* * *
Третий день праздника Нового Риса подходил к концу. Завершились торжественные церемонии в храмах Тахмаанга, Нгуры, Амгуна-Солнцевращателя, Белгони и других Богов и Богинь. На алтарные камни принесены были традиционные жертвы, прочитаны положенные молитвы, и жители Мавуно вкусили шагачгани — священной пищи, очищающей от самых тяжких грехов, ежели есть ее с должным благоговением. Три дня кряду из храмов выносились на громадных медных блюдах горы риса нового урожая, спаренного с шафраном, изюмом, медом, фруктами и овощами. Богатые и бедные, Небожители, простолюдины и рабы, взяв щепоть шагачгани, обменивались благопожеланиями, громогласно каялись в своих прегрешениях и получали чаемые прощения от жрецов и домочадцев, друзей и врагов. Мир обновлялся в эти дни, и на улицы священного Города Тысячи Храмов жители его выносили старую обувь и одежду, треснувшие миски и калебасы, а по Гвадиаре плыли в сумерках к морю крохотные челны с горящими свечками, в каждом из которых лежал клочок бумаги, на котором нацарапаны были просьбы к могущественным Богам и Богиням.
Три дня обитатели столицы веселились от души, радуясь обильному урожаю, уменьшению налогов и добрым предсказаниям, на которые не скупились нынче жрецы, получив от Триумвирата щедрые дары. Богатый урожай значил для Мванааке чрезвычайно много: у селян появились излишки пищи и, следовательно, у ремесленников — покупатели, у писцов — заказчики, благодарность верующих пекущимся о них Богам обрела вес, а труженики моря получили наконец возможность разнообразить свой стол, состоящий из рыбы, рыбы и еще раз рыбы. Нет, что бы ни болтали злые языки, Великий Дух не возражал против замены Димдиго Триумвиратом, и не многие в эти дни осмеливались роптать на тяготы, несправедливости и учиненные новыми властителями империи злодеяния.
Ильяс — супруга Таанрета, пользовавшаяся всеобщей любовью и уважением, — приобщилась к этим немногим в конце третьего дня. Собственно говоря, счастливой и довольной жизнью она не чувствовала себя и прежде: низ живота отвратительно тянуло, накатывавшая время от времени тошнота, свидетельствовавшая о том, что она носит в своем чреве Таанретово чадо, заставляла ее ограничивать себя в пище и питье, проявляя несвойственную ей разборчивость. Форани, например, очень хотелось отведать мяса бегемота, приготовленного в меду и маковых зернах, или же креветок, сваренных в лимонном соусе и вине, поданных на листьях кресс-салата, но Таанрет, Газахлар, Мутамак и Нганья были начеку, да и сама она опасалась повредить по неведению зарождавшейся в ней жизни.
Молодая женщина чувствовала себя хрустальной вазой, драгоценным сосудом, что, с одной стороны, было, несомненно, приятно и почетно, тем паче что ни Кешо, ни Татам не были женаты. С другой же стороны, превращение из самостоятельного человека в некую племенную буйволицу, являвшуюся прежде всего матерью наследника Таанрета, не могло не угнетать и не раздражать ее. Несколько примирило Ильяс с существующим положением дел появление Дадават, тоже беременной и тоже сверх меры опекаемой Усугласом. Подшучивая друг над другом или же доверительно болтая о страхах своих и надеждах, они отлично провели первые два дня праздника. Ильяс завидовала тому, что беременность подруги почти незаметна и та может есть и пить, что ей вздумается, а Дадават клялась, что за внимание, которым окружена супруга Таанрета, отдала бы не задумываясь десять лет жизни. Те, разумеется, которые будут предшествовать смерти, когда станет она дряхлой, беззубой и седой…
Почерпнутой у Дадават бодрости хватило молодой женщине ненадолго. Как только подруга уехала из дворца, Ильяс почувствовала себя хуже и на третий день праздника даже не приняла участия в торжественном обеде, устроенном Триумвиратом для наиболее уважаемых Небожителей. Пришлось, отложив давно уже задуманный разговор с Кальдукой, остаться в спальне и мучительно долго ворочаться с боку на бок в ожидании сна, который так и не соизволил к ней пожаловать. Не пришел навестить ее и Таанрет, присутствие которого оказывало обычно на Ильяс более благотворное и умиротворяющее действие, чем приготовленные Мутамак снадобья и настои. Занятой супруг не баловал ее своим вниманием, и молодая женщина давно уже воспринимала это как должное: дела империи не оставляли желтоглазому времени на болтовню с женой, а делить с ним ложе она побаивалась с той поры, как узнала, что носит его ребенка. Однако если Ильяс безропотно мирилась с его занятостью и будни, то это еще не означало, что и праздники они должны проводить порознь: она — в своей спальне, а он — за пиршественным столом или вообще незнамо где.
Сначала форани послала за супругом Нганью. Потом Мутамак. И наконец, потеряв надежду дождаться их возвращения, позабыв от раздражения о тошноте и головной боли, отправилась в дворцовую Трапезную сама, в сопровождении не отходивших от нее ни на шаг Сабаара и Тамбы.
Спустившись на первый этаж и миновав анфиладу комнат, еще не до конца приведенных в порядок после штурма дворца, Ильяс подивилась их безлюдью и припомнила, что сегодня на ипподроме состоятся соревнования колесниц, а в Театре Амитаиры будет представлена комедия Исогала «Легковерный Хакият». Задремав, она, верно, пропустила момент, когда Небожители, отобедав, начали покидать дворец. Но тогда Таанрет тем более должен был навестить ее! Ведь не отправился же он, не предупредив ее, в театр или на ипподром?
Убеждая себя, что ее муж не мог так поступить, Ильяс прекрасно понимала, что выдает желаемое за действительность. Мог. Да еще как мог! Отношения их в последние три месяца складывались не сказать чтобы скверно, но совсем не так, как она рассчитывала. Он честно пытался ей угодить и исполнить любое ее желание до тех пор, пока она не объявила ему, что ждет ребенка. Или до того, как она перестала пускать его на свое ложе?.. Последнее было больше похоже на правду, хотя Таанрет ни разу не упрекнул ее. Да и в чем ее можно было упрекать? В том, что она паршиво себя чувствует и желает родить ему здорового малыша?
Нет, он относился к ней почтительно и стал даже любезнее прежнего, но навещал ее все реже и реже, а значительную часть произносимого ею, кажется, просто пропускал мимо ушей. То есть она могла просить любые одежды и украшения и Мутамак либо секретарь Таанрета немедленно доставляли ей требуемое. Желтоглазый был щедр. Щедр до расточительности, но Ильяс догадывалась, что объяснялось это полным пренебрежением его к деньгам, которые он не привык и не считал нужным тратить на себя самого. По существу же, он откупался от нее тряпками и драгоценными побрякушками, ибо, как только она заводила речь о такой, например, малости, как желание покататься с ним на лодке по Гвадиаре, Таанрет находил тысячу причин для отказа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110