Мешочек с пеммиканом был почти пуст, зато мешок из старой шкуры был тяжел — в нем находились останки воина-шайенна, пролежавшие без погребения в землях кроу. Медвежонок двигался осторожно, потому что как раз тут за ним погнался отряд охотников, а кроу — хитрые, не знающие жалости враги. Он прошел немного, опять прислушался. Ни звука. Нашел небольшой камень, величиной с кулак, бросил как можно дальше и услышал, как тот приземлился, глухо ударившись о дерн. Ухнула степная сова неподалеку от того места, где упал камень, и другая ответила ей с другой стороны, потом еще одна вдалеке и еще одна. В тот же миг он повернулся и побежал. Он снова бежал к круто вздымавшимся скалам, позади слышался топот множества бегущих за ним в погоню. Он добежал до утесов и, подпрыгивая, изо всей мочи карабкался вверх и слышал топот совсем близко. Сейчас, оказавшись рядом, ему не дадут ускользнуть. Мешок был тяжел, и Медвежонок застонал, проклиная свои короткие ноги. Его настигали. В отчаянии он прыгнул, споткнулся, упал, мешок выскользнул из рук, копье прогрохотало вниз; он покатился, но сумел уцепиться и быстро заполз в провал.
Он слышал, как они искали, шарили в расселинах копьями и приближались к нему. Он вспомнил: шайенн не умирает как суслик, съежившийся от ужаса в норе. Шайенн умирает в сражении, повернувшись лицом к врагу, с которым он бьется.
И еще вспомнил, что наказывал ему отец. Пусть ноги коротки, как у барсука, и не годятся для быстрого бега, но он много недель карабкался по отвесным скалам, и руки налились силой гризли.
Кроу подошли почти вплотную. Он выскочил им навстречу. В его руках была сила большого медведя, на губах — смех его храброго отца.
— О Майюны этих скал, — воскликнул он, — поборемся! — Он отмахнулся от копья первого из врагов, словно то была в руках ребенка игрушечная палочка для добывания огня. Он схватил первого из врагов, оторвал от земли и с силой швырнул в остальных, и те бросились врассыпную, а он подскочил и ударил одного справа и одного слева и отскочил назад, дожидаясь их приближения.
Но они не приближались.
В темноте они пребывали в замешательстве и в испуге. Переговаривались между собой: «Этот, — говорили они, — что смеется, когда он один в окружении многих». Они отступили. «Этот, — говорили они, — что призывает духов сражаться вместе с ним». Они отступили еще дальше. «Это демон, — говорили они, — что принял облик врага, чтоб заманить нас в поганое место, навстречу смерти». Они повернулись, и бежали, и остановились лишь у своих лошадей, привязанных к колышкам в лощине. Сели и быстро умчались прочь, и пока они ехали, повесть, которую они расскажут об этих событиях, разрасталась у них в голове.
Медвежонок пришел в деревню с запада; солнце позади него устраивалось поближе к горизонту. Он был утомлен, и мешок из старой шкуры был очень тяжел. Медвежонок не стал обходить деревню, чтоб появиться через вход на востоке. Он прямо ступил на простор центрального круга. Не глядя по сторонам, прошел он мимо жилища Желтой Луны, не повернул головы, чтоб увидеть Пятнистую Черепаху, которая, стоя у входа, пристально смотрела на него. Прошел мимо священных вигвамов зачарованных стрел и бизоньей шапки. Он направлялся прямо к жилищу Белого Волка.
Там его встретила тишина. Он повесил копье на кожаном ремне на один из шестов. Положил мешок. Жена Белого Волка взяла кухонную утварь и вышла. Белый Волк видел, как Медвежонок приближался, — трубка была готова. Они сели бок о бок. Передавали трубку друг другу.
— Мой друг, не поговоришь ли ты за меня еще раз? Мои подарки — в этом мешке.
Донеслись громкие причитания — мать Желтой Луны и Пятнистой Черепахи оплакивала останки мужа, и пришли другие женщины и причитали вместе с ней, совершая приготовления к похоронам. Разложили кости как нужно на прекрасном покрывале из бизоньих шкур. Поверх расстелили прекраснейшие из одежд. Сложили покрывало, так что получился длинный сверток, и перевязали веревками. Вынесли сверток из жилища и укрепили на волокуше из жердей, в которую была впряжена прекрасная лошадь.
В вечерних сумерках тронулось шествие из деревни, отправились все, кто мог идти. Мать Желтой Луны и Пятнистой Черепахи вела лошадь с волокушей. Следом шел Желтая Луна и нес любимое оружие отца. Рядом с ним Пятнистая Черепаха несла трубки, которые отец любил больше всего, и кисет душистого табака, смешанного с толченой корой красной ивы. Позади шли жители деревни, и среди них, уже повторяя про себя слова, старик, которого позвали, чтобы петь погребальную песнь. То будет одна из старинных погребальных песен, дошедшая от предков, и он особо помянет человека, которого хоронят. А позади всех, держась, как и подобает гостю, чуть в отдалении, шагал Медвежонок. Он шел торжественно, прямо перед собой держа копье, как и подобает воину, когда он идет на похороны другого храброго воина.
Почти весь день жена Белого Волка и ее замужняя дочь и члены ее содружества швей трудились в жилище, трудились упорно, потому что времени было в обрез. Одна ночь прошла с тех пор, как подарки, странные подарки странного человека, но такие, что дали деревне основания для прекрасной повести, были отнесены в жилище Желтой Луны. Ответ должен быть дан до истечения другой ночи — таков обычай. Каков будет ответ, сомнений не вызывало. Подарки приняты.
Белый Волк и Медвежонок сидели, скрестив ноги, перед жилищем, где жили под одним кровом, и передавали друг другу трубку. Деревня была охвачена великим волнением, люди бродили из стороны в сторону, водя лошадей из конца в конец, стоял шум и смех, но оба не обращали на это никакого внимания.
Волнение нарастало, крики становились громче, а потом пришла тишина. Через круг в центре деревни двигалось шествие от жилища Желтой Луны, где он сам сидел в одиночестве на своем ложе, и, оттого что отец теперь шел тропою, где все следы ведут в одну сторону, грудь его преисполнилась покоем, а голова — гордостью за то, что сделал он для своей сестры, дорогой его сердцу. Шествие возглавлял тесть Желтой Луны. Он шагал, высоко подняв голову, ибо ему предстояло сказать прекрасные слова. За ним следовала Пятнистая Черепаха. На ней были новые одежды из мягкой оленьей кожи, с бусинами из ярких камешков, собранных у реки, что зовется Ниобрэра, и с окрашенными в разные цвета иглами дикобраза. Она ехала на прекрасной лошади, которую, как и положено, вела женщина, не приходившаяся ей родней. Другие женщины несли охапки превосходных одежд из шкуры бизона и надежное оружие. А за ними — еще женщины, которые вели на плетеных уздечках из прочной сыромятной кожи много прекрасных лошадей, целых пятнадцать, вороных, и светло-гнедых, и темно-гнедых, и в белых яблоках. А за ними — другие жители деревни, которые рассыпались веером, когда шествие остановилось перед Белым Волком и Медвежонком, и среди людей, рассыпавшихся веером, мать Пятнистой Черепахи, чьи ноги больше не были босы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Он слышал, как они искали, шарили в расселинах копьями и приближались к нему. Он вспомнил: шайенн не умирает как суслик, съежившийся от ужаса в норе. Шайенн умирает в сражении, повернувшись лицом к врагу, с которым он бьется.
И еще вспомнил, что наказывал ему отец. Пусть ноги коротки, как у барсука, и не годятся для быстрого бега, но он много недель карабкался по отвесным скалам, и руки налились силой гризли.
Кроу подошли почти вплотную. Он выскочил им навстречу. В его руках была сила большого медведя, на губах — смех его храброго отца.
— О Майюны этих скал, — воскликнул он, — поборемся! — Он отмахнулся от копья первого из врагов, словно то была в руках ребенка игрушечная палочка для добывания огня. Он схватил первого из врагов, оторвал от земли и с силой швырнул в остальных, и те бросились врассыпную, а он подскочил и ударил одного справа и одного слева и отскочил назад, дожидаясь их приближения.
Но они не приближались.
В темноте они пребывали в замешательстве и в испуге. Переговаривались между собой: «Этот, — говорили они, — что смеется, когда он один в окружении многих». Они отступили. «Этот, — говорили они, — что призывает духов сражаться вместе с ним». Они отступили еще дальше. «Это демон, — говорили они, — что принял облик врага, чтоб заманить нас в поганое место, навстречу смерти». Они повернулись, и бежали, и остановились лишь у своих лошадей, привязанных к колышкам в лощине. Сели и быстро умчались прочь, и пока они ехали, повесть, которую они расскажут об этих событиях, разрасталась у них в голове.
Медвежонок пришел в деревню с запада; солнце позади него устраивалось поближе к горизонту. Он был утомлен, и мешок из старой шкуры был очень тяжел. Медвежонок не стал обходить деревню, чтоб появиться через вход на востоке. Он прямо ступил на простор центрального круга. Не глядя по сторонам, прошел он мимо жилища Желтой Луны, не повернул головы, чтоб увидеть Пятнистую Черепаху, которая, стоя у входа, пристально смотрела на него. Прошел мимо священных вигвамов зачарованных стрел и бизоньей шапки. Он направлялся прямо к жилищу Белого Волка.
Там его встретила тишина. Он повесил копье на кожаном ремне на один из шестов. Положил мешок. Жена Белого Волка взяла кухонную утварь и вышла. Белый Волк видел, как Медвежонок приближался, — трубка была готова. Они сели бок о бок. Передавали трубку друг другу.
— Мой друг, не поговоришь ли ты за меня еще раз? Мои подарки — в этом мешке.
Донеслись громкие причитания — мать Желтой Луны и Пятнистой Черепахи оплакивала останки мужа, и пришли другие женщины и причитали вместе с ней, совершая приготовления к похоронам. Разложили кости как нужно на прекрасном покрывале из бизоньих шкур. Поверх расстелили прекраснейшие из одежд. Сложили покрывало, так что получился длинный сверток, и перевязали веревками. Вынесли сверток из жилища и укрепили на волокуше из жердей, в которую была впряжена прекрасная лошадь.
В вечерних сумерках тронулось шествие из деревни, отправились все, кто мог идти. Мать Желтой Луны и Пятнистой Черепахи вела лошадь с волокушей. Следом шел Желтая Луна и нес любимое оружие отца. Рядом с ним Пятнистая Черепаха несла трубки, которые отец любил больше всего, и кисет душистого табака, смешанного с толченой корой красной ивы. Позади шли жители деревни, и среди них, уже повторяя про себя слова, старик, которого позвали, чтобы петь погребальную песнь. То будет одна из старинных погребальных песен, дошедшая от предков, и он особо помянет человека, которого хоронят. А позади всех, держась, как и подобает гостю, чуть в отдалении, шагал Медвежонок. Он шел торжественно, прямо перед собой держа копье, как и подобает воину, когда он идет на похороны другого храброго воина.
Почти весь день жена Белого Волка и ее замужняя дочь и члены ее содружества швей трудились в жилище, трудились упорно, потому что времени было в обрез. Одна ночь прошла с тех пор, как подарки, странные подарки странного человека, но такие, что дали деревне основания для прекрасной повести, были отнесены в жилище Желтой Луны. Ответ должен быть дан до истечения другой ночи — таков обычай. Каков будет ответ, сомнений не вызывало. Подарки приняты.
Белый Волк и Медвежонок сидели, скрестив ноги, перед жилищем, где жили под одним кровом, и передавали друг другу трубку. Деревня была охвачена великим волнением, люди бродили из стороны в сторону, водя лошадей из конца в конец, стоял шум и смех, но оба не обращали на это никакого внимания.
Волнение нарастало, крики становились громче, а потом пришла тишина. Через круг в центре деревни двигалось шествие от жилища Желтой Луны, где он сам сидел в одиночестве на своем ложе, и, оттого что отец теперь шел тропою, где все следы ведут в одну сторону, грудь его преисполнилась покоем, а голова — гордостью за то, что сделал он для своей сестры, дорогой его сердцу. Шествие возглавлял тесть Желтой Луны. Он шагал, высоко подняв голову, ибо ему предстояло сказать прекрасные слова. За ним следовала Пятнистая Черепаха. На ней были новые одежды из мягкой оленьей кожи, с бусинами из ярких камешков, собранных у реки, что зовется Ниобрэра, и с окрашенными в разные цвета иглами дикобраза. Она ехала на прекрасной лошади, которую, как и положено, вела женщина, не приходившаяся ей родней. Другие женщины несли охапки превосходных одежд из шкуры бизона и надежное оружие. А за ними — еще женщины, которые вели на плетеных уздечках из прочной сыромятной кожи много прекрасных лошадей, целых пятнадцать, вороных, и светло-гнедых, и темно-гнедых, и в белых яблоках. А за ними — другие жители деревни, которые рассыпались веером, когда шествие остановилось перед Белым Волком и Медвежонком, и среди людей, рассыпавшихся веером, мать Пятнистой Черепахи, чьи ноги больше не были босы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29