Восемь лет она была монахиней и о близости с мужчиной даже думать не смела. А потом — из-за какого-нибудь совершенно невинного случая — вообразила себя беременной. Даже тело свое заставила на время этому поверить и убедила себя, будто сохранить честь или что там еще, можно только покончив с собой. Но в решающий миг здравый смысл восторжествовал — она поняла, что хочет жить. А жизнь ей сохранил именно ты… вытащил ее из пучины. Теперь ей есть за что ухватиться. Есть опора… есть человек, которому, по ее убеждению, она нужна.
— Ну, это уж слишком. Никто мне не нужен. Да ей и нечего мне дать.
Герман покачал головой: «Тогда зачем ты приперся сюда? Обычно ты заглядываешь ко мне раз или два в году — если телефон портится. К чему эта утренняя прогулка?»
— Не знаю.
— Еще как знаешь. Ведь о месячных можно рассказать, позвонив, или подождать, когда я приеду к тебе сам.
Фарли поднял голову и посмотрел Герману прямо в глаза, улыбнулся — тепло, искренне, с восхищением: «У тебя светлая голова, старик. Зря ты всерьез не занимаешься врачеванием. Интуиция тебя бы озолотила».
— Ни деньги, ни интуиция, — рассмеялся Герман, — не звучат, как гитара. Ты вот послушай. — Он кивнул на принесенный из сада магнитофон, который все играл и играл. — Это Зараден. Каждая нотка на вес золота. Ну, выкладывай, зачем пришел.
Сегодня утром я получил письмо от Холдернов. В конце недели они вернутся. Муж решил участвовать в каком-то теннисном турнире в Валь-де-Лобо, и они приедут раньше обычного.
— Ничего страшного. Переедешь, как и прежде, ко мне. Музыку ты любишь, работы не боишься. Да тебя здесь кто хочешь наймет… — Герман нахмурился. — Ах да. Как же я сразу не сообразил?… Ты ей уже все рассказал?
— За завтраком. В конце концов, при Холдернах ей на вилле оставаться нельзя. Я сказал, что собираюсь куда-нибудь переехать, и спросил, какие планы у нее.
— Не может быть, чтобы у нее не было ни друзей, ни родственников.
— Отец живет в Англии, но собственную дочь и знать не хочет. Все дело в старой семейной ссоре. Подробности Сара не объяснила. Мать умерла, но осталась тетка, живет здесь на вилле в горах. — Он взболтал вино в стакане и выпил. — Сара хочет, чтобы я отвез ее туда.
— Так отвези и с глаз долой.
— Не так все просто. Пока я размышлял, как поступить, Сара убежала в спальню Холдернов и позвонила тетке. Та, услышав ее голос, пришла в восторг. Очевидно, она знала о бегстве племянницы из монастыря. И — вот где собака зарыта — Сара сказала ей, что я скоро останусь без крыши над головой, и старуха (впрочем, я не знаю, старуха она или нет, не спрашивал) настояла, чтобы я пожил у нее некоторое время. Отказать Саре я не мог. Доводы были неотразимы — «вы столько для меня сделали» и прочее. Главное, она так радовалась, что сможет наконец отблагодарить меня… В общем, я согласился. К тому же, — Фарли упрямо выпятил подбородок, — это на время решит мои неурядицы. Поживу там немного для приличия и уеду.
— Куда?
— Куда? — Фарли развел руками. — Можно вернуться в Кению. Я подумываю об Англии, Америке… Не знаю. С каждым годом здешние места все больше напоминают Блэкпул или Канны. Та же уйма народу. — Он взял кувшин, наполнил стаканы и, озабоченно, задумчиво глядя на Германа, с горечью продолжил: — Ведь мне, черт возьми, почти сорок. А я еще ничего в жизни не добился. Ничего, Герман. И не добьюсь, если не займусь делом. У меня, кроме нескольких тысяч эскудо, машины, одежды и удочек ничего нет. Даже книги хорошей. Я все вложил в ресторан и, когда дела стали плохи… Я подумал, может, уехать? Может, этого хочет Бог? — Он улыбнулся, воспрянул духом. — Такова печальная повесть Ричарда Фарли, неисправимого, но не слишком предприимчивого оптимиста. Ладно, начну все сначала. И выбьюсь из грязи в князи. Только, Боже, зачем все это?
Гедди вышел из лифта на третьем этаже отеля «Савой» и направился по коридору в поисках номера лорда Беллмастера. Раздражение по поводу того, что его спешно вызвали в Лондон, уже прошло. Тем более, что он устроил себе небольшое развлечение в награду за скучный час, который придется провести с его светлостью. «Стоит им однажды воспользоваться тобой, — размышлял Гедди, криво усмехаясь, — как они решают, что ты у них на крючке и побежишь бегом, едва они поманят тебя пальцем». Впрочем, последние десять лет они беспокоили его не часто и не сильно. Беллмастер, как и сам Гедди, с ними почти не сотрудничал, но в сетях у них оставался. Только смерть могла освободить от гнета Клетки.
Повернув за угол, он натолкнулся на арабчонка — тот с улюлюканьем катил пылесос (без сомнения, выпрошенный у горничной), преследовал девочку — она со смехом бежала впереди, катила игрушечную тележку. Едва Гедди дал детям дорогу, как из ближнего номера выбежала женщина, одетая по-арабски, и закричала на них. «Призраки имперского прошлого, — подумал Гедди, — верно, уже перестали бродить по здешним коридорам: их глаза туманят слезы по крушению великого государства». Слабо уловимый пикантный запах кускуса витал в воздухе. Впервые Гедди отведал это африканское блюдо, приготовляемое из крупы на пару мясного бульона, в Тунисе — он был тогда молодым и довольным жизнью капитаном артиллерии: война позволила ему вырваться из нотариальной конторы отца. В тот самый день Беллмастер — пока еще не лично — и вошел в его жизнь — Гедди перевели в разведотдел. Арнолд познакомился с аристократом после войны, когда понадобилось уладить дело с брачным контрактом Брантона. Его выбрали явно не случайно. Сор нельзя было выносить из избы.
На двери нужного ему номера висела табличка: «Не беспокоить». Гедди постучал, открыл Беллмастер, приветствовал его крепким рукопожатием, изумленным взглядом и словами: «Мой дорогой Гедди, как я рад вас видеть». Дверь захлопнулась, табличка так и осталась висеть на ручке.
Если судить по гостиной, куда попал Арнолд, могло показаться, будто в номере вообще никто не живет, не говоря уж о таком аристократе, как Беллмастер. Однако на буфете стоял поднос с виски, рюмками и — Гедди не удивился, вспомнив, что у старика отличная память, — двумя бутылками его любимой минеральной воды «Перрье». В Клетке вас всегда стремились очаровать, сыграть на маленьких слабостях, однако не кичились этим.
Беллмастер наполнил две рюмки и сел напротив Гедди, по другую сторону низкого стола. Он был крупный мужчина, хорошо сохранившийся для своих шестидесяти с лишним лет, в однобортном костюме с платиновой часовой цепочкой, белая рубашка девственным снегом сияла на его груди. Годы посеребрили волосы, но реже их не сделали — словом, перед Гедди сидел человек значительный, с большими притязаниями, исполнить которые были призваны острый ум и обширные знания. Раньше Гедди понимал, чего хочет Беллмастер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Ну, это уж слишком. Никто мне не нужен. Да ей и нечего мне дать.
Герман покачал головой: «Тогда зачем ты приперся сюда? Обычно ты заглядываешь ко мне раз или два в году — если телефон портится. К чему эта утренняя прогулка?»
— Не знаю.
— Еще как знаешь. Ведь о месячных можно рассказать, позвонив, или подождать, когда я приеду к тебе сам.
Фарли поднял голову и посмотрел Герману прямо в глаза, улыбнулся — тепло, искренне, с восхищением: «У тебя светлая голова, старик. Зря ты всерьез не занимаешься врачеванием. Интуиция тебя бы озолотила».
— Ни деньги, ни интуиция, — рассмеялся Герман, — не звучат, как гитара. Ты вот послушай. — Он кивнул на принесенный из сада магнитофон, который все играл и играл. — Это Зараден. Каждая нотка на вес золота. Ну, выкладывай, зачем пришел.
Сегодня утром я получил письмо от Холдернов. В конце недели они вернутся. Муж решил участвовать в каком-то теннисном турнире в Валь-де-Лобо, и они приедут раньше обычного.
— Ничего страшного. Переедешь, как и прежде, ко мне. Музыку ты любишь, работы не боишься. Да тебя здесь кто хочешь наймет… — Герман нахмурился. — Ах да. Как же я сразу не сообразил?… Ты ей уже все рассказал?
— За завтраком. В конце концов, при Холдернах ей на вилле оставаться нельзя. Я сказал, что собираюсь куда-нибудь переехать, и спросил, какие планы у нее.
— Не может быть, чтобы у нее не было ни друзей, ни родственников.
— Отец живет в Англии, но собственную дочь и знать не хочет. Все дело в старой семейной ссоре. Подробности Сара не объяснила. Мать умерла, но осталась тетка, живет здесь на вилле в горах. — Он взболтал вино в стакане и выпил. — Сара хочет, чтобы я отвез ее туда.
— Так отвези и с глаз долой.
— Не так все просто. Пока я размышлял, как поступить, Сара убежала в спальню Холдернов и позвонила тетке. Та, услышав ее голос, пришла в восторг. Очевидно, она знала о бегстве племянницы из монастыря. И — вот где собака зарыта — Сара сказала ей, что я скоро останусь без крыши над головой, и старуха (впрочем, я не знаю, старуха она или нет, не спрашивал) настояла, чтобы я пожил у нее некоторое время. Отказать Саре я не мог. Доводы были неотразимы — «вы столько для меня сделали» и прочее. Главное, она так радовалась, что сможет наконец отблагодарить меня… В общем, я согласился. К тому же, — Фарли упрямо выпятил подбородок, — это на время решит мои неурядицы. Поживу там немного для приличия и уеду.
— Куда?
— Куда? — Фарли развел руками. — Можно вернуться в Кению. Я подумываю об Англии, Америке… Не знаю. С каждым годом здешние места все больше напоминают Блэкпул или Канны. Та же уйма народу. — Он взял кувшин, наполнил стаканы и, озабоченно, задумчиво глядя на Германа, с горечью продолжил: — Ведь мне, черт возьми, почти сорок. А я еще ничего в жизни не добился. Ничего, Герман. И не добьюсь, если не займусь делом. У меня, кроме нескольких тысяч эскудо, машины, одежды и удочек ничего нет. Даже книги хорошей. Я все вложил в ресторан и, когда дела стали плохи… Я подумал, может, уехать? Может, этого хочет Бог? — Он улыбнулся, воспрянул духом. — Такова печальная повесть Ричарда Фарли, неисправимого, но не слишком предприимчивого оптимиста. Ладно, начну все сначала. И выбьюсь из грязи в князи. Только, Боже, зачем все это?
Гедди вышел из лифта на третьем этаже отеля «Савой» и направился по коридору в поисках номера лорда Беллмастера. Раздражение по поводу того, что его спешно вызвали в Лондон, уже прошло. Тем более, что он устроил себе небольшое развлечение в награду за скучный час, который придется провести с его светлостью. «Стоит им однажды воспользоваться тобой, — размышлял Гедди, криво усмехаясь, — как они решают, что ты у них на крючке и побежишь бегом, едва они поманят тебя пальцем». Впрочем, последние десять лет они беспокоили его не часто и не сильно. Беллмастер, как и сам Гедди, с ними почти не сотрудничал, но в сетях у них оставался. Только смерть могла освободить от гнета Клетки.
Повернув за угол, он натолкнулся на арабчонка — тот с улюлюканьем катил пылесос (без сомнения, выпрошенный у горничной), преследовал девочку — она со смехом бежала впереди, катила игрушечную тележку. Едва Гедди дал детям дорогу, как из ближнего номера выбежала женщина, одетая по-арабски, и закричала на них. «Призраки имперского прошлого, — подумал Гедди, — верно, уже перестали бродить по здешним коридорам: их глаза туманят слезы по крушению великого государства». Слабо уловимый пикантный запах кускуса витал в воздухе. Впервые Гедди отведал это африканское блюдо, приготовляемое из крупы на пару мясного бульона, в Тунисе — он был тогда молодым и довольным жизнью капитаном артиллерии: война позволила ему вырваться из нотариальной конторы отца. В тот самый день Беллмастер — пока еще не лично — и вошел в его жизнь — Гедди перевели в разведотдел. Арнолд познакомился с аристократом после войны, когда понадобилось уладить дело с брачным контрактом Брантона. Его выбрали явно не случайно. Сор нельзя было выносить из избы.
На двери нужного ему номера висела табличка: «Не беспокоить». Гедди постучал, открыл Беллмастер, приветствовал его крепким рукопожатием, изумленным взглядом и словами: «Мой дорогой Гедди, как я рад вас видеть». Дверь захлопнулась, табличка так и осталась висеть на ручке.
Если судить по гостиной, куда попал Арнолд, могло показаться, будто в номере вообще никто не живет, не говоря уж о таком аристократе, как Беллмастер. Однако на буфете стоял поднос с виски, рюмками и — Гедди не удивился, вспомнив, что у старика отличная память, — двумя бутылками его любимой минеральной воды «Перрье». В Клетке вас всегда стремились очаровать, сыграть на маленьких слабостях, однако не кичились этим.
Беллмастер наполнил две рюмки и сел напротив Гедди, по другую сторону низкого стола. Он был крупный мужчина, хорошо сохранившийся для своих шестидесяти с лишним лет, в однобортном костюме с платиновой часовой цепочкой, белая рубашка девственным снегом сияла на его груди. Годы посеребрили волосы, но реже их не сделали — словом, перед Гедди сидел человек значительный, с большими притязаниями, исполнить которые были призваны острый ум и обширные знания. Раньше Гедди понимал, чего хочет Беллмастер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57