— спросил Артист.
— По штуке с носа. А где остальные?
— Что касается Мухи и Боцмана, тут все ясно, — сказал Артист. — Ну а с самим нашим деятелем… Тут, брат, непредвиденная история. Залетел он… — То есть в каком смысле? — не понял Пастух.
— А вот в каком… — И Артист в двух-трех словах объяснил отсутствие шестого.
— Не может быть! — удивился Сергей. — Да чтобы он… — Может, еще как может, — подтвердил Док. — Уж поверь мне. Я у него там был на той неделе — случай классический. Впрочем, он уже в порядке.
— Так что же делать будем? — спросил Пастух. — Я ведь, собственно, только ради этого и прикатил.
— Как я догадываюсь, ты тоже получил приглашение? — Артист извлек из кармана легкой спортивной куртки точно такую же афишку, что и полученная Пастухом в Затопине. — Вчера у себя в ящике обнаружил… И Доку такое же пришло. Тоже заказным. Позвонил Мухе. Он не отправлял. Стало быть, Боцман. Больше некому.
— Ясно, — сказал Пастух. — Общий сбор — на трибуне. Эти автокамикадзе должны знать, где наши места.
— Я сказал Мухе на всякий случай, — кивнул Артист. — О Боцмане и разговора нет, коли он сам нас сюда зазвал. Не поскупился. Между прочим, билетики по двести тыщ… Док взглянул на часы.
— Ладно, мужики, двинули в Колизей, поглядим, что тут за цирк, а после все решим… И они пошли втроем — высокие, стройные Пастух и Артист (один светловолосый, второй с темной шапкой вьющихся кудрей) и третий — более плотный, похожий на их старшего брата.
Они миновали линию контроля и начали подниматься по узким проходам туда, где были их места на трибунах, — с виду люди как люди, такие же, как все эти тысячи пестро одетых фанатов нового вида спорта.
Но было в них нечто неуловимое, что выделяло среди всех остальных — то ли необычное спокойствие в глазах и лицах, то ли сдержанная скупость жестов.
Они шли, и им почему-то, будто помимо воли, безропотно уступали дорогу, пропускали, торопливо поджимали ноги — словно исходило от каждого из этой троицы незримое излучение опасности, силы и какой-то особенной уверенности в себе.
Места их оказались из самых дорогостоящих и лучших на стадионе.
Здесь вокруг полно было тех, кого теперь называли «новыми русскими»похожие друг на друга ребятки нового поколения: молодые толстосумы с расфуфыренными длинноногими эскорт-красотками и как бы неотделимые от них то ли блатные, то ли приблатненные коротко стриженные, накачанные, нагло-самодовольные парняги с холодными, цепкими взглядами — быки, кидалы, отморозки из разных команд и бригад. Но и спесивые удачники-богатеи, и эти крутые братки почему-то невольно скучнели, встречая на миг жесткий взгляд Пастуха, ироничный — Артиста, очень внимательный, пристальный и спокойный самого старшего из них — Дока.
И вот гонки кончились, толпы зрителей понемногу редели.
Но на скамьях еще было полно людей — многие ждали, когда освободятся проходы, и от нечего делать разглядывали расходящийся народ в бинокли, монокуляры, подзорные трубы и даже в снятые с ружей оптические прицелы.
Среди них в гуще зрителей западной трибуны решительно ничем не выделялись трое молодых мужчин в свободной летней одежде — спортивных рубашках, черных майках и длинных широких шортах по моде сезона. Расположившись в рядах по другую сторону арены, прямо напротив трибуны, где сидели Пастух, Док и Артист, двое из них молча отслеживали каждое движение объектов наблюдения в мощную дальнобойную оптику. Дистанция была немалая — свыше двухсот метров. Но через линзы мощных приборов лица Пастуха и его друзей, казалось, были совсем рядом. А третий, чуть прикрыв глаза, отрешенно-сосредоточенно вслушивался в то, что звучало в обычных с виду наушниках от карманного плеера.
— Вижу всех… Все в сборе… Кроме шестого, — переведя какой-то черный рычажок на своей зрительной трубе, едва слышно пробормотал один из наблюдателей и коснулся серебряной «сережки» в мочке уха. — Звук в порядке. Принимаем отлично.
Наши действия?
— Можете приступать, — отозвалась «сережка».
— Дополнительные указания?
— Проводим основной вариант.
— Подтвердите — работаем вариант "А"?
— Подтверждаю… Облачившись в белоснежный спортивный костюм призера, окруженный десятками людей с видеокамерами и фотоаппаратами, Боцман смущенно поднялся на пьедестал.
Замелькали вспышки, заиграла музыка. Он растерянно принял из рук двух длинноногих блондинок в супермини ключи от своего «форда» и уселся за руль.
Завел мотор и тронулся вперед, чтобы описать вдоль трибун круг победителя.
— Может, пойдем отсюда, а? — оторвавшись от окуляров бинокля, обернулся к Ивану Артист.
— Да нет уж, дождемся… триумфатора, — возразил Док.
— Вон Муха, — сказал Пастух.
И точно, маленький стройный Мухин устало карабкался по разбитым ступенькам, забираясь все выше от яруса к ярусу — туда, где сидели его друзья. Добрался наконец, перевел дух.
— Здорово! Ну… как? — растерянно и как бы виновато переводил он глаза с одного на другого.
— Если вы ждете аплодисментов, господин Мухин, — сказал Артист, — можете утереться. Не дождетесь.
— Да что я, не понимаю? — махнул рукой Олег. — Это Боцман, зараза, меня втравил! Хорошо хоть, тачка не своя была. Всмятку! И на мне ни одного живого места нету!
— Дураки живучи, — утешил его Док.
— Как считаешь, — спросил Артист, — увидим мы сегодня эту фигуру поближе? — и кивнул в ту сторону, где Боцман завершал почетный тур вдоль трибун.
— А вот посмотрим, посмотрим… — угрожающе протянул Перегудов. — А то я ему такую микстуру пропишу — не то что нас, мать родную забудет!
В то же самое время с противоположной трибуны на Пастухова и его друзей смотрел в сильный бинокль еще один человек — довольно высокий, сухощавый, лет пятидесяти. Его худое лицо с потухшей сигаретой в углу крепко сжатого рта было напряжено и сосредоточено. Он пристально всматривался в каждого, время от времени переводя бинокль на победителя Хохлова, неловко топтавшегося у своего «форда» в окружении завистливых зевак.
Наблюдатель усмехнулся и перевел взгляд оптики на тех троих, что одновременно с ним вели наблюдение за Пастухом, Доком, Артистом и остальными.
Придерживая одной рукой у глаз тяжелый бинокль, он другой извлек из нагрудного кармашка плоскую черную зажигалку, поднес ко рту и щелкнул крышкой кресала. Но огня почему-то не высек. Вместо язычка пламени из зажигалки вылетел почти незаметный тоненький штырек антеннки.
— Работу продолжаем… — быстро проговорил странный курильщик в свою странную зажигалку. — Все здесь. Теперь предельное внимание… — Мы готовы, — пискнула «зажигалка» и снова исчезла в кармане рубашки.
Наблюдатель взглянул на часы. Было двенадцать двадцать пополудни. Он чуть повернул голову, и к нему тотчас торопливо шагнул молодой человек лет тридцати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
— По штуке с носа. А где остальные?
— Что касается Мухи и Боцмана, тут все ясно, — сказал Артист. — Ну а с самим нашим деятелем… Тут, брат, непредвиденная история. Залетел он… — То есть в каком смысле? — не понял Пастух.
— А вот в каком… — И Артист в двух-трех словах объяснил отсутствие шестого.
— Не может быть! — удивился Сергей. — Да чтобы он… — Может, еще как может, — подтвердил Док. — Уж поверь мне. Я у него там был на той неделе — случай классический. Впрочем, он уже в порядке.
— Так что же делать будем? — спросил Пастух. — Я ведь, собственно, только ради этого и прикатил.
— Как я догадываюсь, ты тоже получил приглашение? — Артист извлек из кармана легкой спортивной куртки точно такую же афишку, что и полученная Пастухом в Затопине. — Вчера у себя в ящике обнаружил… И Доку такое же пришло. Тоже заказным. Позвонил Мухе. Он не отправлял. Стало быть, Боцман. Больше некому.
— Ясно, — сказал Пастух. — Общий сбор — на трибуне. Эти автокамикадзе должны знать, где наши места.
— Я сказал Мухе на всякий случай, — кивнул Артист. — О Боцмане и разговора нет, коли он сам нас сюда зазвал. Не поскупился. Между прочим, билетики по двести тыщ… Док взглянул на часы.
— Ладно, мужики, двинули в Колизей, поглядим, что тут за цирк, а после все решим… И они пошли втроем — высокие, стройные Пастух и Артист (один светловолосый, второй с темной шапкой вьющихся кудрей) и третий — более плотный, похожий на их старшего брата.
Они миновали линию контроля и начали подниматься по узким проходам туда, где были их места на трибунах, — с виду люди как люди, такие же, как все эти тысячи пестро одетых фанатов нового вида спорта.
Но было в них нечто неуловимое, что выделяло среди всех остальных — то ли необычное спокойствие в глазах и лицах, то ли сдержанная скупость жестов.
Они шли, и им почему-то, будто помимо воли, безропотно уступали дорогу, пропускали, торопливо поджимали ноги — словно исходило от каждого из этой троицы незримое излучение опасности, силы и какой-то особенной уверенности в себе.
Места их оказались из самых дорогостоящих и лучших на стадионе.
Здесь вокруг полно было тех, кого теперь называли «новыми русскими»похожие друг на друга ребятки нового поколения: молодые толстосумы с расфуфыренными длинноногими эскорт-красотками и как бы неотделимые от них то ли блатные, то ли приблатненные коротко стриженные, накачанные, нагло-самодовольные парняги с холодными, цепкими взглядами — быки, кидалы, отморозки из разных команд и бригад. Но и спесивые удачники-богатеи, и эти крутые братки почему-то невольно скучнели, встречая на миг жесткий взгляд Пастуха, ироничный — Артиста, очень внимательный, пристальный и спокойный самого старшего из них — Дока.
И вот гонки кончились, толпы зрителей понемногу редели.
Но на скамьях еще было полно людей — многие ждали, когда освободятся проходы, и от нечего делать разглядывали расходящийся народ в бинокли, монокуляры, подзорные трубы и даже в снятые с ружей оптические прицелы.
Среди них в гуще зрителей западной трибуны решительно ничем не выделялись трое молодых мужчин в свободной летней одежде — спортивных рубашках, черных майках и длинных широких шортах по моде сезона. Расположившись в рядах по другую сторону арены, прямо напротив трибуны, где сидели Пастух, Док и Артист, двое из них молча отслеживали каждое движение объектов наблюдения в мощную дальнобойную оптику. Дистанция была немалая — свыше двухсот метров. Но через линзы мощных приборов лица Пастуха и его друзей, казалось, были совсем рядом. А третий, чуть прикрыв глаза, отрешенно-сосредоточенно вслушивался в то, что звучало в обычных с виду наушниках от карманного плеера.
— Вижу всех… Все в сборе… Кроме шестого, — переведя какой-то черный рычажок на своей зрительной трубе, едва слышно пробормотал один из наблюдателей и коснулся серебряной «сережки» в мочке уха. — Звук в порядке. Принимаем отлично.
Наши действия?
— Можете приступать, — отозвалась «сережка».
— Дополнительные указания?
— Проводим основной вариант.
— Подтвердите — работаем вариант "А"?
— Подтверждаю… Облачившись в белоснежный спортивный костюм призера, окруженный десятками людей с видеокамерами и фотоаппаратами, Боцман смущенно поднялся на пьедестал.
Замелькали вспышки, заиграла музыка. Он растерянно принял из рук двух длинноногих блондинок в супермини ключи от своего «форда» и уселся за руль.
Завел мотор и тронулся вперед, чтобы описать вдоль трибун круг победителя.
— Может, пойдем отсюда, а? — оторвавшись от окуляров бинокля, обернулся к Ивану Артист.
— Да нет уж, дождемся… триумфатора, — возразил Док.
— Вон Муха, — сказал Пастух.
И точно, маленький стройный Мухин устало карабкался по разбитым ступенькам, забираясь все выше от яруса к ярусу — туда, где сидели его друзья. Добрался наконец, перевел дух.
— Здорово! Ну… как? — растерянно и как бы виновато переводил он глаза с одного на другого.
— Если вы ждете аплодисментов, господин Мухин, — сказал Артист, — можете утереться. Не дождетесь.
— Да что я, не понимаю? — махнул рукой Олег. — Это Боцман, зараза, меня втравил! Хорошо хоть, тачка не своя была. Всмятку! И на мне ни одного живого места нету!
— Дураки живучи, — утешил его Док.
— Как считаешь, — спросил Артист, — увидим мы сегодня эту фигуру поближе? — и кивнул в ту сторону, где Боцман завершал почетный тур вдоль трибун.
— А вот посмотрим, посмотрим… — угрожающе протянул Перегудов. — А то я ему такую микстуру пропишу — не то что нас, мать родную забудет!
В то же самое время с противоположной трибуны на Пастухова и его друзей смотрел в сильный бинокль еще один человек — довольно высокий, сухощавый, лет пятидесяти. Его худое лицо с потухшей сигаретой в углу крепко сжатого рта было напряжено и сосредоточено. Он пристально всматривался в каждого, время от времени переводя бинокль на победителя Хохлова, неловко топтавшегося у своего «форда» в окружении завистливых зевак.
Наблюдатель усмехнулся и перевел взгляд оптики на тех троих, что одновременно с ним вели наблюдение за Пастухом, Доком, Артистом и остальными.
Придерживая одной рукой у глаз тяжелый бинокль, он другой извлек из нагрудного кармашка плоскую черную зажигалку, поднес ко рту и щелкнул крышкой кресала. Но огня почему-то не высек. Вместо язычка пламени из зажигалки вылетел почти незаметный тоненький штырек антеннки.
— Работу продолжаем… — быстро проговорил странный курильщик в свою странную зажигалку. — Все здесь. Теперь предельное внимание… — Мы готовы, — пискнула «зажигалка» и снова исчезла в кармане рубашки.
Наблюдатель взглянул на часы. Было двенадцать двадцать пополудни. Он чуть повернул голову, и к нему тотчас торопливо шагнул молодой человек лет тридцати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114