Потом вдруг
кто-то икнул, когда одна из них формировалась и - готово! Вот вам молекула
бета. Однако бета не безвредна, она быстро воспроизводится и тормозит рост
волос. Вскоре все представители нашего вида - до того обросшие как
обезьяны - цепляют этот вирус и теряют волосяной покров. Более того, это
один из тех вирусов, которые проникают в плод, из-за чего у новорожденных
тоже нет волос.
Наши предки поначалу немного подрожали от холода, а потом научились
прикрываться звериными шкурами и разводить огонь. Так и началось движение
к цивилизации! Подумай только - если бы не эта маленькая молекула белка
бета, все мы были бы сейчас чем-то вроде шимпанзе или горилл, во всяком
случае человекоподобных обезьян.
А теперь, как мне кажется, произошла очередная перемена в строении
молекулы, превратив ее из молекулы бета в молекулу гамма - безвредную и
безобидную, как альфа. И мы вновь оказались в исходной точке.
Наша с тобой задача заключается в том, чтобы найти способ превращения
молекул гамма, которые кишат в нас, обратно в молекулы бета. Другими
словами, сейчас, когда мы неожиданно излечились от болезни, эндемичной для
нашей расы много тысяч лет, мы снова хотим ею заболеть. И, кажется, я
знаю, как этого достичь.
Больше я ничего от него не добился, и мы принялись за работу. Спустя
несколько недель он заявил, что хочет провести на себе эксперимент: его
методика заключалась в комбинации лекарств (насколько помню, одно было
против сна) и лихорадки, вызванной электромагнитным действием токов
высокой частоты.
Мне это не очень-то нравилось, ведь Оливейра был отличным человеком,
а доза, которую он собирался принять, могла бы отправить на тот свет полк
солдат. И все же он ее принял. Она, естественно, его едва не прикончила.
Однако через три дня он кое-как вернулся в норму и обезумел от радости,
когда оказалось, что волосы с его тела буквально осыпаются. Через две
недели у него осталось волос не больше, чем должен иметь любой нормальный
мексиканский профессор вирусологии. Вот тут-то нас и ждал сюрприз, и не
очень приятный.
Мы ждали большой популярности и соответственно к ней приготовились.
Помню, как я целую минуту разглядывал лицо Оливейры и наконец заверил, что
усы его подстрижены идеально ровно, а потом попросил завязать мой новый
галстук.
Наше эпохальное открытие вызвало два телефонных звонка от скучающих
репортеров, несколько вопросов от издателей научных изданий и ни одного
фотографа! Да, мы попали в научный отдел "Нью-Йорк таймс", но лишь в виде
двенадцатистрочной заметки: "Профессор Оливейра и его ассистент - без
фамилии - обнаружили причину сверхволосатости и действенное лекарство". И
ни слова о возможных последствиях нашего открытия.
Контракт с Медицинским Центром запрещал нам использовать наше
открытие в целях торговли, но мы ожидали, что это сделает множество людей,
как только методика будет опубликована. Ничего подобного не случилось.
Честно говоря, мы вызвали не большую сенсацию, чем если бы обнаружили
связь между температурой воды и тональностью кваканья жаб.
Неделей позже мы разговаривали об открытии с директором института.
Оливейра хотел, чтобы он использовал свое влияние для создания клиники.
Директор не проявил особого энтузиазма.
- Была пара звонков, - признал он, - но не стоящих внимания. Помните,
что происходило, когда Циммерман изобрел лекарство от рака? На сей раз
ничего похожего. Честно говоря, сомневаюсь, что я хотел бы подвергнуться
вашему лечению, доктор Оливейра, будь оно даже стопроцентной гарантией. Я
ни в коем случае не собираюсь приуменьшать вашего удивительного
достижения, но... - Он расчесал пальцами волосы на груди, длиной около
шести дюймов, с прекрасным шелковистым оттенком, - понимаете, мне нравится
моя шерсть и, думаю, я чувствовал бы себя неуверенно в голой коже. Кроме
того, этот наряд гораздо более экономичен, чем костюм. И скажу без ложной
скромности, довольно красив. Моя семья всегда ругала меня за небрежный
внешний вид, а теперь - сами видите! Никто из них не может похвастать
таким мехом, как у меня!
Мы вышли слегка удрученные и принялись письменно и устно
расспрашивать своих знакомых, хотят ли они подвергнуться лечению Оливейры.
Некоторые ответили, что могли бы попробовать, если найдется достаточно
желающих, но большинство высказались примерно так же, как директор. Они
привыкли к своим волосам и не видели причин возвращаться к прежней гладкой
коже.
- Ну что же, Пэт, - сказал Оливейра, - похоже, наше открытие не
принесет нам славы. Но мы еще можем заработать на нем. Помнишь ту
миллионную премию? Я отправил нужные бумаги, как только выздоровел после
лечения, и со дня на день должен прийти ответ от правительства.
И действительно пришел. Я как раз был в его квартире, и мы болтали о
том о сем, когда ворвалась миссис Оливейра с письмом в руке, пища:
- Открой, Роман, открой!
Он неторопливо вскрыл письмо, разгладил листок и прочитал. Нахмурился
и прочитал еще раз. Потом отложил письмо, очень осторожно вынул папиросу,
закурил ее со стороны мундштука и очень мягко сказал:
- Снова осечка, Пэт. Никогда бы не подумал, что эта премия имеет
временной лимит. Похоже, какой-то хитрый сукин сын в Конгрессе определил
срок, который истек первого мая. Помнишь, я послал письмо девятнадцатого,
а они получили его двадцать первого. На три недели позднее!
Я взглянул на Оливейру, он на меня, а потом на жену. Она ответила ему
взглядом, а затем молча сходила в кабинет и принесла две большие бутылки
текилы и три рюмки. Оливейра подвинул к столу три стула и со вздохом
опустился на один.
- Пэт, - сказал он, - наверное, у меня никогда не будет миллиона
долларов, но у меня есть нечто гораздо более ценное: женщина, которая
знает, что нужно в такую минуту!
Вот вам история, лежавшая в основе Великого Перелома, по крайней мере
один из ее аспектов. Вот почему, когда мы сегодня говорим о платиновой
блондинке, звезде экрана, то имеем в виду не только прическу, но и всю
серебристую шерсть, покрывающую ее с ног до головы.
И еще одно. Спустя несколько дней Берт Кафкет пригласил меня на ужин.
Когда я рассказал ему и его жене о злоключениях, выпавших на нашу долю, он
спросил, как дела с акциями фирм, производящих депиляторы.
- Я заметил, что эти акции упали до уровня перед Переломом, - добавил
он.
- Точно, - ответил я. - Когда они начали падать, я не обратил на это
внимания, поскольку был слишком занят исследованиями.
1 2 3 4 5
кто-то икнул, когда одна из них формировалась и - готово! Вот вам молекула
бета. Однако бета не безвредна, она быстро воспроизводится и тормозит рост
волос. Вскоре все представители нашего вида - до того обросшие как
обезьяны - цепляют этот вирус и теряют волосяной покров. Более того, это
один из тех вирусов, которые проникают в плод, из-за чего у новорожденных
тоже нет волос.
Наши предки поначалу немного подрожали от холода, а потом научились
прикрываться звериными шкурами и разводить огонь. Так и началось движение
к цивилизации! Подумай только - если бы не эта маленькая молекула белка
бета, все мы были бы сейчас чем-то вроде шимпанзе или горилл, во всяком
случае человекоподобных обезьян.
А теперь, как мне кажется, произошла очередная перемена в строении
молекулы, превратив ее из молекулы бета в молекулу гамма - безвредную и
безобидную, как альфа. И мы вновь оказались в исходной точке.
Наша с тобой задача заключается в том, чтобы найти способ превращения
молекул гамма, которые кишат в нас, обратно в молекулы бета. Другими
словами, сейчас, когда мы неожиданно излечились от болезни, эндемичной для
нашей расы много тысяч лет, мы снова хотим ею заболеть. И, кажется, я
знаю, как этого достичь.
Больше я ничего от него не добился, и мы принялись за работу. Спустя
несколько недель он заявил, что хочет провести на себе эксперимент: его
методика заключалась в комбинации лекарств (насколько помню, одно было
против сна) и лихорадки, вызванной электромагнитным действием токов
высокой частоты.
Мне это не очень-то нравилось, ведь Оливейра был отличным человеком,
а доза, которую он собирался принять, могла бы отправить на тот свет полк
солдат. И все же он ее принял. Она, естественно, его едва не прикончила.
Однако через три дня он кое-как вернулся в норму и обезумел от радости,
когда оказалось, что волосы с его тела буквально осыпаются. Через две
недели у него осталось волос не больше, чем должен иметь любой нормальный
мексиканский профессор вирусологии. Вот тут-то нас и ждал сюрприз, и не
очень приятный.
Мы ждали большой популярности и соответственно к ней приготовились.
Помню, как я целую минуту разглядывал лицо Оливейры и наконец заверил, что
усы его подстрижены идеально ровно, а потом попросил завязать мой новый
галстук.
Наше эпохальное открытие вызвало два телефонных звонка от скучающих
репортеров, несколько вопросов от издателей научных изданий и ни одного
фотографа! Да, мы попали в научный отдел "Нью-Йорк таймс", но лишь в виде
двенадцатистрочной заметки: "Профессор Оливейра и его ассистент - без
фамилии - обнаружили причину сверхволосатости и действенное лекарство". И
ни слова о возможных последствиях нашего открытия.
Контракт с Медицинским Центром запрещал нам использовать наше
открытие в целях торговли, но мы ожидали, что это сделает множество людей,
как только методика будет опубликована. Ничего подобного не случилось.
Честно говоря, мы вызвали не большую сенсацию, чем если бы обнаружили
связь между температурой воды и тональностью кваканья жаб.
Неделей позже мы разговаривали об открытии с директором института.
Оливейра хотел, чтобы он использовал свое влияние для создания клиники.
Директор не проявил особого энтузиазма.
- Была пара звонков, - признал он, - но не стоящих внимания. Помните,
что происходило, когда Циммерман изобрел лекарство от рака? На сей раз
ничего похожего. Честно говоря, сомневаюсь, что я хотел бы подвергнуться
вашему лечению, доктор Оливейра, будь оно даже стопроцентной гарантией. Я
ни в коем случае не собираюсь приуменьшать вашего удивительного
достижения, но... - Он расчесал пальцами волосы на груди, длиной около
шести дюймов, с прекрасным шелковистым оттенком, - понимаете, мне нравится
моя шерсть и, думаю, я чувствовал бы себя неуверенно в голой коже. Кроме
того, этот наряд гораздо более экономичен, чем костюм. И скажу без ложной
скромности, довольно красив. Моя семья всегда ругала меня за небрежный
внешний вид, а теперь - сами видите! Никто из них не может похвастать
таким мехом, как у меня!
Мы вышли слегка удрученные и принялись письменно и устно
расспрашивать своих знакомых, хотят ли они подвергнуться лечению Оливейры.
Некоторые ответили, что могли бы попробовать, если найдется достаточно
желающих, но большинство высказались примерно так же, как директор. Они
привыкли к своим волосам и не видели причин возвращаться к прежней гладкой
коже.
- Ну что же, Пэт, - сказал Оливейра, - похоже, наше открытие не
принесет нам славы. Но мы еще можем заработать на нем. Помнишь ту
миллионную премию? Я отправил нужные бумаги, как только выздоровел после
лечения, и со дня на день должен прийти ответ от правительства.
И действительно пришел. Я как раз был в его квартире, и мы болтали о
том о сем, когда ворвалась миссис Оливейра с письмом в руке, пища:
- Открой, Роман, открой!
Он неторопливо вскрыл письмо, разгладил листок и прочитал. Нахмурился
и прочитал еще раз. Потом отложил письмо, очень осторожно вынул папиросу,
закурил ее со стороны мундштука и очень мягко сказал:
- Снова осечка, Пэт. Никогда бы не подумал, что эта премия имеет
временной лимит. Похоже, какой-то хитрый сукин сын в Конгрессе определил
срок, который истек первого мая. Помнишь, я послал письмо девятнадцатого,
а они получили его двадцать первого. На три недели позднее!
Я взглянул на Оливейру, он на меня, а потом на жену. Она ответила ему
взглядом, а затем молча сходила в кабинет и принесла две большие бутылки
текилы и три рюмки. Оливейра подвинул к столу три стула и со вздохом
опустился на один.
- Пэт, - сказал он, - наверное, у меня никогда не будет миллиона
долларов, но у меня есть нечто гораздо более ценное: женщина, которая
знает, что нужно в такую минуту!
Вот вам история, лежавшая в основе Великого Перелома, по крайней мере
один из ее аспектов. Вот почему, когда мы сегодня говорим о платиновой
блондинке, звезде экрана, то имеем в виду не только прическу, но и всю
серебристую шерсть, покрывающую ее с ног до головы.
И еще одно. Спустя несколько дней Берт Кафкет пригласил меня на ужин.
Когда я рассказал ему и его жене о злоключениях, выпавших на нашу долю, он
спросил, как дела с акциями фирм, производящих депиляторы.
- Я заметил, что эти акции упали до уровня перед Переломом, - добавил
он.
- Точно, - ответил я. - Когда они начали падать, я не обратил на это
внимания, поскольку был слишком занят исследованиями.
1 2 3 4 5