Она была опубликована в «Ежедневнике». В этой работе Фрейд считает ересь Юнга менее важной, чем Адлера, и осуждает претензии «швейцарцев»:
Дело в том, что эти люди уловили в симфонии жизни несколько культурных обертонов и тоже не смогли услышать мощной первобытной мелодии инстинктов.
Возможно, эта холодная и автократичная статья ускорила уход Юнга.
Не нужно удивляться субъективному характеру вклада, который я хочу сделать этой работой в историю психоаналитического движения, равно как и не стоит задумываться о том, какую роль играю в этом я. Ведь психоанализ — мое детище.
Правда, в одном случае Фрейду пришлось покривить душой, когда он сказал, что написал очерк «без каких-либо сильных личных мотивов». Текст противоречит этому утверждению, да и по крайней мере одному из друзей Фрейд сказал правду. В июне он писал Саломе, что он «намеренно дал каждому хорошую взбучку».
Движение выжило. Расширение могло продолжаться. В Лондоне Джонс планировал обратить в свою веру образованных англичан, воодушевленный тем, как «журналы и литературные издания высшего класса» начали писать о психоанализе. Здесь информация распространялась не так эффективно, как в Америке, где профессор мог написать популярную статью, не подвергаясь за это осуждению. Лондонские журналисты увлеклись идеей таинственного «бессознательного», присутствующего в каждом человеке, хотя от темы секса они держались подальше. Журнал «Стрэнд» положительно отзывался о психоанализе в 1912 году в статье под модным названием «Любовь— это болезнь?». Когда в 1914 году в переводе Брилла появилась «Психопатология обыденной жизни», Фрейда провозгласили «Шерлоком Холмсом мозга».
Такая вульгарность не производила впечатления на медицинский истеблишмент, у которого не было времени на Джонса (того предупредили в личной беседе, что, если он не уедет из Лондона, его подвергнут остракизму) или на неприличные теории Фрейда. На заседании Британской медицинской ассоциации в 1911 году доктор Дэвид Эдер, недавно увлекшийся психоанализом, описал случай истерии аудитории специалистов, состоявшей из девяти неврологов. Когда он дошел до темы секса, все вышли из зала.
Невзирая на это, Джонс и Эдер в октябре 1913 года создали Лондонское психоаналитическое общество и назначили друг друга президентом и секретарем соответственно. К следующему январю частная практика Джонса уже процветала: он принимал ежедневно по восемь пациентов, что давало ему возможность зарабатывать шестьдесят-семьдесят фунтов в неделю — в 1914 году это означало неплохой достаток. Он рассказал Фрейду, что вскоре сможет жениться, «и это, как я надеюсь, станет следующим этапом моей жизни». В июне Лоу вышла замуж за другого Джонса в Будапеште, причем Фрейд был в числе приглашенных.
Тем летом 1914 года дочери Фрейда Анне разрешили самой отправиться в Англию на отдых. Это была застенчивая и серьезная восемнадцатилетняя девушка, склонная к мечтательности и самопожертвованию. Она как будто с самого детства договорилась с отцом участвовать в его делах в ущерб своим собственным.
В тринадцать лет она сидела в уголке на собраниях венского общества. Если бы ей разрешили, она бы поехала с отцом в Америку в 1909 году. Фрейд считал ее «немного странной», видел, как ее затмевает наиболее близкая по возрасту сестра Софи, и давал ей добрые советы, но не проявлял свою любовь в виде объятий и поцелуев — Фрейд всегда был скуп на такие нежности.
Более нежные родители часто относятся к последнему ребенку не так сурово. Но Фрейд серьезно говорил с Анной о том, как вести себя разумно и смотреть жизни в лицо. У Анны были тяжелые взаимоотношения с Софи, которая была на два с половиной года старше и гораздо красивее. В 1912 году она была помолвлена с фотографом из Гамбурга, Максом Хальберштадтом. (Матильда вышла замуж еще в 1909 году.) Фрейд шутливо называл Анну своей «единственной дочерью». Сыновья были уже взрослыми и не жили дома. Возможно, Анна задумывалась о судьбе дочерей, которые становятся единственным утешением стареющих родителей.
Во время помолвки Софи Анне было шестнадцать и она как раз заканчивала школу. Фрейд обещал, что покажет ей осенью и зимой юг. Она должна была несколько месяцев путешествовать вместе с тетей Минной, чтобы расширить кругозор и укрепить слабоватое здоровье. Но теперь это путешествие пришлось отменить, потому что приготовления к свадьбе требовали присутствия Минны. В буржуазных семьях традиции были нерушимы. Анна провела зиму в Мерано под присмотром дальней родственницы. И узнала, что не попадет на свадьбу Софи в январе 1913 года.
Дошедшее до нас письмо от нее отцу из Мерано полно тревоги по поводу того, что у нее не получается быть «разумным» человеком, и она просит его помочь ей достичь этого состояния. Анна вознаграждается на Пасху 1913 года, когда Фрейд забирает ее из Мерано, чтобы она могла провести несколько дней в Венеции и Триесте. Наконец Анна стала его компаньонкой в путешествиях, как и мечтала.
Самостоятельное путешествие в Англию в 1914 году было предпринято после того, как она сдала предварительные экзамены на должность школьной учительницы, и перед тем, как она начала работу осенью. Ей было восемнадцать лет, и она была на семь месяцев моложе, чем ее отец, когда он впервые в 1875 году пересек Ла-Манш и открыл для себя мрачную красоту Манчестера. Анна собиралась провести это время на юге Англии, в Суссексе, в «дамском заведении», а также с родственниками. Двадцать фунтов было выслано Сэму Фрейду, племяннику Зигмунда, в Манчестер, чтобы он выступил в роли банкира.
Фрейду, похоже, не приходило в голову, что Эрнест Джонс распущенный холостяк, который объявил о своем решении найти жену, решил не ходить далеко и остановить свой выбор на дочери психоанализа. Лишь тогда, когда она прибыла в середине июля в Англию, Фрейд предостерег ее в письме, будто он знает «из самых надежных источников, что у доктора Джонса серьезные намерения ухаживать за тобой». Без сомнения, этим надежным источником была Лоу, новоявленная госпожа Герберт Джонс.
Он сообщил Анне, что ей ни в коем случае не будет дана такая свобода выбора, как сестрам. С родителями она «жила и более близких отношениях, чем остальные», и Фрейд считал что ей «покажется гораздо сложнее принять такое жизненно важное решение без нашего — в данном случае моего — согласия». В письме Джонсу, который уже встретил ее с цветами по прибытии и отвез в место назначения, Фрейд писал: «Она не претендует на то, чтобы к ней относились как к женщине, потому что все еще далека от сексуальных желаний и довольно-таки холодна к мужчинам». В нем говорил отец, а не психоаналитик.
Джонс ответил тоном человека, которого неправильно поняли, упомянув о «прекрасном характере» Анны и хитро добавив, что она, «несомненно, позже станет замечательной женщиной, если сексуальное подавление не причинит ей вреда».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Дело в том, что эти люди уловили в симфонии жизни несколько культурных обертонов и тоже не смогли услышать мощной первобытной мелодии инстинктов.
Возможно, эта холодная и автократичная статья ускорила уход Юнга.
Не нужно удивляться субъективному характеру вклада, который я хочу сделать этой работой в историю психоаналитического движения, равно как и не стоит задумываться о том, какую роль играю в этом я. Ведь психоанализ — мое детище.
Правда, в одном случае Фрейду пришлось покривить душой, когда он сказал, что написал очерк «без каких-либо сильных личных мотивов». Текст противоречит этому утверждению, да и по крайней мере одному из друзей Фрейд сказал правду. В июне он писал Саломе, что он «намеренно дал каждому хорошую взбучку».
Движение выжило. Расширение могло продолжаться. В Лондоне Джонс планировал обратить в свою веру образованных англичан, воодушевленный тем, как «журналы и литературные издания высшего класса» начали писать о психоанализе. Здесь информация распространялась не так эффективно, как в Америке, где профессор мог написать популярную статью, не подвергаясь за это осуждению. Лондонские журналисты увлеклись идеей таинственного «бессознательного», присутствующего в каждом человеке, хотя от темы секса они держались подальше. Журнал «Стрэнд» положительно отзывался о психоанализе в 1912 году в статье под модным названием «Любовь— это болезнь?». Когда в 1914 году в переводе Брилла появилась «Психопатология обыденной жизни», Фрейда провозгласили «Шерлоком Холмсом мозга».
Такая вульгарность не производила впечатления на медицинский истеблишмент, у которого не было времени на Джонса (того предупредили в личной беседе, что, если он не уедет из Лондона, его подвергнут остракизму) или на неприличные теории Фрейда. На заседании Британской медицинской ассоциации в 1911 году доктор Дэвид Эдер, недавно увлекшийся психоанализом, описал случай истерии аудитории специалистов, состоявшей из девяти неврологов. Когда он дошел до темы секса, все вышли из зала.
Невзирая на это, Джонс и Эдер в октябре 1913 года создали Лондонское психоаналитическое общество и назначили друг друга президентом и секретарем соответственно. К следующему январю частная практика Джонса уже процветала: он принимал ежедневно по восемь пациентов, что давало ему возможность зарабатывать шестьдесят-семьдесят фунтов в неделю — в 1914 году это означало неплохой достаток. Он рассказал Фрейду, что вскоре сможет жениться, «и это, как я надеюсь, станет следующим этапом моей жизни». В июне Лоу вышла замуж за другого Джонса в Будапеште, причем Фрейд был в числе приглашенных.
Тем летом 1914 года дочери Фрейда Анне разрешили самой отправиться в Англию на отдых. Это была застенчивая и серьезная восемнадцатилетняя девушка, склонная к мечтательности и самопожертвованию. Она как будто с самого детства договорилась с отцом участвовать в его делах в ущерб своим собственным.
В тринадцать лет она сидела в уголке на собраниях венского общества. Если бы ей разрешили, она бы поехала с отцом в Америку в 1909 году. Фрейд считал ее «немного странной», видел, как ее затмевает наиболее близкая по возрасту сестра Софи, и давал ей добрые советы, но не проявлял свою любовь в виде объятий и поцелуев — Фрейд всегда был скуп на такие нежности.
Более нежные родители часто относятся к последнему ребенку не так сурово. Но Фрейд серьезно говорил с Анной о том, как вести себя разумно и смотреть жизни в лицо. У Анны были тяжелые взаимоотношения с Софи, которая была на два с половиной года старше и гораздо красивее. В 1912 году она была помолвлена с фотографом из Гамбурга, Максом Хальберштадтом. (Матильда вышла замуж еще в 1909 году.) Фрейд шутливо называл Анну своей «единственной дочерью». Сыновья были уже взрослыми и не жили дома. Возможно, Анна задумывалась о судьбе дочерей, которые становятся единственным утешением стареющих родителей.
Во время помолвки Софи Анне было шестнадцать и она как раз заканчивала школу. Фрейд обещал, что покажет ей осенью и зимой юг. Она должна была несколько месяцев путешествовать вместе с тетей Минной, чтобы расширить кругозор и укрепить слабоватое здоровье. Но теперь это путешествие пришлось отменить, потому что приготовления к свадьбе требовали присутствия Минны. В буржуазных семьях традиции были нерушимы. Анна провела зиму в Мерано под присмотром дальней родственницы. И узнала, что не попадет на свадьбу Софи в январе 1913 года.
Дошедшее до нас письмо от нее отцу из Мерано полно тревоги по поводу того, что у нее не получается быть «разумным» человеком, и она просит его помочь ей достичь этого состояния. Анна вознаграждается на Пасху 1913 года, когда Фрейд забирает ее из Мерано, чтобы она могла провести несколько дней в Венеции и Триесте. Наконец Анна стала его компаньонкой в путешествиях, как и мечтала.
Самостоятельное путешествие в Англию в 1914 году было предпринято после того, как она сдала предварительные экзамены на должность школьной учительницы, и перед тем, как она начала работу осенью. Ей было восемнадцать лет, и она была на семь месяцев моложе, чем ее отец, когда он впервые в 1875 году пересек Ла-Манш и открыл для себя мрачную красоту Манчестера. Анна собиралась провести это время на юге Англии, в Суссексе, в «дамском заведении», а также с родственниками. Двадцать фунтов было выслано Сэму Фрейду, племяннику Зигмунда, в Манчестер, чтобы он выступил в роли банкира.
Фрейду, похоже, не приходило в голову, что Эрнест Джонс распущенный холостяк, который объявил о своем решении найти жену, решил не ходить далеко и остановить свой выбор на дочери психоанализа. Лишь тогда, когда она прибыла в середине июля в Англию, Фрейд предостерег ее в письме, будто он знает «из самых надежных источников, что у доктора Джонса серьезные намерения ухаживать за тобой». Без сомнения, этим надежным источником была Лоу, новоявленная госпожа Герберт Джонс.
Он сообщил Анне, что ей ни в коем случае не будет дана такая свобода выбора, как сестрам. С родителями она «жила и более близких отношениях, чем остальные», и Фрейд считал что ей «покажется гораздо сложнее принять такое жизненно важное решение без нашего — в данном случае моего — согласия». В письме Джонсу, который уже встретил ее с цветами по прибытии и отвез в место назначения, Фрейд писал: «Она не претендует на то, чтобы к ней относились как к женщине, потому что все еще далека от сексуальных желаний и довольно-таки холодна к мужчинам». В нем говорил отец, а не психоаналитик.
Джонс ответил тоном человека, которого неправильно поняли, упомянув о «прекрасном характере» Анны и хитро добавив, что она, «несомненно, позже станет замечательной женщиной, если сексуальное подавление не причинит ей вреда».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146