Стучать сильнее в святая святых она не смела. И как-то непроизвольно приоткрыла дверь... Сделала шаг вперед и... похолодела от ужаса... На неё глянуло такое страшное лицо, что она чуть не потеряла сознание. Что-то совершенно нечеловеческое было в этом лице, какое-то непонятное уродство. И большие глаза без бровей на этом ужасном лице. Они с таким выражением взглянули на нее, с такой болью, с таким страданием, что её просто шатнуло в сторону.
"Чего тебе?!!!" - с какой-то звериной яростью заорала свекровь.
"К вам... соседка сверху... Ей нужно какое-то лекарство..."
"Дура старая! Ей хороший гроб нужен, а не лекарство!" - крикнула Бермудская. - "А ты имей привычку стучать перед тем, как входить. Никаких понятий о приличии! Иди! Я сейчас!"
Мужчина, бросив мимолетный взгляд на Риту, сразу же отвернулся к окну, и его ужасного лица Рита больше не видела. Заметила лишь, что он был высок и худощав. Одет в какой-то поношенный серый костюм.
Бермудская спровадила соседку, дав ей лекарство, а вскоре хлопнула дверь и за странным визитером. Рита в это время сидела в спальне на кресле, поджав ноги и пыталась что-то читать. А у самой бешено колотилось сердце от испытанного страха. До чего же страшно было это лицо! Кто это был? И почему была так недовольна её появлением свекровь? Тут какая-то тайна...
За обедом Бермудская ни единым жестом не показала Рите, что что-то произошло, даже никакого недовольства не выражала. Естественно, Рита никаких вопросов свекрови задавать не стала. Она вообще редко её о чем-то спрашивала.
Зато она не смогла не задать этот вопрос Степану, когда вечером Бермудская уехала на какой-то банкет, и они остались одни. Она бы просто не смогла жить с этим, до того её мучили страх и любопытство...
Степан, широко улыбнувшись, быстро развеял её страхи.
"Дурочка ты... Трусиха эдакая... Это же Федька Бауэр. Он попал в свое время в какую-то аварию, не знаю даже, в какую, и пострадал, изуродовал лицо. Федька мой двоюродный брат. Его мать Вера Степановна родная сестра моего отца. Федька старше меня лет на десять - двенадцать, не помню уж точно. Никудышный человек, алкоголик, впрочем, грех его осуждать - с такой рожей куда сунешься? Ходит, деньги клянчит у матери взаймы без отдачи. Он терпеть не может, когда он приходит. И смотреть на него сомнительное удовольствие, да и деньги давать в никуда она не любит. Дает, правда, понемножку, родственник, как-никак... Вот такие дела..."
"А его родители? Где они?" - заинтересовалась Рита, вспомнив письмо, но не желая признаваться в том, что она его читала.
"Родители-то?" - широко зевнул Степан. - "Померли его родители. Мать давно уже, а отец дожил до старости, совсем недавно скончался. Его отец был немец, их семью во время войны сослали в Казахстан, как и всех советских немцев. Крепкий мужик, между прочим, был. До конца жизни работал врачом в больнице, где-то в Подмосковье, то ли в Нарофоминске, то ли в Загорске, не помню уже," - снова зевнул Степан. - "Мы с ними не общались, вернее сказать, они с нами. Презирали, так сказать, за благополучие и конформизм. Но Анатолий Германович приехал на похороны отца, я его смутно помню, старый, сухой, как палка... А сам он его лет на пять пережил, хоть и старше был лет чуть ли не на десять... И как Федька говорил, до конца жизни работал, и хоть ему шел уже девятый десяток, но был в форме и полном здравом рассудке. Но мы на похороны не ездили... Нет, его батя был крепкий мужик, а этот... И с обликом не повезло, и вообще..."
"А он у них единственный сын?" - решила разведать все до конца Рита.
"Да что это ты так всем этим заинтересовалась? Зачем тебе чужие дела? У нас своих по горло. Нет, мать говорила, был у них ещё сын, Николай, намного старше Федьки. Но он умер ещё давно, сразу после войны, то ли в сорок пятом, то ли в сорок шестом. В Казахстане. Заболел и умер совсем маленьким - лет шести - семи..."
"Заболел, говоришь?" - каким-то странным голосом спросила Рита.
"Да не знаю я, Рит, чего пристала? Он умер за двадцать с лишним лет до нашего с тобой рождения. Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой... Пошли, лучше покушаем чего-нибудь вкусненького. У нас, вроде бы, помнится мне, есть чудненькие кругленькие эклерчики, такие же аппетитные, как твои грудки..."
Он обнял её сзади, но Рита почему-то резко отшатнулась от него...
... Она лежит под теплым одеялом и дрожит то ли от холода, то ли от страха... Почему ей так холодно? Почему ей так страшно? Почему ей было так хорошо после выпитого ликера? Ведь она находилась в каком-то безумии, припадке сексуальной эйфории... А теперь её знобит, и ей страшно, ей очень страшно... И воспоминания так угнетают ее... Руки и ноги закоченели, а голова горит, как в огне... Она почувствовала, что засыпает... И снова сон, этот постоянный навязчивый сон, пожар... Гул, треск, жар... На ней горят волосы... Ей нечем дышать...
"Помогите!!!" - беззвучно кричит она... И руки, сильные мужские руки, выносящие её из всепоглощающего огня...Чьи это руки?! Боже мой, да это же...
- Рита! - крикнул, входя в комнату, Степан. - Там тебя какой-то мужик к телефону. Подойдешь?
- А? Что? Кто? - приподнялась на постели Рита. - Боже мой, как страшно... - Она вытерла холодный пот со лба. - Слава Богу, что это сон... Кто? Кто меня спрашивает?
- Тебя какой-то мужик... Говорит, с работы, по важному делу. Не представился. Говорит, что очень срочно. Риточка, пошли его куда подальше. Я так ревную тебя к любому мужскому голосу.
Рита, не глядя на него, бросилась к телефону.
- Алло! - истерически крикнула она. У неё бешено колотилось сердце. Она чувствовала, что сейчас узнает что-то очень важное.
- Это я, Дьяконов, - раздался уверенный голос в трубке. - У меня для вас интересное сообщение.
- Какое? - превозмогая нетерпение и страх, спросила Рита, хотя уже практически знала его ответ. И ждала подтверждения своей догадки от Дьяконова.
- Я задержал вашего таинственного преследователя, - спокойно произнес Игорь Николаевич. - Прелюбопытнейшая, надо сказать, личность...
6.
...В огромной пятикомнатной квартире на Кутузовском проспекте, в тишине тридцатиметрового кабинета, выходившего окнами во двор, за старинным письменным столом сидела шестидесятипятилетняя Ольга Александровна Бермудская, член Союза писателей, член Союза журналистов, лауреат всевозможных премий, вдова генерала КГБ Егора Степановича Балясникова, сидела неподвижно в своем рабочем кресле и глядела в одну точку...
... Близился Новый Год. И хоть толком никто не мог ответить на вопрос, когда же наступят двадцать первый век и третье тысячелетие, в этом году или в следующем, само по себе звучание слов "двухтысячный год" впечатляло... Можно было подводить предварительные итоги своей долгой жизни...
... Есть вещи, которые не произносишь вслух, есть вещи, о которых страшно подумать в присутствии близких людей, а есть вещи, о которых страшно подумать даже наедине с самой собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
"Чего тебе?!!!" - с какой-то звериной яростью заорала свекровь.
"К вам... соседка сверху... Ей нужно какое-то лекарство..."
"Дура старая! Ей хороший гроб нужен, а не лекарство!" - крикнула Бермудская. - "А ты имей привычку стучать перед тем, как входить. Никаких понятий о приличии! Иди! Я сейчас!"
Мужчина, бросив мимолетный взгляд на Риту, сразу же отвернулся к окну, и его ужасного лица Рита больше не видела. Заметила лишь, что он был высок и худощав. Одет в какой-то поношенный серый костюм.
Бермудская спровадила соседку, дав ей лекарство, а вскоре хлопнула дверь и за странным визитером. Рита в это время сидела в спальне на кресле, поджав ноги и пыталась что-то читать. А у самой бешено колотилось сердце от испытанного страха. До чего же страшно было это лицо! Кто это был? И почему была так недовольна её появлением свекровь? Тут какая-то тайна...
За обедом Бермудская ни единым жестом не показала Рите, что что-то произошло, даже никакого недовольства не выражала. Естественно, Рита никаких вопросов свекрови задавать не стала. Она вообще редко её о чем-то спрашивала.
Зато она не смогла не задать этот вопрос Степану, когда вечером Бермудская уехала на какой-то банкет, и они остались одни. Она бы просто не смогла жить с этим, до того её мучили страх и любопытство...
Степан, широко улыбнувшись, быстро развеял её страхи.
"Дурочка ты... Трусиха эдакая... Это же Федька Бауэр. Он попал в свое время в какую-то аварию, не знаю даже, в какую, и пострадал, изуродовал лицо. Федька мой двоюродный брат. Его мать Вера Степановна родная сестра моего отца. Федька старше меня лет на десять - двенадцать, не помню уж точно. Никудышный человек, алкоголик, впрочем, грех его осуждать - с такой рожей куда сунешься? Ходит, деньги клянчит у матери взаймы без отдачи. Он терпеть не может, когда он приходит. И смотреть на него сомнительное удовольствие, да и деньги давать в никуда она не любит. Дает, правда, понемножку, родственник, как-никак... Вот такие дела..."
"А его родители? Где они?" - заинтересовалась Рита, вспомнив письмо, но не желая признаваться в том, что она его читала.
"Родители-то?" - широко зевнул Степан. - "Померли его родители. Мать давно уже, а отец дожил до старости, совсем недавно скончался. Его отец был немец, их семью во время войны сослали в Казахстан, как и всех советских немцев. Крепкий мужик, между прочим, был. До конца жизни работал врачом в больнице, где-то в Подмосковье, то ли в Нарофоминске, то ли в Загорске, не помню уже," - снова зевнул Степан. - "Мы с ними не общались, вернее сказать, они с нами. Презирали, так сказать, за благополучие и конформизм. Но Анатолий Германович приехал на похороны отца, я его смутно помню, старый, сухой, как палка... А сам он его лет на пять пережил, хоть и старше был лет чуть ли не на десять... И как Федька говорил, до конца жизни работал, и хоть ему шел уже девятый десяток, но был в форме и полном здравом рассудке. Но мы на похороны не ездили... Нет, его батя был крепкий мужик, а этот... И с обликом не повезло, и вообще..."
"А он у них единственный сын?" - решила разведать все до конца Рита.
"Да что это ты так всем этим заинтересовалась? Зачем тебе чужие дела? У нас своих по горло. Нет, мать говорила, был у них ещё сын, Николай, намного старше Федьки. Но он умер ещё давно, сразу после войны, то ли в сорок пятом, то ли в сорок шестом. В Казахстане. Заболел и умер совсем маленьким - лет шести - семи..."
"Заболел, говоришь?" - каким-то странным голосом спросила Рита.
"Да не знаю я, Рит, чего пристала? Он умер за двадцать с лишним лет до нашего с тобой рождения. Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой... Пошли, лучше покушаем чего-нибудь вкусненького. У нас, вроде бы, помнится мне, есть чудненькие кругленькие эклерчики, такие же аппетитные, как твои грудки..."
Он обнял её сзади, но Рита почему-то резко отшатнулась от него...
... Она лежит под теплым одеялом и дрожит то ли от холода, то ли от страха... Почему ей так холодно? Почему ей так страшно? Почему ей было так хорошо после выпитого ликера? Ведь она находилась в каком-то безумии, припадке сексуальной эйфории... А теперь её знобит, и ей страшно, ей очень страшно... И воспоминания так угнетают ее... Руки и ноги закоченели, а голова горит, как в огне... Она почувствовала, что засыпает... И снова сон, этот постоянный навязчивый сон, пожар... Гул, треск, жар... На ней горят волосы... Ей нечем дышать...
"Помогите!!!" - беззвучно кричит она... И руки, сильные мужские руки, выносящие её из всепоглощающего огня...Чьи это руки?! Боже мой, да это же...
- Рита! - крикнул, входя в комнату, Степан. - Там тебя какой-то мужик к телефону. Подойдешь?
- А? Что? Кто? - приподнялась на постели Рита. - Боже мой, как страшно... - Она вытерла холодный пот со лба. - Слава Богу, что это сон... Кто? Кто меня спрашивает?
- Тебя какой-то мужик... Говорит, с работы, по важному делу. Не представился. Говорит, что очень срочно. Риточка, пошли его куда подальше. Я так ревную тебя к любому мужскому голосу.
Рита, не глядя на него, бросилась к телефону.
- Алло! - истерически крикнула она. У неё бешено колотилось сердце. Она чувствовала, что сейчас узнает что-то очень важное.
- Это я, Дьяконов, - раздался уверенный голос в трубке. - У меня для вас интересное сообщение.
- Какое? - превозмогая нетерпение и страх, спросила Рита, хотя уже практически знала его ответ. И ждала подтверждения своей догадки от Дьяконова.
- Я задержал вашего таинственного преследователя, - спокойно произнес Игорь Николаевич. - Прелюбопытнейшая, надо сказать, личность...
6.
...В огромной пятикомнатной квартире на Кутузовском проспекте, в тишине тридцатиметрового кабинета, выходившего окнами во двор, за старинным письменным столом сидела шестидесятипятилетняя Ольга Александровна Бермудская, член Союза писателей, член Союза журналистов, лауреат всевозможных премий, вдова генерала КГБ Егора Степановича Балясникова, сидела неподвижно в своем рабочем кресле и глядела в одну точку...
... Близился Новый Год. И хоть толком никто не мог ответить на вопрос, когда же наступят двадцать первый век и третье тысячелетие, в этом году или в следующем, само по себе звучание слов "двухтысячный год" впечатляло... Можно было подводить предварительные итоги своей долгой жизни...
... Есть вещи, которые не произносишь вслух, есть вещи, о которых страшно подумать в присутствии близких людей, а есть вещи, о которых страшно подумать даже наедине с самой собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42