Имейте в виду». Второго января я уже имел выговор за то, что мы не работали первого. Первого января — праздник, выходной, но тем не менее, по мнению управляющего, надо было работать. Я решил бороться с этим выговором. Пошёл по всем инстанциям. Мне его отменили. И после этого он уже был более осторожен.
Потом он подал на меня в суд. Попытался поймать на неточно сделанной финансовой отчётности. Истцом со стороны треста выступал главный бухгалтер, а я, соответственно, ответчик. Сижу на скамеечке в районном суде, доказываю, что ничего здесь ни подсудного, ни криминального нет. Умный судья, к счастью, оказался, лет, наверное, сорока-сорока пяти. Он в заключение, когда объявлял решение суда, сказал буквально следующее: «В действиях каждого руководителя может или должна быть доля риска. Главное, чтобы эта доля риска была оправданной. В данном случае в действиях Ельцина риск как раз был оправдан. Поэтому решение суда — Ельцина полностью оправдать, а все издержки суда отнести за счёт истца, то есть за счёт треста». Это был сильный удар и по главному бухгалтеру, и по управляющему, этот суд вдохновил как-то и меня. Правда, главный бухгалтер не забыл своё унижение на суде и, будучи членом парткома треста, попытался меня ущипнуть во время приёма в партию.
Среди многочисленных вопросов на парткоме он задаёт мне такой вопрос: «На какой странице, в каком томе „Капитала“ Маркса говорится о товарно-денежных отношениях?» Я, совершенно точно зная, что он и близко не читал Маркса и, конечно, не знает ни тома, ни страницы, тут же и в шутку и всерьёз ответил: «Второй том, страница 387». Причём сказал быстро, не задумываясь. На что он глубокомысленно заметил: «Молодец, хорошо знаешь Маркса». В общем, приняли меня.
Самодурство управляющего продолжалось до тех пор, пока меня не направили на работу главным инженером домостроительного комбината, который был крупнее, чем его трест.
И ещё, пожалуй, стоит вспомнить, как мне объявили строгий выговор с занесением в учётную карточку по партийной линии на бюро городского комитета партии. Я только что стал начальником стройуправления. До меня начальником был жуткий разгильдяй, пьяница, все, что можно было завалить, он завалил, в том числе и строительство школы-интерната. В сентябре, когда я пришёл на его место, шла кладка первого этажа, а должно было быть четыре. То есть, конечно, объект был похоронен заранее, и никакими усилиями его сдать в конце года было нельзя. И вот в начале года в райкоме меня принимают в партию, выдают партийный билет в торжественной обстановке, а на следующий день — бюро горкома партии по итогам года. Вдруг слышу: давайте, чтобы не повадно другим было, объявим Ельцину строгий выговор с занесением в учётную карточку.
Я вышел на трибуну и говорю: «Товарищи члены бюро (а народу было много), поймите, вчера только мне вручили партийный билет. Вот он, ещё горячий. И сегодня вы предлагаете вынести мне, как коммунисту со стажем всего один день, строгий выговор с занесением в учётную карточку за несдачу интерната. Тут строители есть, они подтвердят, сдать его было просто невозможно». Нет — упёрлись: пусть другим будет неповадно. Ну, Ситников тоже, видимо, сыграл свою роль. Это был серьёзный удар.
Я искренне верил в идеалы справедливости, которые несёт партия, так— же искренне вступал в партию, досконально изучил и устав, и программу, и классиков, перечитал работы Ленина, Маркса, Энгельса. И тут вдруг на горкоме такое произошло… Через год строгий выговор сняли, но в учётной карточке запись оставалась вплоть до обмена партийных документов. Только тогда у меня учётная карточка стала чистой.
Вообще же, это только в последнее время мы стали размышлять о негативной роли вмешательства партии в хозяйственные дела. Тогда и хозяйственники, и тем более партийные работники, считали это совершенно в порядке вещей. И я так считал, и для меня было совершенно естественно, когда я получал вызов одновременно в несколько райкомов партии на совещания, правда, естественно, пытался увернуться от всех этих заседаний, но то, что они проходили, то, что там с помощью накачек, выговоров и так далее решались многочисленные хозяйственные и прочие проблемы, — это было сутью существования системы, и никаких вопросов или возражений не вызывало. Главное, чтобы не попался какой-нибудь райкомовский аппаратчик-зануда, который своими глупостями или манией величия может сильно испортить жизнь. Помню, у меня конфликт произошёл с первым секретарём райкома партии Бобыкиным, тем самым, который затем станет первым секретарём Свердловского обкома партии и на XIX партконференции пошлёт записку с нелепым текстом против выступавшего в мою защиту свердловчанина Волкова.
Так вот, получаю я телефонограмму от Бобыкина с требованием явиться на совещание к стольки— то часам. Я удивился такому тону, не знаю, как даже точнее назвать — барскому или хамскому, и на телефонограмму не ответил. Вообще же, однажды подсчитал, что одновременно меня могут вызвать в 22 организации, начиная от семи райкомов партии и райисполкомов, где мы строили объекты, и заканчивая обкомом партии. Естественно, появиться всюду было невозможно, ну и где-то мы, созвонившись, переносили встречу, куда-то я посылал замов, выкручивались, короче, на взаимоприемлемой основе. А тут такой странный командирский тон. Он один раз послал телефонограмму, второй раз, третий. Наконец звонок от него — прошу объяснить, почему не являетесь на совещания, которые проводит первый секретарь районного комитета партии? Я отвечаю: а почему, собственно, должен являться именно на ваши совещания, если у меня в это время такие же совещания в других райкомах, почему я должен предпочтение отдавать именно вам, а не кому-либо другому? Он совсем взъерепенился: нет, я докажу, я доберусь, все равно будете ходить! Я говорю: вот уж после таких слов вы никогда меня у себя на совещании не увидите. Так потом и получалось. Ничего он со мной сделать не мог, а, конечно, своё самолюбие ему очень хотелось ублажить. Он такой и сейчас.
После работы начальником управления мне предложили должность главного инженера вновь создаваемого крупного домостроительного комбината вместе со своим большим заводом, с многотысячным коллективом. Скоро начальника комбината отправили на пенсию, а меня назначили на его место. Так, достаточно молодым, в 32 года, я стал руководителем очень крупного комбината.
Сложный был период. Одновременно шло и освоение завода, и внедрение новых технологий, и внедрение поточного скоростного строительства. В то время провели эксперимент по строительству пятиэтажного дома за 5 дней, нам это удалось. Потом попробовали провести другой эксперимент: застраивая микрорайон, башенные краны шли один за другим без демонтажа, пути продолжались к следующему дому, следующему, и так очень много времени экономилось на демонтаж и монтаж кранов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Потом он подал на меня в суд. Попытался поймать на неточно сделанной финансовой отчётности. Истцом со стороны треста выступал главный бухгалтер, а я, соответственно, ответчик. Сижу на скамеечке в районном суде, доказываю, что ничего здесь ни подсудного, ни криминального нет. Умный судья, к счастью, оказался, лет, наверное, сорока-сорока пяти. Он в заключение, когда объявлял решение суда, сказал буквально следующее: «В действиях каждого руководителя может или должна быть доля риска. Главное, чтобы эта доля риска была оправданной. В данном случае в действиях Ельцина риск как раз был оправдан. Поэтому решение суда — Ельцина полностью оправдать, а все издержки суда отнести за счёт истца, то есть за счёт треста». Это был сильный удар и по главному бухгалтеру, и по управляющему, этот суд вдохновил как-то и меня. Правда, главный бухгалтер не забыл своё унижение на суде и, будучи членом парткома треста, попытался меня ущипнуть во время приёма в партию.
Среди многочисленных вопросов на парткоме он задаёт мне такой вопрос: «На какой странице, в каком томе „Капитала“ Маркса говорится о товарно-денежных отношениях?» Я, совершенно точно зная, что он и близко не читал Маркса и, конечно, не знает ни тома, ни страницы, тут же и в шутку и всерьёз ответил: «Второй том, страница 387». Причём сказал быстро, не задумываясь. На что он глубокомысленно заметил: «Молодец, хорошо знаешь Маркса». В общем, приняли меня.
Самодурство управляющего продолжалось до тех пор, пока меня не направили на работу главным инженером домостроительного комбината, который был крупнее, чем его трест.
И ещё, пожалуй, стоит вспомнить, как мне объявили строгий выговор с занесением в учётную карточку по партийной линии на бюро городского комитета партии. Я только что стал начальником стройуправления. До меня начальником был жуткий разгильдяй, пьяница, все, что можно было завалить, он завалил, в том числе и строительство школы-интерната. В сентябре, когда я пришёл на его место, шла кладка первого этажа, а должно было быть четыре. То есть, конечно, объект был похоронен заранее, и никакими усилиями его сдать в конце года было нельзя. И вот в начале года в райкоме меня принимают в партию, выдают партийный билет в торжественной обстановке, а на следующий день — бюро горкома партии по итогам года. Вдруг слышу: давайте, чтобы не повадно другим было, объявим Ельцину строгий выговор с занесением в учётную карточку.
Я вышел на трибуну и говорю: «Товарищи члены бюро (а народу было много), поймите, вчера только мне вручили партийный билет. Вот он, ещё горячий. И сегодня вы предлагаете вынести мне, как коммунисту со стажем всего один день, строгий выговор с занесением в учётную карточку за несдачу интерната. Тут строители есть, они подтвердят, сдать его было просто невозможно». Нет — упёрлись: пусть другим будет неповадно. Ну, Ситников тоже, видимо, сыграл свою роль. Это был серьёзный удар.
Я искренне верил в идеалы справедливости, которые несёт партия, так— же искренне вступал в партию, досконально изучил и устав, и программу, и классиков, перечитал работы Ленина, Маркса, Энгельса. И тут вдруг на горкоме такое произошло… Через год строгий выговор сняли, но в учётной карточке запись оставалась вплоть до обмена партийных документов. Только тогда у меня учётная карточка стала чистой.
Вообще же, это только в последнее время мы стали размышлять о негативной роли вмешательства партии в хозяйственные дела. Тогда и хозяйственники, и тем более партийные работники, считали это совершенно в порядке вещей. И я так считал, и для меня было совершенно естественно, когда я получал вызов одновременно в несколько райкомов партии на совещания, правда, естественно, пытался увернуться от всех этих заседаний, но то, что они проходили, то, что там с помощью накачек, выговоров и так далее решались многочисленные хозяйственные и прочие проблемы, — это было сутью существования системы, и никаких вопросов или возражений не вызывало. Главное, чтобы не попался какой-нибудь райкомовский аппаратчик-зануда, который своими глупостями или манией величия может сильно испортить жизнь. Помню, у меня конфликт произошёл с первым секретарём райкома партии Бобыкиным, тем самым, который затем станет первым секретарём Свердловского обкома партии и на XIX партконференции пошлёт записку с нелепым текстом против выступавшего в мою защиту свердловчанина Волкова.
Так вот, получаю я телефонограмму от Бобыкина с требованием явиться на совещание к стольки— то часам. Я удивился такому тону, не знаю, как даже точнее назвать — барскому или хамскому, и на телефонограмму не ответил. Вообще же, однажды подсчитал, что одновременно меня могут вызвать в 22 организации, начиная от семи райкомов партии и райисполкомов, где мы строили объекты, и заканчивая обкомом партии. Естественно, появиться всюду было невозможно, ну и где-то мы, созвонившись, переносили встречу, куда-то я посылал замов, выкручивались, короче, на взаимоприемлемой основе. А тут такой странный командирский тон. Он один раз послал телефонограмму, второй раз, третий. Наконец звонок от него — прошу объяснить, почему не являетесь на совещания, которые проводит первый секретарь районного комитета партии? Я отвечаю: а почему, собственно, должен являться именно на ваши совещания, если у меня в это время такие же совещания в других райкомах, почему я должен предпочтение отдавать именно вам, а не кому-либо другому? Он совсем взъерепенился: нет, я докажу, я доберусь, все равно будете ходить! Я говорю: вот уж после таких слов вы никогда меня у себя на совещании не увидите. Так потом и получалось. Ничего он со мной сделать не мог, а, конечно, своё самолюбие ему очень хотелось ублажить. Он такой и сейчас.
После работы начальником управления мне предложили должность главного инженера вновь создаваемого крупного домостроительного комбината вместе со своим большим заводом, с многотысячным коллективом. Скоро начальника комбината отправили на пенсию, а меня назначили на его место. Так, достаточно молодым, в 32 года, я стал руководителем очень крупного комбината.
Сложный был период. Одновременно шло и освоение завода, и внедрение новых технологий, и внедрение поточного скоростного строительства. В то время провели эксперимент по строительству пятиэтажного дома за 5 дней, нам это удалось. Потом попробовали провести другой эксперимент: застраивая микрорайон, башенные краны шли один за другим без демонтажа, пути продолжались к следующему дому, следующему, и так очень много времени экономилось на демонтаж и монтаж кранов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58