В результате очень скоро весь дом номер 12 оказался оборудован таким образом, что Локхарт, переходя из комнаты в комнату, мог при помощи карманного устройства включать одни громкоговорители и выключать другие, и таким образом повсюду, куда бы он ни шел, его сопровождала музыка. Он буквально помешался на магнитофонах, и у него их была масса – от самых маленьких, на батарейках, до огромных, специально сконструированных, с барабанами диаметром в целый ярд, которые вмещали столько пленки, что могли непрерывно играть на протяжении двадцати четырех часов, а затем сами перематывали пленку и начинали снова – и так до бесконечности.
Локхарт мог сутки напролет проигрывать свои записи. Но точно так же он мог сутки напролет и записывать, причем независимо от того, в какой комнате находился. Время от времени он вдруг разражался странными песнями о крови, битвах, драках за скот – песнями, которые удивляли его самого, были совершенно неуместны на Сэндикот-Кресчент и, казалось, появлялись сами откуда-то изнутри, без всякого его участия. В голове у него постоянно звучали какие-то слова, и все чаще он ловил себя на том, что говорит на каком-то трудноразличимом диалекте, мало похожем даже на весьма специфический говор Северного Тайна. Вместе со словами приходил и ритм, и из всего этого возникала какая-то дикая музыка, напоминающая завывание ветра в трубе во время сильной бури. В этой музыке не было ни жалости, ни сострадания, ни милосердия, как не было их ни в ветре, ни в других явлениях природы; только грубая, обнаженная красота, силой переносившая его из того реального мира, в котором он находился физически, в какой-то другой, в котором он на самом деле существовал. Где он существовал? Это было какое-то странное ощущение: чувствовать, что у тебя есть еще какое-то бытие – как если бы один из его предков, ярый проповедник опоры на самого себя и преклонения перед героями, вдруг стал бы смиренным прихожанином какой-нибудь местной церкви.
Однако ум Локхарта занимали не столько эти сложности, сколько те практические проблемы, с которыми он сталкивался; а странные слова и дикая музыка возникали лишь временами, обычно когда он чувствовал себя не в своей тарелке. Надо признать, он все чаще испытывал ощущения, которые наверняка вызвали бы презрение и осуждение со стороны его деда, большого поклонника того из Фаулеров, чья великая работа «Употребление и самоунижение» была настольной книгой старика по вопросам мастурбации. На Локхарте постепенно начали сказываться стрессы, вызываемые его нежеланием вторгаться в плоть своей ангелоподобной Джессики. И когда он возился в мастерской, что-нибудь припаивая или конструируя, сознание его терзали сексуальные фантазии. В них было нечто столь же пещерное, доисторическое, как и в тех первобытных лесах, что мерещились Вышибале в ту ночь, когда его напичкали наркотиком. Вместе с такими фантазиями приходило и чувство вины. Случались даже моменты, когда он готов был уступить своему желанию, но Локхарт отбрасывал от себя подобные мысли и отдавался своим занятиям с тем же упоением, с каким когда-то стрелял овец. Это было плохим лекарством, но пока что оно действовало. Когда-нибудь, когда он станет хозяином Флоуз-Холла, владельцем пяти тысяч акров земли, у него появятся и дети; но только тогда, и не раньше. А пока что он и Джессика будут вести целомудренный образ жизни, а при необходимости прибегать к вибраторам и ручным приемам. Рассуждения Локхарта были примитивны, но они шли от ощущения, что ему еще только предстоит определить свою судьбу; и, пока этот момент не пришел, он остается как бы нечистым.
Момент драматического поворота судьбы пришел раньше, чем Локхарт ожидал. В конце декабря раздался телефонный звонок. Это был Балстрод, звонивший из Гексама.
– Мальчик мой, – сказал он мрачно и уныло, – у меня плохие новости. Твой отец, я хочу сказать – твой дед, опасно болен. Доктор Мэгрю считает, что надежды на его выздоровление очень мало. Думаю, тебе надо немедленно приехать.
Локхарт отправился в путь на своем новеньком «ровере», в душе своей уже приговорив старую миссис Флоуз к смерти. Заливавшуюся слезами Джессику он оставил дома.
– Неужели я ничем не смогу помочь? – спрашивала она, но Локхарт отрицательно качал в ответ головой. Если дед помирал из-за каких-либо козней старой миссис Флоуз, то присутствие ее дочери могло только помешать Локхарту осуществить его планы в отношении старой ведьмы. Но едва он въехал через мост в ворота Флоуз-Холла, как. узнал от Додда, что старик упал. Произошло это, конечно, не по его собственному желанию, но по крайней мере и не вследствие каких-нибудь происков его жены, которая в тот момент находилась в огороде. За последнее Додд ручался головой.
– Не поскользнулся ли он на какой-нибудь банановой шкурке? – спросил Локхарт.
– Нет, – ответил Додд. – Он поскользнулся у себя в кабинете и, падая, ударился головой о ведро с углем. Я услышал, как он упал, и перенес его наверх.
Локхарт поднялся на второй этаж и, отметя прочь все причитания миссис Флоуз словами «Замолчи, женщина!», вошел в спальню деда. Старик лежал в постели, рядом с ним сидел доктор Мэгрю, щупая его пульс.
– Сердце у него достаточно сильное. Меня тревожит его голова. Надо бы проверить на рентгене, нет ли у него трещины в черепе, но я боюсь везти его по разбитой дороге, – сказал врач. – Доверимся Всевышнему и силам самого организма.
Как бы желая продемонстрировать эти силы, старый Флоуз открыл налитые злобой глаза, обозвал доктора Мэгрю негодяем и конокрадом, после чего глаза его снова закрылись, и он опять погрузился в состояние комы. Локхарт, Мэгрю и Додд спустились вниз.
– Он может умереть в любой момент, – сказал доктор, – но может и оставаться в таком состоянии еще долгие месяцы.
– Хотелось бы надеяться именно на последнее, – проговорил Додд, многозначительно посмотрев на Локхарта, – он не может умереть, пока не найден отец. – Локхарт согласно кивнул. У него в мозгу сидела та же самая мысль. В тот же вечер, после того как уехал доктор Мэгрю, пообещав вернуться утром, Локхарт и Додд вдвоем, без миссис. Флоуз, совещались на кухне.
– Прежде всего надо сделать так, чтобы эта женщина и близко к нему не подходила, – сказал Додд. – Она придушит его подушкой при первой же возможности.
– Запрем ее в комнате и будем открывать, только чтобы покормить, – ответил Локхарт.
Додд исчез и вернулся через несколько минут со словами, что ведьма закрыта в ее конуре;
– Он не должен умереть, – встретил его Локхарт.
– Это уже от Бога зависит, – ответил Додд, – ты же слышал, что сказал врач.
– Слышал. Но все равно повторяю: он не должен умереть.
Взрыв раздавшихся сверху громких проклятий показал, что пока еще старый Флоуз оправдывает их надежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Локхарт мог сутки напролет проигрывать свои записи. Но точно так же он мог сутки напролет и записывать, причем независимо от того, в какой комнате находился. Время от времени он вдруг разражался странными песнями о крови, битвах, драках за скот – песнями, которые удивляли его самого, были совершенно неуместны на Сэндикот-Кресчент и, казалось, появлялись сами откуда-то изнутри, без всякого его участия. В голове у него постоянно звучали какие-то слова, и все чаще он ловил себя на том, что говорит на каком-то трудноразличимом диалекте, мало похожем даже на весьма специфический говор Северного Тайна. Вместе со словами приходил и ритм, и из всего этого возникала какая-то дикая музыка, напоминающая завывание ветра в трубе во время сильной бури. В этой музыке не было ни жалости, ни сострадания, ни милосердия, как не было их ни в ветре, ни в других явлениях природы; только грубая, обнаженная красота, силой переносившая его из того реального мира, в котором он находился физически, в какой-то другой, в котором он на самом деле существовал. Где он существовал? Это было какое-то странное ощущение: чувствовать, что у тебя есть еще какое-то бытие – как если бы один из его предков, ярый проповедник опоры на самого себя и преклонения перед героями, вдруг стал бы смиренным прихожанином какой-нибудь местной церкви.
Однако ум Локхарта занимали не столько эти сложности, сколько те практические проблемы, с которыми он сталкивался; а странные слова и дикая музыка возникали лишь временами, обычно когда он чувствовал себя не в своей тарелке. Надо признать, он все чаще испытывал ощущения, которые наверняка вызвали бы презрение и осуждение со стороны его деда, большого поклонника того из Фаулеров, чья великая работа «Употребление и самоунижение» была настольной книгой старика по вопросам мастурбации. На Локхарте постепенно начали сказываться стрессы, вызываемые его нежеланием вторгаться в плоть своей ангелоподобной Джессики. И когда он возился в мастерской, что-нибудь припаивая или конструируя, сознание его терзали сексуальные фантазии. В них было нечто столь же пещерное, доисторическое, как и в тех первобытных лесах, что мерещились Вышибале в ту ночь, когда его напичкали наркотиком. Вместе с такими фантазиями приходило и чувство вины. Случались даже моменты, когда он готов был уступить своему желанию, но Локхарт отбрасывал от себя подобные мысли и отдавался своим занятиям с тем же упоением, с каким когда-то стрелял овец. Это было плохим лекарством, но пока что оно действовало. Когда-нибудь, когда он станет хозяином Флоуз-Холла, владельцем пяти тысяч акров земли, у него появятся и дети; но только тогда, и не раньше. А пока что он и Джессика будут вести целомудренный образ жизни, а при необходимости прибегать к вибраторам и ручным приемам. Рассуждения Локхарта были примитивны, но они шли от ощущения, что ему еще только предстоит определить свою судьбу; и, пока этот момент не пришел, он остается как бы нечистым.
Момент драматического поворота судьбы пришел раньше, чем Локхарт ожидал. В конце декабря раздался телефонный звонок. Это был Балстрод, звонивший из Гексама.
– Мальчик мой, – сказал он мрачно и уныло, – у меня плохие новости. Твой отец, я хочу сказать – твой дед, опасно болен. Доктор Мэгрю считает, что надежды на его выздоровление очень мало. Думаю, тебе надо немедленно приехать.
Локхарт отправился в путь на своем новеньком «ровере», в душе своей уже приговорив старую миссис Флоуз к смерти. Заливавшуюся слезами Джессику он оставил дома.
– Неужели я ничем не смогу помочь? – спрашивала она, но Локхарт отрицательно качал в ответ головой. Если дед помирал из-за каких-либо козней старой миссис Флоуз, то присутствие ее дочери могло только помешать Локхарту осуществить его планы в отношении старой ведьмы. Но едва он въехал через мост в ворота Флоуз-Холла, как. узнал от Додда, что старик упал. Произошло это, конечно, не по его собственному желанию, но по крайней мере и не вследствие каких-нибудь происков его жены, которая в тот момент находилась в огороде. За последнее Додд ручался головой.
– Не поскользнулся ли он на какой-нибудь банановой шкурке? – спросил Локхарт.
– Нет, – ответил Додд. – Он поскользнулся у себя в кабинете и, падая, ударился головой о ведро с углем. Я услышал, как он упал, и перенес его наверх.
Локхарт поднялся на второй этаж и, отметя прочь все причитания миссис Флоуз словами «Замолчи, женщина!», вошел в спальню деда. Старик лежал в постели, рядом с ним сидел доктор Мэгрю, щупая его пульс.
– Сердце у него достаточно сильное. Меня тревожит его голова. Надо бы проверить на рентгене, нет ли у него трещины в черепе, но я боюсь везти его по разбитой дороге, – сказал врач. – Доверимся Всевышнему и силам самого организма.
Как бы желая продемонстрировать эти силы, старый Флоуз открыл налитые злобой глаза, обозвал доктора Мэгрю негодяем и конокрадом, после чего глаза его снова закрылись, и он опять погрузился в состояние комы. Локхарт, Мэгрю и Додд спустились вниз.
– Он может умереть в любой момент, – сказал доктор, – но может и оставаться в таком состоянии еще долгие месяцы.
– Хотелось бы надеяться именно на последнее, – проговорил Додд, многозначительно посмотрев на Локхарта, – он не может умереть, пока не найден отец. – Локхарт согласно кивнул. У него в мозгу сидела та же самая мысль. В тот же вечер, после того как уехал доктор Мэгрю, пообещав вернуться утром, Локхарт и Додд вдвоем, без миссис. Флоуз, совещались на кухне.
– Прежде всего надо сделать так, чтобы эта женщина и близко к нему не подходила, – сказал Додд. – Она придушит его подушкой при первой же возможности.
– Запрем ее в комнате и будем открывать, только чтобы покормить, – ответил Локхарт.
Додд исчез и вернулся через несколько минут со словами, что ведьма закрыта в ее конуре;
– Он не должен умереть, – встретил его Локхарт.
– Это уже от Бога зависит, – ответил Додд, – ты же слышал, что сказал врач.
– Слышал. Но все равно повторяю: он не должен умереть.
Взрыв раздавшихся сверху громких проклятий показал, что пока еще старый Флоуз оправдывает их надежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81