.. – Помолчав пару секунд, Хват откликнулся своим обычным голосом: – Думается, только последний мудак станет баловаться кофе с сигарами в непосредственной близости от логова лесных братьев. Вы, сэр, лучше бы одеколоном «Хьюго босс» облились, на задание идучи. С ног до головы, как это принято у настоящих героев.
Привычка разговаривать с собой возникла у Хвата давным-давно, во время многодневных одиночных рейдов, когда лишь подобное бормотание под нос помогало осознавать, что ты не исчез, не растворился, что ты – это ты, а не плод собственного воображения. Возобновление подобных диалогов означало, что Хват окончательно вошел в прежнюю колею и его бронепоезд больше не стоит на запасном пути. Что ж, разве не ради этого он согласился выполнить поручение генерала Конягина?
Следы нехитрого пиршества были привычно уничтожены – не было никого и нет в тылах чеченских боевиков. Надев рюкзак, Хват попрыгал, удостоверяясь, не выдаст ли себя случайным бряцаньем, проверил и перепроверил, как сидит в ножнах клинок, как висит на плече взведенный автомат. Задрал голову к синему небу, по-кошачьи жмурясь на солнце. Шепнул себе:
– Ну, с богом. Ни пуха ни пера.
Подумал-подумал и ответил:
– К черту.
Бог, черт… Кто-то из этих двоих да посодействует.
* * *
Преодолев перебежками открытое пространство лощины, Хват углубился в рощу и двинулся по ней уже шагом, с оглядкой, выискивая наметанным взглядом возможные растяжки и мины. Обычно осколочные ловушки расставляют на тропах, но попадаются такие энтузиасты саперного дела, что только держись. Любая кочка, любой кустик могут оказаться роковыми. Ты думаешь, что перед тобой нить паутины серебрится, а это тонюсенькая проволока, прикосновение к которой смертельно. Даже если успеешь отпрыгнуть за ствол дерева раньше, чем тебя изрешетит осколками, шум взрыва предупредит чеченцев о приближении чужака. Ни один зверь не подорвется на мине – не было отродясь такого случая. Только люди не замечают ловушек, расставленных другими людьми.
Значит, нужно перевоплотиться на время в зверя. «Уже перевоплотился», – ответил себе Хват, шагая по лесу мягко и упруго, как заправская рысь, вышедшая на охоту. Задействованы были не только его глаза и уши, нос тоже работал вовсю, вынюхивая подозрительные ароматы. Застоявшийся воздух в летнем лесу долго хранит запахи, а опытному спецназовцу ничего не стоит выделить среди них миазмы человеческого пота, кала, мочи, табака, лука, перегара, дезодоранта.
Пока ничего не указывало на присутствие в роще боевиков, но Хват продвигался вперед так, словно каждую секунду был готов укрыться от автоматной очереди, пущенной в него из засады. Дыхание спецназовца непроизвольно замедлилось, легкие привычно контролировали его, не позволяя воздуху с шумом вырываться наружу. Слух, зрение и обоняние пока что сканировали пространство вхолостую, но интуиция уже подсказывала, что враг где-то близко. Опасный враг. Безжалостный. Готовый резать тебя на куски только за то, что ты разговариваешь на другом языке и молишься другому богу.
Что ж, как говорится, на ловца и зверь бежит. На целый отряд этих ловцов. Да, Хват явился сюда исключительно за похищенным компьютером, но никто не осудит его, если он попутно отправит на тот свет несколько заблудших разбойничьих душ. Лучше больше, чем меньше.
Бесшумно сбежав на дно оврага, памятного по штабной карте, Хват обнаружил, что по его дну протекает не просто ручей, а целая горная речушка. Значит, до лагеря рукой подать, поскольку вряд ли боевики станут таскаться за водой издалека, когда можно обосноваться где-нибудь у самого берега.
И действительно, на глаза стали попадаться то газетные клочки, перепачканые коричневым, то окурки дорогих сигарет, то даже смятые жестянки из-под «Спрайта» и «Херши». «Красиво жить не запретишь, – подумал Хват. – Но умеете ли вы умирать красиво, господа душегубы?»
Услышав впереди далекие голоса, Хват перешел с шага на перекат, подтягиваясь от одного куста к другому на манер огромной пятнистой гусеницы. Как бы беспечен ни был Черный Ворон, а посты вокруг своего логова он расставил. Тем более что лагерь был уже близко – по воздуху заструился запах дыма и жарящегося на костре мяса. Изречение «хлеб да каша – пища наша» придумали не воины Аллаха.
Трое из них, закатав штанины, стояли в воде босиком, остужая накалившиеся в ботинках ступни и обсуждая готовящегося барашка. Вырвавшаяся на равнину речушка шумела не слишком громко, почти не заглушая голоса. Словарного запаса, которым располагал Хват, было вполне достаточно, чтобы разбирать беззаботно-ленивую речь чеченских боевиков. Двое из них, довольно еще молодые парнишки с кудлатыми головами, жаловались, что им надоела баранина. Третий, мужик в годах, одетый в засаленные спортивные штаны с лампасами, корил их за привередливость.
– Воин должен есть то, что ему ниспошлет Аллах, – нравоучительно говорил он. – Пусть это будет даже просто кусок брынзы или черствая лепешка.
«А от дохлого осла уши попробовать не желаешь?» – мысленно спросил Хват, следя за троицей сквозь листву густого орешника.
Старший чеченец его телепатического посыла не воспринял, продолжая поучать молодежь:
– Баранина – самое чистое, самое благородное мясо. Я всякое пробовал, но вкуснее нет ничего.
– А правда, что человечина сладкая? – спросил юноша с бородкой молодого Че Гевары, еще только начавшего свою карьеру международного террориста. Дожидаясь ответа, он по-журавлиному переступал с ноги на ногу, потому что вода, в которой он стоял, была ледяная.
Наставник в спортивных штанах зачерпнул речную воду в пригоршни, с удовольствием напился, вытер бороду тыльной стороной ладони и сказал:
– На самом деле человечье мясо не сладкое, а самое обыкновенное. Оно просто кажется другим.
– Почему? – удивились оба юноши одновременно.
– Потому что ты не барашка кушаешь, а врага! – Бородатый чеченец поднял указательный палец. – Я пробовал человеческую печень, я пробовал человеческое сердце, я знаю.
– Я тоже хочу попробовать, – признался юноша, у которого вся растительность на лице умещалась под острым носом.
– Попроси Ворона отрезать тебе самый сочный кусок от этой девки, которая над компьютером колдует. – Как ее зовут? Анфиса? Нет, Алиса…
Заслышав слово «компьютер», произнесенное с ужасающим акцентом по-русски, Хват напрягся. И что за Алиса тут замешана? Не хотелось бы сводить с ней счеты. Убивать женщин всегда противно, даже если это прибалтийские снайперши, отстреливающие русских солдат за деньги. В середине девяностых годов таких в Чечне водилось немало. Хват собственноручно удавил пару подобных тварей, но чувствовал себя после этого довольно паршиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Привычка разговаривать с собой возникла у Хвата давным-давно, во время многодневных одиночных рейдов, когда лишь подобное бормотание под нос помогало осознавать, что ты не исчез, не растворился, что ты – это ты, а не плод собственного воображения. Возобновление подобных диалогов означало, что Хват окончательно вошел в прежнюю колею и его бронепоезд больше не стоит на запасном пути. Что ж, разве не ради этого он согласился выполнить поручение генерала Конягина?
Следы нехитрого пиршества были привычно уничтожены – не было никого и нет в тылах чеченских боевиков. Надев рюкзак, Хват попрыгал, удостоверяясь, не выдаст ли себя случайным бряцаньем, проверил и перепроверил, как сидит в ножнах клинок, как висит на плече взведенный автомат. Задрал голову к синему небу, по-кошачьи жмурясь на солнце. Шепнул себе:
– Ну, с богом. Ни пуха ни пера.
Подумал-подумал и ответил:
– К черту.
Бог, черт… Кто-то из этих двоих да посодействует.
* * *
Преодолев перебежками открытое пространство лощины, Хват углубился в рощу и двинулся по ней уже шагом, с оглядкой, выискивая наметанным взглядом возможные растяжки и мины. Обычно осколочные ловушки расставляют на тропах, но попадаются такие энтузиасты саперного дела, что только держись. Любая кочка, любой кустик могут оказаться роковыми. Ты думаешь, что перед тобой нить паутины серебрится, а это тонюсенькая проволока, прикосновение к которой смертельно. Даже если успеешь отпрыгнуть за ствол дерева раньше, чем тебя изрешетит осколками, шум взрыва предупредит чеченцев о приближении чужака. Ни один зверь не подорвется на мине – не было отродясь такого случая. Только люди не замечают ловушек, расставленных другими людьми.
Значит, нужно перевоплотиться на время в зверя. «Уже перевоплотился», – ответил себе Хват, шагая по лесу мягко и упруго, как заправская рысь, вышедшая на охоту. Задействованы были не только его глаза и уши, нос тоже работал вовсю, вынюхивая подозрительные ароматы. Застоявшийся воздух в летнем лесу долго хранит запахи, а опытному спецназовцу ничего не стоит выделить среди них миазмы человеческого пота, кала, мочи, табака, лука, перегара, дезодоранта.
Пока ничего не указывало на присутствие в роще боевиков, но Хват продвигался вперед так, словно каждую секунду был готов укрыться от автоматной очереди, пущенной в него из засады. Дыхание спецназовца непроизвольно замедлилось, легкие привычно контролировали его, не позволяя воздуху с шумом вырываться наружу. Слух, зрение и обоняние пока что сканировали пространство вхолостую, но интуиция уже подсказывала, что враг где-то близко. Опасный враг. Безжалостный. Готовый резать тебя на куски только за то, что ты разговариваешь на другом языке и молишься другому богу.
Что ж, как говорится, на ловца и зверь бежит. На целый отряд этих ловцов. Да, Хват явился сюда исключительно за похищенным компьютером, но никто не осудит его, если он попутно отправит на тот свет несколько заблудших разбойничьих душ. Лучше больше, чем меньше.
Бесшумно сбежав на дно оврага, памятного по штабной карте, Хват обнаружил, что по его дну протекает не просто ручей, а целая горная речушка. Значит, до лагеря рукой подать, поскольку вряд ли боевики станут таскаться за водой издалека, когда можно обосноваться где-нибудь у самого берега.
И действительно, на глаза стали попадаться то газетные клочки, перепачканые коричневым, то окурки дорогих сигарет, то даже смятые жестянки из-под «Спрайта» и «Херши». «Красиво жить не запретишь, – подумал Хват. – Но умеете ли вы умирать красиво, господа душегубы?»
Услышав впереди далекие голоса, Хват перешел с шага на перекат, подтягиваясь от одного куста к другому на манер огромной пятнистой гусеницы. Как бы беспечен ни был Черный Ворон, а посты вокруг своего логова он расставил. Тем более что лагерь был уже близко – по воздуху заструился запах дыма и жарящегося на костре мяса. Изречение «хлеб да каша – пища наша» придумали не воины Аллаха.
Трое из них, закатав штанины, стояли в воде босиком, остужая накалившиеся в ботинках ступни и обсуждая готовящегося барашка. Вырвавшаяся на равнину речушка шумела не слишком громко, почти не заглушая голоса. Словарного запаса, которым располагал Хват, было вполне достаточно, чтобы разбирать беззаботно-ленивую речь чеченских боевиков. Двое из них, довольно еще молодые парнишки с кудлатыми головами, жаловались, что им надоела баранина. Третий, мужик в годах, одетый в засаленные спортивные штаны с лампасами, корил их за привередливость.
– Воин должен есть то, что ему ниспошлет Аллах, – нравоучительно говорил он. – Пусть это будет даже просто кусок брынзы или черствая лепешка.
«А от дохлого осла уши попробовать не желаешь?» – мысленно спросил Хват, следя за троицей сквозь листву густого орешника.
Старший чеченец его телепатического посыла не воспринял, продолжая поучать молодежь:
– Баранина – самое чистое, самое благородное мясо. Я всякое пробовал, но вкуснее нет ничего.
– А правда, что человечина сладкая? – спросил юноша с бородкой молодого Че Гевары, еще только начавшего свою карьеру международного террориста. Дожидаясь ответа, он по-журавлиному переступал с ноги на ногу, потому что вода, в которой он стоял, была ледяная.
Наставник в спортивных штанах зачерпнул речную воду в пригоршни, с удовольствием напился, вытер бороду тыльной стороной ладони и сказал:
– На самом деле человечье мясо не сладкое, а самое обыкновенное. Оно просто кажется другим.
– Почему? – удивились оба юноши одновременно.
– Потому что ты не барашка кушаешь, а врага! – Бородатый чеченец поднял указательный палец. – Я пробовал человеческую печень, я пробовал человеческое сердце, я знаю.
– Я тоже хочу попробовать, – признался юноша, у которого вся растительность на лице умещалась под острым носом.
– Попроси Ворона отрезать тебе самый сочный кусок от этой девки, которая над компьютером колдует. – Как ее зовут? Анфиса? Нет, Алиса…
Заслышав слово «компьютер», произнесенное с ужасающим акцентом по-русски, Хват напрягся. И что за Алиса тут замешана? Не хотелось бы сводить с ней счеты. Убивать женщин всегда противно, даже если это прибалтийские снайперши, отстреливающие русских солдат за деньги. В середине девяностых годов таких в Чечне водилось немало. Хват собственноручно удавил пару подобных тварей, но чувствовал себя после этого довольно паршиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85