И поэтому всегда удивлялась, когда замечала, что произведенные ею котята куда-то внезапно исчезали. Наконец ей надоело удивляться, и в один прекрасный день, ощутив, что пришла пора рожать, кошка покинула квартиру. Отсутствовала она месяца три.
– А потом нашлась, – сказал Миша.
– Что же тут загадочного?
– Будет и загадочное, – пообещал Миша.
Кошку нашли в подвале. Подвал был разбит на отсеки по числу квартир. Один отсек считался ничейным. Чтобы он не смущал ребятишек, которые любят такого рода таинственные места, на дверь ничейного отсека был повешен замок. Там и обнаружили кошку. Й не просто под замком, – а еще и в сундуке, под крышкой. Сколько времени она там провела и как там оказалась, установить не удалось. Но сидела, вероятно, давно, поскольку от кошки остались фактически шкура да кости. Впрочем, она еще была способна мяукать.
– А ключ от этого отсека у нас в кухне висел, – сказал Миша.
– Ну и как же? Распутали эту историю?
– Спросить было некого, – сказал Миша. – А кошка молчала.
– Н-да, – протянул Кириллов. – Спросить действительно некого. Это ты по какому случаю аллегорию сочинил?
– Почему аллегорию? Был факт.
Да, был факт. Был факт, который не поддавался объяснению. А кошка молчала. Но не сама же она полезла в сундук… Посадили ее туда…
Посадили…
Телефон заливисто зазвонил в четвертый раз. Кириллов дернул головой, отмахиваясь от звонка, как от назойливой мухи. Три раза на протяжении последних пяти минут он высовывал руку из-под одеяла, хватал трубку, произносил неизменное «да, да», но в ответ слышалась только бравурная музыка, под аккомпанемент которой бодрый баритон предлагал встать на коврик у окна и по счету «раз» приступить к выполнению упражнения из комплекса утренней гимнастики.
Коврика в номере не было. За окном хлестал дождь. В комнате было сумрачно. И Кириллов поплотнее натягивал одеяло.
Телефон заливисто зазвонил в четвертый раз. «Пошел к черту», – сказал Кириллов и нехотя высунул руку из-под одеяла. Радиобаритон куда-то исчез. Голос телефонистки деловито сообщил:
– Говорите, Баку на проводе.
И тут же в трубке зарокотало:
– Привет, Кириллов… Хусаинов говорит… Ты меня помнишь еще?
Вопрос был праздный. Знали они друг друга больше двадцати лет. Когда-то давно жили в одной комнате в общежитии. Потом, как это случается с людьми, которые остаются верными своей профессии на всю жизнь, встречались не раз на семинарах, совещаниях. А года полтора назад вот так же, по одному делу, пришлось вместе работать. После обмена обычными в таких случаях вопросами: как семья, как дети, Хусаинов сообщил:
– Запрос твой ко мне поступил.
– Поэтому и тянул? – осведомился Кириллов. – Для старого дружка…
– Ты в Баку бывал? – поинтересовался Хусаинов. Это был тоже праздный вопрос. Хусаинов отлично помнил их недавнюю встречу в Баку. Поэтому он, не дожидаясь ответа, спросил: – Строительство видел?
– Ну… – нетерпеливо подтолкнул его Кириллов.
– Того района, где твой подопечный жил, давно нет. Ясно?
– В принципе да.
– Ну если ты такой понятливый, то сообразишь и все остальное.
– Ничего не узнал?
– Ты плохо обо мне думаешь. Хусаинов – человек. Он все узнал и бумагу послал. Потом тебя искать стал. Погода у тебя какая? Хорошая?
– Дождь…
– Я вот и думаю, что тебе срочно плащ нужен. Торопился. С соседями бывшими толковал, дело одно листал. Проходил тот мужичок по скверному делу. Только краем прошел, не коснулось оно его. Понимаешь?
– Не так чтобы…
– Бумага придет – поймешь. Но там он чист, учти.
– Учел, – сказал Кириллов и подумал, что если Нифонтов и там был замешан в деле об убийстве, то все это, вместе взятое, начинает приобретать некую определенную окраску. Но ему не пришлось долго раздумывать, потому что Хусаинов немедленно выдал второй сюрприз.
– Теперь о жене, – сказал он. – Жена сбежала в пятьдесят первом.
– Постой, постой. Как это – сбежала?
– Не знаешь, как жены сбегают, да?
Он хохотал, но Кириллову было не до смеха.
– А пожар? – растерянно пробормотал он. – Она же сгорела…
– Ты ужасный человек, Кириллов, – сказал Хусаинов. – Ты все время обо мне думаешь плохо. С бывшими соседями я говорил? Говорил. Уважаемые люди. Знают – не было пожара, никто не горел. Мужик из-под следствия вышел, а она ему хвост показала. К девчонке нанял женщину. Приметная особа – со шрамом на щеке. Люди помнят, уважаемые люди. С полгода ходила, потом он уехал…
– Фамилия? – простонал Степан Николаевич в трубку, услышав про шрам.
– Чья фамилия?
– Ну этой, которая со шрамом. Кормилица или как…
– Фамилию не знаю, – сердито сказал Хусаинов. – Ходила – знаю, фамилию – нет.
– Узнать можешь?
– Нет, ты все-таки ужасный человек, Кириллов, – сказал Хусаинов со вздохом и положил трубку.
– Нифонтов Павел Сергеевич?
Острая, клином бородка. Веки полуопущены, кажется, что он все время щурится. Руки лежат на столе. Пальцы слегка подрагивают.
– Да, Нифонтов я.
Бумагу от Хусаинова Кириллов получил, но она его не обрадовала.
– Уточним кое-что. Вы родились 30 апреля 1917 года?
– Да, здесь, в Нылке.
Золотое детство следователя не интересовало. Хотя у Нифонтова оно вряд ли было золотым. Дед его и отец кустарями-одиночками были, клещи для хомутов гнули. Парнишку в школу долго не посылали, к своему ремеслу хотели приучить. Но у парнишки были свои интересы. Уехал он в Нальск, там и школу ФЗО кончил по слесарной части. К двадцати трем годам отслужил в армии и в Нылку вернулся. А вскоре и война началась.
– Где вы были в конце июля сорок первого?
– В Нальске, в военкомате.
Все правильно. Двадцать седьмого июля Нифонтов отправился на фронт. А детдом эвакуировали где-то между двадцатым и двадцать пятым, точнее установить эту дату не удалось.
Степан Николаевич бросил взгляд на листок бумаги, лежавший перед ним на столе. Это был список тех, кто во время эвакуации детдома в силу разных обстоятельств оставался в Нылке. В списке значились и Нифонтов, и пьяница Чуриков, и кассир Выходцев, и Семен Спицын; Семену, правда, тогда было всего десять лет. А Андрею Силычу Лесневу девятнадцать. Служил Андрей Силыч в том году в армии, а часть, в которой он служил, в Нальске стояла, в пятидесяти километрах от Нылки. Значились в этом списке и другие лица – мужчины и женщины, живые и мертвые. И без вести пропавшие.
– Эвакуацию детского дома помните?
– Помню. Имущество помогал грузить. С ними и в Нальск уехал.
– С первой партией?
– Да.
– В Нылку после этого возвращались?
– Нет. Повестка у меня была.
– Как вы оказались в Баку?
– После войны часть наша там стояла. Работал на промыслах. Специальность получил.
– Женились там?
– Там.
– Зачем вы выдумали историю с пожаром и самоубийством жены?
– Про самоубийство люди выдумали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– А потом нашлась, – сказал Миша.
– Что же тут загадочного?
– Будет и загадочное, – пообещал Миша.
Кошку нашли в подвале. Подвал был разбит на отсеки по числу квартир. Один отсек считался ничейным. Чтобы он не смущал ребятишек, которые любят такого рода таинственные места, на дверь ничейного отсека был повешен замок. Там и обнаружили кошку. Й не просто под замком, – а еще и в сундуке, под крышкой. Сколько времени она там провела и как там оказалась, установить не удалось. Но сидела, вероятно, давно, поскольку от кошки остались фактически шкура да кости. Впрочем, она еще была способна мяукать.
– А ключ от этого отсека у нас в кухне висел, – сказал Миша.
– Ну и как же? Распутали эту историю?
– Спросить было некого, – сказал Миша. – А кошка молчала.
– Н-да, – протянул Кириллов. – Спросить действительно некого. Это ты по какому случаю аллегорию сочинил?
– Почему аллегорию? Был факт.
Да, был факт. Был факт, который не поддавался объяснению. А кошка молчала. Но не сама же она полезла в сундук… Посадили ее туда…
Посадили…
Телефон заливисто зазвонил в четвертый раз. Кириллов дернул головой, отмахиваясь от звонка, как от назойливой мухи. Три раза на протяжении последних пяти минут он высовывал руку из-под одеяла, хватал трубку, произносил неизменное «да, да», но в ответ слышалась только бравурная музыка, под аккомпанемент которой бодрый баритон предлагал встать на коврик у окна и по счету «раз» приступить к выполнению упражнения из комплекса утренней гимнастики.
Коврика в номере не было. За окном хлестал дождь. В комнате было сумрачно. И Кириллов поплотнее натягивал одеяло.
Телефон заливисто зазвонил в четвертый раз. «Пошел к черту», – сказал Кириллов и нехотя высунул руку из-под одеяла. Радиобаритон куда-то исчез. Голос телефонистки деловито сообщил:
– Говорите, Баку на проводе.
И тут же в трубке зарокотало:
– Привет, Кириллов… Хусаинов говорит… Ты меня помнишь еще?
Вопрос был праздный. Знали они друг друга больше двадцати лет. Когда-то давно жили в одной комнате в общежитии. Потом, как это случается с людьми, которые остаются верными своей профессии на всю жизнь, встречались не раз на семинарах, совещаниях. А года полтора назад вот так же, по одному делу, пришлось вместе работать. После обмена обычными в таких случаях вопросами: как семья, как дети, Хусаинов сообщил:
– Запрос твой ко мне поступил.
– Поэтому и тянул? – осведомился Кириллов. – Для старого дружка…
– Ты в Баку бывал? – поинтересовался Хусаинов. Это был тоже праздный вопрос. Хусаинов отлично помнил их недавнюю встречу в Баку. Поэтому он, не дожидаясь ответа, спросил: – Строительство видел?
– Ну… – нетерпеливо подтолкнул его Кириллов.
– Того района, где твой подопечный жил, давно нет. Ясно?
– В принципе да.
– Ну если ты такой понятливый, то сообразишь и все остальное.
– Ничего не узнал?
– Ты плохо обо мне думаешь. Хусаинов – человек. Он все узнал и бумагу послал. Потом тебя искать стал. Погода у тебя какая? Хорошая?
– Дождь…
– Я вот и думаю, что тебе срочно плащ нужен. Торопился. С соседями бывшими толковал, дело одно листал. Проходил тот мужичок по скверному делу. Только краем прошел, не коснулось оно его. Понимаешь?
– Не так чтобы…
– Бумага придет – поймешь. Но там он чист, учти.
– Учел, – сказал Кириллов и подумал, что если Нифонтов и там был замешан в деле об убийстве, то все это, вместе взятое, начинает приобретать некую определенную окраску. Но ему не пришлось долго раздумывать, потому что Хусаинов немедленно выдал второй сюрприз.
– Теперь о жене, – сказал он. – Жена сбежала в пятьдесят первом.
– Постой, постой. Как это – сбежала?
– Не знаешь, как жены сбегают, да?
Он хохотал, но Кириллову было не до смеха.
– А пожар? – растерянно пробормотал он. – Она же сгорела…
– Ты ужасный человек, Кириллов, – сказал Хусаинов. – Ты все время обо мне думаешь плохо. С бывшими соседями я говорил? Говорил. Уважаемые люди. Знают – не было пожара, никто не горел. Мужик из-под следствия вышел, а она ему хвост показала. К девчонке нанял женщину. Приметная особа – со шрамом на щеке. Люди помнят, уважаемые люди. С полгода ходила, потом он уехал…
– Фамилия? – простонал Степан Николаевич в трубку, услышав про шрам.
– Чья фамилия?
– Ну этой, которая со шрамом. Кормилица или как…
– Фамилию не знаю, – сердито сказал Хусаинов. – Ходила – знаю, фамилию – нет.
– Узнать можешь?
– Нет, ты все-таки ужасный человек, Кириллов, – сказал Хусаинов со вздохом и положил трубку.
– Нифонтов Павел Сергеевич?
Острая, клином бородка. Веки полуопущены, кажется, что он все время щурится. Руки лежат на столе. Пальцы слегка подрагивают.
– Да, Нифонтов я.
Бумагу от Хусаинова Кириллов получил, но она его не обрадовала.
– Уточним кое-что. Вы родились 30 апреля 1917 года?
– Да, здесь, в Нылке.
Золотое детство следователя не интересовало. Хотя у Нифонтова оно вряд ли было золотым. Дед его и отец кустарями-одиночками были, клещи для хомутов гнули. Парнишку в школу долго не посылали, к своему ремеслу хотели приучить. Но у парнишки были свои интересы. Уехал он в Нальск, там и школу ФЗО кончил по слесарной части. К двадцати трем годам отслужил в армии и в Нылку вернулся. А вскоре и война началась.
– Где вы были в конце июля сорок первого?
– В Нальске, в военкомате.
Все правильно. Двадцать седьмого июля Нифонтов отправился на фронт. А детдом эвакуировали где-то между двадцатым и двадцать пятым, точнее установить эту дату не удалось.
Степан Николаевич бросил взгляд на листок бумаги, лежавший перед ним на столе. Это был список тех, кто во время эвакуации детдома в силу разных обстоятельств оставался в Нылке. В списке значились и Нифонтов, и пьяница Чуриков, и кассир Выходцев, и Семен Спицын; Семену, правда, тогда было всего десять лет. А Андрею Силычу Лесневу девятнадцать. Служил Андрей Силыч в том году в армии, а часть, в которой он служил, в Нальске стояла, в пятидесяти километрах от Нылки. Значились в этом списке и другие лица – мужчины и женщины, живые и мертвые. И без вести пропавшие.
– Эвакуацию детского дома помните?
– Помню. Имущество помогал грузить. С ними и в Нальск уехал.
– С первой партией?
– Да.
– В Нылку после этого возвращались?
– Нет. Повестка у меня была.
– Как вы оказались в Баку?
– После войны часть наша там стояла. Работал на промыслах. Специальность получил.
– Женились там?
– Там.
– Зачем вы выдумали историю с пожаром и самоубийством жены?
– Про самоубийство люди выдумали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30