Придется мне сообщать Ленке о смерти любимого супруга, больше некому. Не доверять же это щекотливое поручение словоохотливой бабуле?
— Когда можно похоронить?
— Если без вскрытия — завтра…
11
Я ожидал всего: слез, причитаний, обморока — ничего подобго. Васин, стоящий за дверью с валидолом и успокоительным наизготовку, и тот поразился. Не успел я дотронуться до локтя спящей женщины, как она открыла глаза.
— Веня умер? — произнесла она, приподнявшись на подушке.
— Да… Сердце подвело, — глядя в угол, ответил я. — Рано или поздно это должно было произойти. Отравление только ускорило,
Лена кивнула. Да, не жилец был супруг… Да, этого нужно было ожидать… Нет, она с»умеет совладать со свалившимся на неё горем… А в широко раскрытых глазах — недоумение, смешанное со странным равнодушием. Мне ранее не приходилось видеть подобной реакции ангелочка.
Все же Ленка необыкновенная женщина! Радость — своя собственная, не позаимствованная из книг либо у других людей. Горе выражает тоже по своему, без подражания известным стереотипам. Но мне кажется, что сейчас она не горюет по поводу смерти мужа — её гложет страх одиночества…
— Что будем делать?
Вопрос — чисто деловой, без примеси волнения. Дескать, я теперь одинокая женщина, ты — единственная опора и защита, поэтому и спрашиваю.
— Похороним Веньку и возвратимся в Козырьково…
А что ещё можно предложить? Продолжить так нелепо прерванное путешествие? Это мне казалось не только глупым, но и оскорбительным для памяти умершего друга.
— Почему возвратимся?
В голубых глазах — недоумение и обида.
— Как это почему?… Может быть, Крымов оставил завещание — предстоят хлопоты по его оформдению… Необходимо сообщить коллегам по фирме… Оповестить родителей и знакомых… И, вообще, человек умер — о каком отдыхе может идти речь…
Крымова задумалась. Мне показалось — анализирует мои доводы, отбрасывает те, которые могут подождать, отбирает наиболее важные. Странно, что она в таком состоянии способна трезво размышлять.
Я терпеливо ожидал, предугадывая решение вдовы и не одобряя его.
— Славик, а зачем нам возвращаться? У тебя — долгожданный отпуск, лишиться которого — невероятная глупость. Меня никто не ожидает. Ни в Козырьково, ни в Москве, вообще — нигде… Поедем в санаторий, подлечимся…
— Как ты можешь так говорить? Венька…
— А что Венька? Оживет, да? — В глазах ангелочка засверкали негодующие огоньки. — Если бы такое было возможно, отправилась куда угодно: в Козырьково, в Пекин, на Луну… Но зачем зря лить слезы и лишать себя отдыха? Веньку этим с того света не вернешь… Давай поедем в Пятигорск? Прошу. Из санатория можно послать телеграммы, позвонить… Вот и совместим решение всех пробленм с лечением…
Подобная бессердечность оглущила меня не хуже, чем удар по голове. Подумать только: у женщины умер близкий человек, пусть не любимый, но все же близкий. А она через час после его смерти, не оплакав, не похоронив, собирается ехать в санаторий. И не одна — с бывшим любовником!
На память пришла хрупкая девчонка-подросток, осаждаемая пьяными хулиганами. Ни малейшего испуга — смотрит на них равнодушно, без презрения, даже — с любопытством. Будто на бегающих в клетке белых мышей. Позже, в моих об»ятиях на памятном диване она тоже сохраняла все то же выражение любопытства. И сколько я не пытался с помощью самых интимных ласк заставить Ленку раслабиться, потерять, как мне тогда казалось, деланное равнодушие — так и не удалось. Не добился перевоспитания жены и Крымов…
— Почему ты молчишь? Считаешь меня бессердечной, да? Поедем?
— Поедем?
— Будь по твоему.
А что ещё можно сказать? С тех самых пор, когда Ленка стала моей любовницей, убедился — Господь-Бог по ошибке вложив в сооблазнительное женское тело мужские качества. Теперяшняя её реакция на смерть мужа — лишнее тому доказательство.
— Когда поедем?
— Похороним Веньку и — в дорогу… Нужно узнать, кстати, во сколько здесь обходятся похороны.
— Отвернись, пожалуйста…
Сейчас Крымова расстегнет платье, достанет надетый на голое тело пояс с кармашками. Там хранятся деньги. Как в остросюжетных романах.
— Не надо, — сморщился я. Терпеть не могу пользоваться чужими деньгами, к тому же, взятыми у женщин. — Расплачусь своими. Думаю — хватит.
— Сыщицких, — презрительно усмехнулась Лена. — Знаешь сколько слупят за один гроб?
Не знаю, но догадываюсь. В Москве или даже в Козырьково похороны влетели бы нам в солидную сумму. Тысяч пять, если не больше.
В Майском, то ли народ сохранил доброту и порядочность, то ли цены пониже, но, по заявлению медицинской бабули, мы обойдемся суммой в два раза меньшей. Включая расходы на не избежные поминки.
Добрая волшебница оказалась права.
За символическую по нынешним временам плату больничный плотник сколотил приличный гроб. Даже оббил его старенькой тканью. Сестры и санитарки принесли цветы. Бабуля за наши деньги спроворила где-то венок.
Васин проявлял необычайную заботу: договаривался с плотником, ободряюще подшлепывал хлопочущих сестер, пытался успокоить и без того спокойную супругу умершего. Короче, изо всех сил старался «отработать» невесть какую вину.
— Надо бы послать телеграммы родственникам, — нерешительно предложил я. — Вдруг захотят перевезти тело умершего на родину…
Лена промолчала, но я знал — она против этого. Почему? Впрочем, мое дело предложить, я всего лишь друг, человек без права решающего голоса.
Неожиданно воспротивился главврач
— Ожидать приезда родственников нельзя… Лето, жарища.
Я вынужден согласиться…
На кладбище отправились все ходячие больные, сестры, санитарки, врачи.
— Успокаивать не стану, — тихо говорил Дмитрий, вышагивая рядом со мной за гробом. — Понимаю, словеса только усилят горе. Вот что хочу сказать. На небесах — своя «бухгалтерия» — приход, расход. Там записано кому когда ложиться в землю, кому нарождаться, кому жить-поживать. Ничего не переиначишь… Поэтому ты не особо переживай…
А я, между прочим, уже и не переживал. Тошно, не без этого, обидно за нескладную судьбу Веньки. Но не больше. Кажется, Ленка заразила меня цинизмом.
Медицинская добрая волшебница принесла для вдовы черный платок и Крымова шла в нем, глядя поверх голов куда-то вдаль. Губы поджаты, глаза пересушены. То ли демонстрирует окружающим свое горе, то ли сдерживает ироническую улыбку…
А по какой причине ей улыбаться? Избавилась от опротивевшего мужа? Что-то я не замечал этой «противности». Вечно супруги перешептывались — нежно, дер ась за руки. А однажды, не заметив моего присутствия, целовались.
Впрочем, далеко не всегда поцелуи — свмдетельства горячей любви. Я знал пару, которая на людях облизывалась, а наедине так зубатиись, что летели пух и перья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Когда можно похоронить?
— Если без вскрытия — завтра…
11
Я ожидал всего: слез, причитаний, обморока — ничего подобго. Васин, стоящий за дверью с валидолом и успокоительным наизготовку, и тот поразился. Не успел я дотронуться до локтя спящей женщины, как она открыла глаза.
— Веня умер? — произнесла она, приподнявшись на подушке.
— Да… Сердце подвело, — глядя в угол, ответил я. — Рано или поздно это должно было произойти. Отравление только ускорило,
Лена кивнула. Да, не жилец был супруг… Да, этого нужно было ожидать… Нет, она с»умеет совладать со свалившимся на неё горем… А в широко раскрытых глазах — недоумение, смешанное со странным равнодушием. Мне ранее не приходилось видеть подобной реакции ангелочка.
Все же Ленка необыкновенная женщина! Радость — своя собственная, не позаимствованная из книг либо у других людей. Горе выражает тоже по своему, без подражания известным стереотипам. Но мне кажется, что сейчас она не горюет по поводу смерти мужа — её гложет страх одиночества…
— Что будем делать?
Вопрос — чисто деловой, без примеси волнения. Дескать, я теперь одинокая женщина, ты — единственная опора и защита, поэтому и спрашиваю.
— Похороним Веньку и возвратимся в Козырьково…
А что ещё можно предложить? Продолжить так нелепо прерванное путешествие? Это мне казалось не только глупым, но и оскорбительным для памяти умершего друга.
— Почему возвратимся?
В голубых глазах — недоумение и обида.
— Как это почему?… Может быть, Крымов оставил завещание — предстоят хлопоты по его оформдению… Необходимо сообщить коллегам по фирме… Оповестить родителей и знакомых… И, вообще, человек умер — о каком отдыхе может идти речь…
Крымова задумалась. Мне показалось — анализирует мои доводы, отбрасывает те, которые могут подождать, отбирает наиболее важные. Странно, что она в таком состоянии способна трезво размышлять.
Я терпеливо ожидал, предугадывая решение вдовы и не одобряя его.
— Славик, а зачем нам возвращаться? У тебя — долгожданный отпуск, лишиться которого — невероятная глупость. Меня никто не ожидает. Ни в Козырьково, ни в Москве, вообще — нигде… Поедем в санаторий, подлечимся…
— Как ты можешь так говорить? Венька…
— А что Венька? Оживет, да? — В глазах ангелочка засверкали негодующие огоньки. — Если бы такое было возможно, отправилась куда угодно: в Козырьково, в Пекин, на Луну… Но зачем зря лить слезы и лишать себя отдыха? Веньку этим с того света не вернешь… Давай поедем в Пятигорск? Прошу. Из санатория можно послать телеграммы, позвонить… Вот и совместим решение всех пробленм с лечением…
Подобная бессердечность оглущила меня не хуже, чем удар по голове. Подумать только: у женщины умер близкий человек, пусть не любимый, но все же близкий. А она через час после его смерти, не оплакав, не похоронив, собирается ехать в санаторий. И не одна — с бывшим любовником!
На память пришла хрупкая девчонка-подросток, осаждаемая пьяными хулиганами. Ни малейшего испуга — смотрит на них равнодушно, без презрения, даже — с любопытством. Будто на бегающих в клетке белых мышей. Позже, в моих об»ятиях на памятном диване она тоже сохраняла все то же выражение любопытства. И сколько я не пытался с помощью самых интимных ласк заставить Ленку раслабиться, потерять, как мне тогда казалось, деланное равнодушие — так и не удалось. Не добился перевоспитания жены и Крымов…
— Почему ты молчишь? Считаешь меня бессердечной, да? Поедем?
— Поедем?
— Будь по твоему.
А что ещё можно сказать? С тех самых пор, когда Ленка стала моей любовницей, убедился — Господь-Бог по ошибке вложив в сооблазнительное женское тело мужские качества. Теперяшняя её реакция на смерть мужа — лишнее тому доказательство.
— Когда поедем?
— Похороним Веньку и — в дорогу… Нужно узнать, кстати, во сколько здесь обходятся похороны.
— Отвернись, пожалуйста…
Сейчас Крымова расстегнет платье, достанет надетый на голое тело пояс с кармашками. Там хранятся деньги. Как в остросюжетных романах.
— Не надо, — сморщился я. Терпеть не могу пользоваться чужими деньгами, к тому же, взятыми у женщин. — Расплачусь своими. Думаю — хватит.
— Сыщицких, — презрительно усмехнулась Лена. — Знаешь сколько слупят за один гроб?
Не знаю, но догадываюсь. В Москве или даже в Козырьково похороны влетели бы нам в солидную сумму. Тысяч пять, если не больше.
В Майском, то ли народ сохранил доброту и порядочность, то ли цены пониже, но, по заявлению медицинской бабули, мы обойдемся суммой в два раза меньшей. Включая расходы на не избежные поминки.
Добрая волшебница оказалась права.
За символическую по нынешним временам плату больничный плотник сколотил приличный гроб. Даже оббил его старенькой тканью. Сестры и санитарки принесли цветы. Бабуля за наши деньги спроворила где-то венок.
Васин проявлял необычайную заботу: договаривался с плотником, ободряюще подшлепывал хлопочущих сестер, пытался успокоить и без того спокойную супругу умершего. Короче, изо всех сил старался «отработать» невесть какую вину.
— Надо бы послать телеграммы родственникам, — нерешительно предложил я. — Вдруг захотят перевезти тело умершего на родину…
Лена промолчала, но я знал — она против этого. Почему? Впрочем, мое дело предложить, я всего лишь друг, человек без права решающего голоса.
Неожиданно воспротивился главврач
— Ожидать приезда родственников нельзя… Лето, жарища.
Я вынужден согласиться…
На кладбище отправились все ходячие больные, сестры, санитарки, врачи.
— Успокаивать не стану, — тихо говорил Дмитрий, вышагивая рядом со мной за гробом. — Понимаю, словеса только усилят горе. Вот что хочу сказать. На небесах — своя «бухгалтерия» — приход, расход. Там записано кому когда ложиться в землю, кому нарождаться, кому жить-поживать. Ничего не переиначишь… Поэтому ты не особо переживай…
А я, между прочим, уже и не переживал. Тошно, не без этого, обидно за нескладную судьбу Веньки. Но не больше. Кажется, Ленка заразила меня цинизмом.
Медицинская добрая волшебница принесла для вдовы черный платок и Крымова шла в нем, глядя поверх голов куда-то вдаль. Губы поджаты, глаза пересушены. То ли демонстрирует окружающим свое горе, то ли сдерживает ироническую улыбку…
А по какой причине ей улыбаться? Избавилась от опротивевшего мужа? Что-то я не замечал этой «противности». Вечно супруги перешептывались — нежно, дер ась за руки. А однажды, не заметив моего присутствия, целовались.
Впрочем, далеко не всегда поцелуи — свмдетельства горячей любви. Я знал пару, которая на людях облизывалась, а наедине так зубатиись, что летели пух и перья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48