Он даже воротник не расстегнул.
По комнате шагал из угла в угол Копытин, продолжая, видимо, давно начатый спор:
— …Ты говорил о чести, Алексей, о совести. Твой отец погиб в Порт-Артуре, и учился ты на казенный счет. А дальше что ты видел? Строй, нищенское жалованье подпоручика. Сорок три рубля. Из этих денег ты еще платил за гимназию.
— Я честно служил, Виктор.
— Так я же не обвиняю тебя. Но вспомни, когда ты пришел свататься к Ольге Васильевой, ее папенька отказал тебе. Почему? Да потому что ты нищая пехтура.
— Ты не смеешь так говорить о Григории Нилыче, просто Ольга любила другого.
— Ах, как это романтично. Прямо сочинение мадам Чарской. Только почему же месье Столбов, жених Олечки, сын мануфактурщика Столбова…
— Прекрати, Виктор, — Климов вскочил. — Немедленно прекрати.
— Ах, вам не нравится, господин штабс-капитан, ну простите, простите великодушно.
— Для чего ты начал этот разговор, Виктор? Изволь объясниться.
— Вот, — сказал Копытин, — мы и добрались до сути.
Гнал ветер по Долгоруковской редких прохожих, раскачивал тусклые фонари. Плясал снег в слабом желтом свете.
Приплясывал на тротуаре постовой милиционер. Засунул руки под мышки, грел пальцы. Время к ночи, а наган в холодной руке не слушается.
Снопом света ворвались на улицу автомобильные фары. Осветили постового.
— Постовой, — крикнул шофер. — Как нам лучше к Пресне проехать?
Шагнул милиционер к машине.
Три выстрела отбросили его к стене. И он упал на спину, широко раскинув руки по снегу.
На Лесной у магазина Капонадзе лежит у стены убитый милиционер. Уходит в темноту машина…
Двое в шинелях со звездами на фуражках барабанят в двери магазина. Гудит под ударами дверь.
— Открывай! Открывай, гад!
— Кто? Кто там? — робко из-за дверей.
— Телефон есть?
— Есть.
— Звони в ЧК.
Ревут на темных улицах автомобильные моторы. Сухо рвут выстрелы темноту. Падают на землю люди в шинелях, в черных пальто, в ватных куртках с милицейскими повязками на рукавах.
Смолк граммофон, словно подавился. В дверном проеме возник Лапшин.
И увидел Алексей Климов совсем другого человека. Исчезла угодливая улыбка. Опасный стоял человек. Неожиданный.
— Что ж, Алексей, не столковались мы с тобой.
— Ты этот портсигар и перстенек, Витя, тоже в налете взял? — Алексей взял в руки золотой портсигар Копытина, покрутил. — Вот видишь, — он щелкнул крышкой, — монограмма-то затерта, только герб остался.
— Ты, чистоплюй, жил нищим и сдохнешь нищим. Иди учи за кусок воблы и сахарин маршировать фабричных недоносков.
— Если бы ты, Виктор, приехав с Юга, как эмиссар генерала Деникина, предложил мне идти бороться с большевиками, я отказался бы из-за честного слова. Но ты приехал с Юга не драться и умирать, а убивать и грабить. Ты налетчик, Виктор.
— Ну и что? — внезапно совершенно спокойно сказал Копытин. — Революция избавила меня от обязанностей перед обществом.
— Но у тебя остались обязанности перед собой.
— Ты трус, Климов.
Полетел на стол тяжелый портсигар, полетел, кроша рюмки… ствол нагана уперся Климову в спину.
— Убери своего… — тихо сказал Алексей.
— Спрячь наган, Резаный.
— Он продаст, Витя.
— Спрячь.
Лапшин спрятал наган.
— Идите, штабс-капитан, учите, нищенствуйте… Но помни, продашь, сестренку твою, Елену Федоровну, побеспокоим.
Копытин дернул щекой и провел ребром ладони по горлу.
Климов вышел из комнаты.
— Надо шлепнуть его, — сказал Лапшин, — продаст, фраер.
— Нет, я его знаю.
Мартынов что-то писал, Козлов возился с печкой, Данилов чистил наган.
Он уже собрал его и вытер ветошью масляные пальцы, как зазвонил телефон.
— Мартынов. Так… Так… Выезжаем. В машину! Бандюги у Тверской заставы милиционеров стреляют.
Климов в подъезде достал из кармана кожаный портсигар, вынул из него самокрутку, прикурил от зажигалки.
Стоял, прислонясь к стенке. Курил и думал. Разговор этот страшный вспоминал.
На темных улицах гремят выстрелы. Ревет мотор автомобиля.
От Лубянки к Тверской заставе мчится длинный черный «пежо» с чекистами. Рядом с шофером Мартынов.
У порота на Лесную машет руками человек с винтовкой.
— Притормози-ка, — командует Мартынов.
— К Грузинам поехали они, к Грузинам.
— На Грузинский вал, — скомандовал Мартынов.
Климов вышел из-под арки двора. В темноте угадывался павильон Патриарших прудов. У поворота на Спиридоньевку горел одинокий фонарь. В его желтом кругу ходил милиционер.
Климов поднял воротник и зашагал к Спиридоньевке.
— Товарищ гражданин, — окликнул его севший на морозе голос.
Климов остановился.
— Огонька не найдется? Страсть как курить охота.
Климов подошел, достал зажигалку.
— Ваше благоро… Тьфу, гражданин штабс-капитан… Не признаете?
— Скурихин, ты?
— Так точно, — улыбнулся постовой.
— Ты же в деревню собирался, землю делить.
— Вишь, дело какое, не доехал. В милицию служить пошел.
— Ты что, партийным стал?
— Уж полгода, а вы-то как, Алексей Федорович, значит, с нами?
— Инструктором по военному делу служить буду.
— Я с нашими спорил. Одни говорили, что вы на Юг подались. А я им — не такой человек наш ротный. Вас, как в шестнадцатом ранили, мы очень жалели… Новый ротный зверь пришел. А к вам мы всей душой.
— Ты вот что, Скурихин, заходи ко мне. Адрес-то помнишь?
— Это куда я в пятнадцатом сестрице вашей письмо передавал?
— Туда. Заходи. Ждать буду.
Климов бросил руку к козырьку. Шагнул в темноту.
Многовато неожиданных встреч для одного дня. Он сделал несколько шагов, и темнота слила его со стеной дома.
А сзади вылетели автомобильные фары.
— Постовой! Как к Страстному монастырю проехать?
Климов обернулся.
Скурихин шел к машине.
Три выстрела разорвали темноту.
И падает, падает его солдат, георгиевский кавалер Скурихин, падает на землю, которую так и не успел поделить.
А свет фар в сторону ушел. Разворачивается машина.
И словно в Галиции, в войне, в окопах. Прыжок — и он рядом с убитым, выхватил наган из кобуры у лежащего.
А машина буксует.
Как на фронте, как в бою. Прыгнул ей наперерез штабс-капитан Климов.
Выстрел!
Разлетелось лобовое стекло.
Выстрел!
Кто-то закричал.
Выстрел! Выстрел! Выстрел!
Машина словно слепая ударилась в столб и застыла, задрав капот.
Вывалился на снег человек и пополз.
А у Климова еще один патрон.
— Встать! Брось оружие!
Упал к ногам Климова маузер. Он наклонился, ловко подхватил его.
— Не стреляй… Ой, не стреляй… — заголосил человек, — не хотел я.
— К стене! — скомандовал Климов.
А из переулка снова свет фар и прямо на него. Значит, конец. Климов поднял маузер.
Автомобиль затормозил, поехал юзом. Выскочили из него люди в кожанках.
— Чека! Не стреляй!
Мартынов подбежал к разбитой машине.
Шофер уронил на баранку простреленную голову, рядом с ним еще один, двое сзади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
По комнате шагал из угла в угол Копытин, продолжая, видимо, давно начатый спор:
— …Ты говорил о чести, Алексей, о совести. Твой отец погиб в Порт-Артуре, и учился ты на казенный счет. А дальше что ты видел? Строй, нищенское жалованье подпоручика. Сорок три рубля. Из этих денег ты еще платил за гимназию.
— Я честно служил, Виктор.
— Так я же не обвиняю тебя. Но вспомни, когда ты пришел свататься к Ольге Васильевой, ее папенька отказал тебе. Почему? Да потому что ты нищая пехтура.
— Ты не смеешь так говорить о Григории Нилыче, просто Ольга любила другого.
— Ах, как это романтично. Прямо сочинение мадам Чарской. Только почему же месье Столбов, жених Олечки, сын мануфактурщика Столбова…
— Прекрати, Виктор, — Климов вскочил. — Немедленно прекрати.
— Ах, вам не нравится, господин штабс-капитан, ну простите, простите великодушно.
— Для чего ты начал этот разговор, Виктор? Изволь объясниться.
— Вот, — сказал Копытин, — мы и добрались до сути.
Гнал ветер по Долгоруковской редких прохожих, раскачивал тусклые фонари. Плясал снег в слабом желтом свете.
Приплясывал на тротуаре постовой милиционер. Засунул руки под мышки, грел пальцы. Время к ночи, а наган в холодной руке не слушается.
Снопом света ворвались на улицу автомобильные фары. Осветили постового.
— Постовой, — крикнул шофер. — Как нам лучше к Пресне проехать?
Шагнул милиционер к машине.
Три выстрела отбросили его к стене. И он упал на спину, широко раскинув руки по снегу.
На Лесной у магазина Капонадзе лежит у стены убитый милиционер. Уходит в темноту машина…
Двое в шинелях со звездами на фуражках барабанят в двери магазина. Гудит под ударами дверь.
— Открывай! Открывай, гад!
— Кто? Кто там? — робко из-за дверей.
— Телефон есть?
— Есть.
— Звони в ЧК.
Ревут на темных улицах автомобильные моторы. Сухо рвут выстрелы темноту. Падают на землю люди в шинелях, в черных пальто, в ватных куртках с милицейскими повязками на рукавах.
Смолк граммофон, словно подавился. В дверном проеме возник Лапшин.
И увидел Алексей Климов совсем другого человека. Исчезла угодливая улыбка. Опасный стоял человек. Неожиданный.
— Что ж, Алексей, не столковались мы с тобой.
— Ты этот портсигар и перстенек, Витя, тоже в налете взял? — Алексей взял в руки золотой портсигар Копытина, покрутил. — Вот видишь, — он щелкнул крышкой, — монограмма-то затерта, только герб остался.
— Ты, чистоплюй, жил нищим и сдохнешь нищим. Иди учи за кусок воблы и сахарин маршировать фабричных недоносков.
— Если бы ты, Виктор, приехав с Юга, как эмиссар генерала Деникина, предложил мне идти бороться с большевиками, я отказался бы из-за честного слова. Но ты приехал с Юга не драться и умирать, а убивать и грабить. Ты налетчик, Виктор.
— Ну и что? — внезапно совершенно спокойно сказал Копытин. — Революция избавила меня от обязанностей перед обществом.
— Но у тебя остались обязанности перед собой.
— Ты трус, Климов.
Полетел на стол тяжелый портсигар, полетел, кроша рюмки… ствол нагана уперся Климову в спину.
— Убери своего… — тихо сказал Алексей.
— Спрячь наган, Резаный.
— Он продаст, Витя.
— Спрячь.
Лапшин спрятал наган.
— Идите, штабс-капитан, учите, нищенствуйте… Но помни, продашь, сестренку твою, Елену Федоровну, побеспокоим.
Копытин дернул щекой и провел ребром ладони по горлу.
Климов вышел из комнаты.
— Надо шлепнуть его, — сказал Лапшин, — продаст, фраер.
— Нет, я его знаю.
Мартынов что-то писал, Козлов возился с печкой, Данилов чистил наган.
Он уже собрал его и вытер ветошью масляные пальцы, как зазвонил телефон.
— Мартынов. Так… Так… Выезжаем. В машину! Бандюги у Тверской заставы милиционеров стреляют.
Климов в подъезде достал из кармана кожаный портсигар, вынул из него самокрутку, прикурил от зажигалки.
Стоял, прислонясь к стенке. Курил и думал. Разговор этот страшный вспоминал.
На темных улицах гремят выстрелы. Ревет мотор автомобиля.
От Лубянки к Тверской заставе мчится длинный черный «пежо» с чекистами. Рядом с шофером Мартынов.
У порота на Лесную машет руками человек с винтовкой.
— Притормози-ка, — командует Мартынов.
— К Грузинам поехали они, к Грузинам.
— На Грузинский вал, — скомандовал Мартынов.
Климов вышел из-под арки двора. В темноте угадывался павильон Патриарших прудов. У поворота на Спиридоньевку горел одинокий фонарь. В его желтом кругу ходил милиционер.
Климов поднял воротник и зашагал к Спиридоньевке.
— Товарищ гражданин, — окликнул его севший на морозе голос.
Климов остановился.
— Огонька не найдется? Страсть как курить охота.
Климов подошел, достал зажигалку.
— Ваше благоро… Тьфу, гражданин штабс-капитан… Не признаете?
— Скурихин, ты?
— Так точно, — улыбнулся постовой.
— Ты же в деревню собирался, землю делить.
— Вишь, дело какое, не доехал. В милицию служить пошел.
— Ты что, партийным стал?
— Уж полгода, а вы-то как, Алексей Федорович, значит, с нами?
— Инструктором по военному делу служить буду.
— Я с нашими спорил. Одни говорили, что вы на Юг подались. А я им — не такой человек наш ротный. Вас, как в шестнадцатом ранили, мы очень жалели… Новый ротный зверь пришел. А к вам мы всей душой.
— Ты вот что, Скурихин, заходи ко мне. Адрес-то помнишь?
— Это куда я в пятнадцатом сестрице вашей письмо передавал?
— Туда. Заходи. Ждать буду.
Климов бросил руку к козырьку. Шагнул в темноту.
Многовато неожиданных встреч для одного дня. Он сделал несколько шагов, и темнота слила его со стеной дома.
А сзади вылетели автомобильные фары.
— Постовой! Как к Страстному монастырю проехать?
Климов обернулся.
Скурихин шел к машине.
Три выстрела разорвали темноту.
И падает, падает его солдат, георгиевский кавалер Скурихин, падает на землю, которую так и не успел поделить.
А свет фар в сторону ушел. Разворачивается машина.
И словно в Галиции, в войне, в окопах. Прыжок — и он рядом с убитым, выхватил наган из кобуры у лежащего.
А машина буксует.
Как на фронте, как в бою. Прыгнул ей наперерез штабс-капитан Климов.
Выстрел!
Разлетелось лобовое стекло.
Выстрел!
Кто-то закричал.
Выстрел! Выстрел! Выстрел!
Машина словно слепая ударилась в столб и застыла, задрав капот.
Вывалился на снег человек и пополз.
А у Климова еще один патрон.
— Встать! Брось оружие!
Упал к ногам Климова маузер. Он наклонился, ловко подхватил его.
— Не стреляй… Ой, не стреляй… — заголосил человек, — не хотел я.
— К стене! — скомандовал Климов.
А из переулка снова свет фар и прямо на него. Значит, конец. Климов поднял маузер.
Автомобиль затормозил, поехал юзом. Выскочили из него люди в кожанках.
— Чека! Не стреляй!
Мартынов подбежал к разбитой машине.
Шофер уронил на баранку простреленную голову, рядом с ним еще один, двое сзади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20