– Я не очень-то часто выбираюсь на Беверли-хилз, – сказала Джилл. – Ты ведь знаешь, какие там дорогие вещи.
Вместо того чтобы уйти от нее, я решил позволить Джилл отвести душу. Волей-неволей мы проделали долгий путь до самого Рокфеллеровского центра. Я потащил Джилл вниз, чтобы посмотреть, не катается ли там кто-нибудь на катке. Лед был белый, и на нем никого не было. Поднялся ветер, с каждой минутой становилось все холодней. Джилл выглядела очень броско-модной в своем брючном костюме, и я решил, что на нас вполне могут напасть грабители. Когда мы шли вниз по авеню, я про грабителей совсем забыл, но как только мы двинулись в сторону Бродвея, улица стала темнее, и я вдруг отчетливо вспомнил все, что мы когда-то про них читали.
– В этом городе высокий уровень преступности, – сказал я. Джилл двигалась чуть впереди меня.
– Когда попадешь в Рим… – произнесла Джилл, видимо, желая сказать, что нам следует радоваться, если появятся грабители. Без них, вероятно, наше представление о Нью-Йорке не сможет быть достаточно полным. Невзирая на полную беззаботность Джилл, я все-таки внимательно вглядывался в прохожих. Мы встретили несколько парней, которые, на мой взгляд, вполне походили на грабителей, но, к счастью, они нас не ограбили. Может быть, они, как львы, уже достаточно насытились за этот вечер и пребывали в апатии. Я же испытывал что угодно, кроме апатии. В конце концов мы выбрались на Бродвей, и нас тут же засосал людской водоворот. Я бы почувствовал себя куда комфортнее в Африке, но Джилл совершенно утратила всякое чувство опасности. Она даже отважилась войти за один цент в какой-то пассаж с магазинчиками. Там парни с оспинами на лицах без устали играли на каких-то странных громких машинах самого разного вида. Обстановка напоминала сценки на автобусных остановках где-нибудь на окраине Лос-Анджелеса. Правда, здесь все надо было бы помножить, скажем, тысяч на десять.
– Теперь я понимаю, какая у меня затворническая жизнь, – сказал я.
– Верно, у тебя, вместе с твоими богатыми девицами, – сказала Джилл.
Мы пошли дальше, вверх по Грейт-Уайт-Уэй, и миновали район театров. Вдруг перед Джилл совершенно неожиданно возник какой-то чернокожий. Он захлопал в ладоши и исполнил для Джилл небольшой танец. На чернокожем был почти такой же брючный белый костюм, как на Джилл.
– Приветик! Здорово скроено! – произнес он и пошел своей дорогой.
По мере того как мы продвигались вверх по Бродвею, толпы народа постепенно редели. Большинство витрин, как нам показалось, были забиты фото– и кинокамерами или дешевыми дорожными вещами. Я снова насторожился насчет возможных грабителей, особенно после того, как мы оказались на улице совсем одни. Вдали, на 59-й улице, замаячили огнями ярко освещенные подъезды отелей, вытянувшихся в одну линию. Они как будто обещали нам безопасность. Однако моя спутница упрямо взирала на темный и сулящий опасности парк.
– Может, пойдем прямо через этот парк? – спросила она. – Ведь правда, ты еще не устал?
– Нет, еще не устал, да к тому же, пока еще не рехнулся, – сказал я. – Мне еще надо подумать о будущем. А если я допущу, чтобы тебя убили до того, как покажут твой фильм, старик Аарон меня убьет.
Я довел Джилл до конца улицы, почти до самого нашего отеля. Не успел я чуть-чуть ослабить свою бдительность, как Джилл вскочила в какой-то кабриолет и заставила меня сесть рядом. Вскоре мы уже ехали через парк под цоканье нашей лошадки. Извозчик наш выглядел весьма угрюмо. Он начал рассказывать Джилл, насколько хуже стал Нью-Йорк по сравнению с прошлыми временами. Мы поняли, что он уже давно потерял всякую надежду на лучшее и потому-то и осмеливается ездить по этому парку по ночам. Пока мы приближались к Вестсайд, над большими, темными, похожими на соборы зданиями можно было видеть бледноватую луну, напоминавшую грушу.
Позже, наслаждаясь полной безопасностью гостиничного бара, я очень быстро напился, просто оттого, что избавился от чувства страха. Джека Леммона уже не было, не было и Максины Ньютип. Я попытался внушить Джилл, что Нью-Йорк – город опасный, где непредсказуемо господствует насилие. Однако Джилл моим внушениям не поддавалась.
– Единственно действительно скверное, что со мной может случиться, это если я проживу дольше всех, кого знаю, – сказала она, зевая.
– Ага, а как же я? – спросил я. – Я ведь один из тех, кого ты явно переживешь. Тебе надо, чтобы меня убили в Центральном парке, и тогда ты спокойно начнешь испытывать свою судьбу?
Когда мы вернулись в наш люкс, Джилл потратила довольно много времени на то, чтобы проверить матрацы. Я устроился спать в кресле, а Джилл все еще выбирала, куда ей лечь. И ей пришлось довольно долго меня расталкивать, чтобы я встал с кресла и пошел спать в предназначенную для меня кровать. Насколько я помню, на Джилл был велюровый купальный халат персикового цвета. Она выглядела очень сладострастно. Это настолько не ассоциировалось с моим представлением о ней, что на какой-то миг я даже подумал, будто передо мною Пейдж или еще какая-нибудь другая женщина.
– Как хорошо, что я тебя знаю так давно, – сказала Джилл, пытаясь снять с меня брюки.
Я ведь свалился в кровать прямо в них, этот грех за мной водится. Джилл так настойчиво старалась привести меня в надлежащий для сна вид, что заснуть снова мне удалось с большим трудом. Мимо меня двигался по комнате велюровый купальный халат персикового цвета. Халат развешивал на вешалке разные вещи, вынимал из карманов мелочь. А может, все происходило совсем не в том порядке. Потом халат выключил свет, но почему-то из комнаты уходить отказался. Какое-то время персиковый халат посидел на краю моей кровати. Женщина внутри этого халата – ее звали Джилл – стала смотреть из моего окна на Нью-Йорк, и смотрела на него очень долго, насколько я могу помнить, а может, еще дольше. Перед рассветом, когда меня на короткое время вынудил встать мочевой пузырь, ее там уже не было.
ГЛАВА 7
– Ты даже не хочешь со мной вместе позавтракать? – спросила Джилл на следующее утро, стоя в дверях моей спальни.
На Джилл было красное платье. В этот утренний час – да и не только в утренний – я привык видеть Джилл только в джинсах и в спортивном свитере. И потому мне пришлось взглянуть на это красное платье еще раз.
– Я, что, был здорово пьян, или правда на тебе вчера вечером был персиковый велюровый банный халат? – спросил я. – Вне сомнения, слава очень изменила твой облик.
– Ты был пьян сильнее обычного, – сказала Джилл. – Вставай. Еда остынет.
– Мне ничуть не хочется есть, – сказал я. – Я просто не могу спать в незнакомом месте. Мне надо, чтобы рядом было теплое тело.
– Только никак не мое, – произнесла Джилл.
И она исчезла. В надежде еще раз увидеть ее в этом облике, я встал с постели и каким-то образом сумел натянуть на себя свой собственный купальный халат из белой ворсистой материи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113