забил в ладоши:
– Держи-и-те меня! Хо-хо-хо!
– Вранье? – вскричала мать. Крутит, оглядывает Скрипа. – Ты худее скелета! Тебе не приносили?! А нам писали: все идет успешно. Все отлично! Тебя даже учат английскому языку! Какой-то Сыроед писал…
– Не он, а она – Нонка! – и Сашка заржал вновь.
– Врала? Все-о-о вра-а-ли?! Сволочи! – от скуластого лица матери отлила кровь. – А письмо… Сыночек! Наш адрес: Тимирязева, восемь, квартира семь. А на письме – Тимирязева, семь, квартира восемь. Его отнесли в тот дом, через улицу. Оно десять дней валялось там в подъезде, в углу! Дети подняли. Вскрыли, прочли. Догадались, что это про тебя – они тебя раньше видели… Принесли. Мы читаем – и сразу поверили! Отец говорит: тут и детская рука, и детское сознание, это никак не ложь!.. Ведь он – педагог! А бабушка: это чудо, что оно дошло! Это судьба… если уже не поздно… – Мать захлебнулась слезами.
– Ненаглядный… Ягодка моя! Рыбка! – присела на корточки, тискает его. – Отец провожал – мы бегом неслись, чтоб на скорый успеть! Тут их увидала… их лица… не смотрят на меня! Так и есть! так и есть! Все правда!
Ее горячие губы прижались к уху Скрипа:
– Сыночек, ты не научился писать? Это кто написал?
Он повернул голову к Сашке.
– Только не говори никому…
– Что ты! что ты! – и мать кинулась к королю, обхватила его: – Спасибо, мальчик! Умница! Мое золотко! У тебя доброе сердечко! – целует его измазанные зубной пастой щеки, прижимает к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23