Подобрав несколько гнилушек, я убедился, что при свете десяти-двенадцати грибов можно даже читать, если поднести их близко к странице.
В разгар этого эксперимента я услышал странный хрустящий звук, который как будто доносился из чащи за нашей лачугой. Звук был довольно громкий и почему-то напомнил мне треск спичечного коробка, сокрушаемого пальцами силача. Поразмыслив, я был вынужден признать, что при всей эксцентричности жителей Родригеса вряд ли они будут в три часа ночи бродить по мокрому лесу, ломая спичечные коробки. Я взял фонарь, вылез из хлипкой лачуги и пошел на разведку. Правда, особой отваги для этого не требовалось, поскольку в животном мире Родригеса нет опасных особей, если не считать двуногих прямоходящих. Тщательно обследовав заросли позади лачуги, я не обнаружил ни одной твари, чей голос мог бы напоминать хруст спичечного коробка. Изо всех увиденных мной живых существ самым агрессивным был крупный мотылек, который настойчиво атаковал мой фонарь. Я вернулся в лачугу и предался размышлениям. Удастся ли нам утром поймать крыланов? Наше время на исходе — может быть, есть смысл перенести сети поближе к их обители? Внезапно опять послышался хруст, причем на этот раз совсем близко и не с одной, а с нескольких сторон. Тут и Джон проснулся, сел и воззрился на меня.
— Что это такое? — сонно осведомился он.
— Ума не приложу, а началось это уже минут десять назад. Я выходил и смотрел, но ничего не высмотрел.
Тем временем хруст перешел чуть ли не в канонаду, и вся наша лачуга начала вибрировать.
— Что за чертовщина? — недоумевал Джон. Я посветил на лиственную крышу — она дрожала и качалась как от землетрясения. И пока мы соображали, что делать, крыша провалилась и на нас обрушился каскад огромных улиток величиной с яблоко. Жирные, мокрые, глянцевитые улитки поблескивали в лучах фонарей, щедро выделяя пену и расписывая наши постели интересными слизистыми узорами. Десять минут понадобилось нам, чтобы избавиться от незваных брюхоногих гостей и починить крышу. После чего Джон, завернувшись в одеяло, снова погрузился в сон, а я продолжил свои размышления. Может быть, крыланы относятся к плоду джак вроде меня и потому никак не ловятся?
Через час Джон проснулся и объявил, что хочет есть.
— Съем-ка я бутербродик-другой, — сказал он. — Рынь сюда, если не трудно.
Я включил фонарь, посветил в угол, где помещалась наша провиантская база, и опешил: гигантские улитки, которых мы так старательно выдворяли из лачуги, прокрались обратно и, облепив янтарной грудой бутерброды, с явным наслаждением поедали хлеб. В роли подстрекательницы и соучастницы выступала небольшая крыса с блестящим серым мехом, белыми лапками и пышными черными усами. Улитки ничуть не испугались света и продолжали уписывать наш ужин, но у крысы нервы оказались послабее. Когда луч упал на нее, она замерла на секунду — только усы трепетали да глаза беспокойно вращались, — потом с пронзительным писком повернула кругом и метнулась ко мне под одеяло, явно посчитав мою постель безопасным пристанищем. Пришлось разобрать все ложе, чтобы изгнать ее оттуда. Выставив крысу из лачуги в лес, я отнял у улиток остатки бутербродов и, пока Джон выбирал наименее пострадавшие и сколько-нибудь пригодные в пищу, снова отправил улиток на дальний конец прогалины. Через час с небольшим Джон опять проснулся и заявил, что все еще хочет есть.
— Не может этого быть, — возразил я. — Ты ел всего час назад.
— Ел, что осталось после улиток, — обиженно сказал Джон. — Но ведь у нас еще должно быть печенье. Печенье и чашка чая — это то, что надо!'
Я вздохнул, включил фонарь и с удивлением обнаружил на нашем камбузе прежнюю сцену. Улитки приползли назад и уплетали печенье, и моя серая подружка была тут же. Снова луч света заставил крысу с истерическим воплем кинуться к моей постели, причем на сей раз она явно заключила, что, чем ближе ко мне, тем безопаснее, и попыталась протиснуться в мою штанину. Я решительно изгнал ее в лес, вышвырнул следом улиток и перенес остатки наших припасов к Джонову ложу. Пусть теперь он поближе познакомится с крысой… Попятно, после всех этих приключений нам уже было не до сна, и мы сени дожидаться утра, перебрасываясь отрывочными репликами. Перед самым рассветом мы услышали, как Энн пробирается к нам через лес.
— Поймали что-нибудь? — спросила она, подойдя к лачуге.
— Ничего, — ответил я, — если не считать улиток и крысу. Может быть, еще что-нибудь добудем, когда рассветет.
Постепенно небо приобрело лимонный оттенок, свет прибывал с каждой минутой, мы покинули нашу изъеденную улитками обитель и спустились к деревьям по соседству с сетями.
— Не могу понять, почему они не прилетают, — сказал я. — Запах этого окаянного джака наверно в Чикаго слышно!
— А я знаю, в чем дело, — отозвался Джон. — Я думаю… Однако нам так и не привелось услышать, что думал Джон, потому что он наклонился вперед, напряженно всматриваясь.
— Что это? — показал он рукой. — Там что-то попало в сеть. Уж не крылан ли?
Мы дружно уставились на прогалину, где тонкие как паутина сети совершенно терялись на фоне деревьев и теней.
— Точно! — взволнованно подхватила Энн. — Я тоже вижу. Конечно, крылан.
— Похоже, вы правы, — сказал я. — Но каким образом, черт возьми, ухитрился он попасть в ловушку так, что мы ничего не заметили?
В эту минуту над прогалиной возник крылан, произвел быструю и осторожную разведку и удалился, позволив нам установить, во-первых, что полет этих рукокрылых абсолютно бесшумен, и, во-вторых, что сверху, где стояла наша лачуга, мы бы его никак не увидели: стоило крылану опуститься над прогалиной, как его тотчас поглотили неровные тени.
К этому времени стало совсем светло, и мы с волнением обнаружили, что в сетях застрял не один, а целый десяток крыланов. Наш восторг не поддается описанию, ведь, по чести говоря, мы почти не надеялись на успех.
Крыланы висели неподвижно, не бились и не вырывались, и мы решили не снимать их с сети; подождем немного — может быть, поймается еще несколько штук. В последующие полчаса на прогалину залетал не один крылан, но они были слишком осторожны и держались слишком высоко, чтобы запутаться в тенетах. В конце концов, понимая, что больше улова не предвидится, мы приготовили корзинки и стали выбирать добычу из ячеи.
Первым делом, мы определили пол крыланов. И с досадой установили, что попались одни самцы. Вблизи они были еще красивее: спина — яркого каштаново-рыжевого оттенка, плечи и живот переливаются золотой рябью, мягкие, словно замша, тонкие крылья — угольно-черные. Пухлые золотистые мордочки с соломенно-желтыми глазами делали их похожими на сердитых игрушечных мишек с крыльями. Мелкая ячея сделала свое — крылья основательно запутались, и, истратив попусту четверть часа на попытку освободить одно крыло, мы сдались и стали просто разрезать сеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37