— Слышала? Опять кто-то воет.
— Это воет месть каменщиков.
— Это собака во дворе или ветер в трубе.
— Нет. Это яичные ловушки в кладке.
— Скажи! — вдруг отчетливо говорит Сюша.
— Слышала? Она разговаривает! — радуется Коля.
— Скажи сказку!
— Сказку? — опешила я, потом поняла. — Ах да… Яичные ловушки. Если ты хочешь построить себе хороший дом, сначала найди хорошее место, а потом — хорошего каменщика. И после работы не скупись на оплату. Потому что настоящий каменщик всегда — недоверчив и, пока кладет камень, обязательно сделает несколько ловушек. Для этого он возьмет куриное яйцо, продырявит его с одной стороны, вот так… Можно дырочку побольше. Пей, Сюша. Не хочешь? Тогда не получится сказки. Выпей яйцо, а то каменщик не устроит ловушку. Ну вот и молодец. Он эту скорлупу высушит и положит в пустое место внутри кладки, а для сквознячка не замажет дыру целиком…
— И ты разговариваешь! — Коля присел на корточки рядом и потрогал меня за коленку.
— Да. Я удачно съездила на свалку и там смогла заплакать. Теперь буду говорить безостановочно и есть все подряд.
— А потом? — теребит меня Сюша.
— А потом он должен рассчитать, как пойманный ветер будет гулять внутри кладки, и в нужных местах оставить еще несколько незамурованных целиком пустых скорлупок. И вот дом построен, и хозяин должен платить, и если он добрый человек и сделает все по справедливости, то каменщик скажет, что забыл кое-что в доме, вернется и замажет маленькую щель, в которую может попасть ветер. А если хозяин скряга, то каменщик возьмет, что ему дали, и сразу уйдет. И в первую же ветреную ночь хозяин услышит жуткий гул, ему будет казаться, что это гудят стены, воет собака перед покойником или кто-то проводит отращенным ногтем по натянутой струне. Вот так.
Я напрягаюсь, создаю в себе гудящий вакуум и показываю Сюше, как и где нужно держать скорлупу, чтобы та поймала мой гул изнутри.
— Прекратите! — Коля вскакивает и зажимает уши.
— В кладке этого дома лежит по меньшей мере три яичных ловушки ветра, — авторитетно заявляю я.
— Пока ты не загудела, никаких подобных звуков не было!
Он надел фартук. В фартуке и семейных трусах Коля неотразим.
— Конечно, не было. Потому что я своим гулом заставляю эти скорлупки вибрировать.
— Откуда ты пришла? — тыча в меня ножом для чистки картофеля, тихо спрашивает он.
— О… Я пришла издалека, я поехала топиться на речку, а там женщина на мосту попросила мою одежду. Я разделась, прыгнула, а под водой плавал покойник с перерезанным горлом и чемоданчиком в руке. Я взяла чемоданчик и стала тонуть, а меня спасли. В чемоданчике был адрес на конверте с фотографией и деньги. Я поехала по этому адресу, и вот — я здесь.
— Ты прыгнула топиться, а вместо этого ограбила под водой мертвеца? — уточняет Коля.
— Это нельзя назвать ограблением, потому что он сам вор. Допустим, он украл чемодан у красивой женщины в поезде, а она бросилась за ним, драка, нож…
— А ты ехала в том же поезде и все видела? — задумывается Коля.
— Я ехала топиться, вышла на перрон из электрички, увидела стоящий поезд…
— Нет, подожди, мне почему-то кажется, что ты и есть та самая женщина с чемоданом, ты встретилась с воришкой, он тебе понравился, и ты…
— И я стала заниматься с ним любовью прямо на стоянке поезда, он прижал меня лицом к стеклу…
— То есть он был сзади, — уточняет Коля. — Ты даже его не видела?
— Нет, я видела его перед этим мельком, в коридоре или при посадке, я должна была обратить на него внимание, что-то вроде — не разминуться в тесном коридоре и при этом вдохнуть запах его одеколона и тела, как отраву.
— А потом: “У вас не найдется ножа?” — и знакомый запах.
— Нет, только не ножа. Нож для него — это оружие, всегда с собой, он не будет спрашивать нож, — перебиваю я Колю. — Он спросит: “Какая сейчас будет станция?”
— Ты что, проводница, что ли?
— Да, не годится..Что же он спросит?
— Не он, ты! — радостно тычет в меня ножом Коля. — Ты пошла на выход, дверь его купе открыта…
— До остановки поезда — несколько минут, — подхватываю я. — Я прошу закурить, он даже не встает. Показывает жестом на столик, чтобы сама взяла. Он ухоженный, утонченный и наглый!
— Ты идешь к столику, опять — этот запах! Ты наклоняешься, чтобы взять сигареты…
— “Голуаз” или “Мальборо”!
— “Голуаз”. И он встает… Его руки на твоей спине, на попке…
— Я открываю свой чемодан, чтобы взять вазелин!..
— Вазелин? Зачем?
Очнувшись, мы смотрим друг на друга с полнейшим неузнаванием. Сюша, открыв рот и затаив дыхание, ждет продолжения.
— Эта дрянь издевается над нами! — не выдержал Петя.
Дежурный выжидательно посмотрел на Поспелова.
В фургоне стойкий запах бензина и мокрой одежды — дождь играл сегодня с ярким солнцем в прятки, на лице следователя капли пота, он вытирает их огромным платком не первой свежести, подбирает с бумажной тарелки остаток бутерброда и зажевывает его, уставившись глазами в одну точку — на медленно вращающийся диск в аппаратуре. В наушниках он смешон.
Петя предлагает провести арест “этой дряни Моны Кукулевской” за убийство: два часа назад из Оки достали труп неопознанного мужчины с перерезанным горлом. Поспелов на его слова не реагирует, он ковыряется ногтем мизинца в зубе. Дежурный хотел было на ощупь подобрать недоеденный бутерброд, не нашел его и закинул бумажную тарелку под стул.
ИГРА

— Зачем тебе вазелин? — спрашивает Коля, отводя глаза.
— Ну, мало ли… — мне расхотелось продолжать эту сказку.
— Ладно, неважно. — Он подвигает ко мне по столу высокий бокал с коктейлем, делает огонь под кастрюлей поменьше и садится напротив.
— А салат остался? — я смотрю на бокал с тоской. — Ладно, не вставай, все равно там в холодильнике только отрезанные головы.
— Лялина голова на средней полке, ее кто-то задушил, а голова дяди Антона подтекает кровью сверху, его убили чем-то острым в горло.
— Я не нашла в доме ни одной ее фотографии. Это очень странно. У тебя есть ее фотография?
— Нет, — он мнется, потом решается посмотреть на меня. — Есть одна. Из домашнего альбома. Года полтора назад мы все ездили на рыбалку.
— Покажи.
К моему удивлению, Коля наклоняется и лезет… в гипс!
Фотография ламинирована и надежно упрятана. Никакой рассветный сантехник не выманит ее даже под пытками. Она маленькая, цветная, я вглядываюсь в веселые лица удалой компании с удочками и вижу, что Коля один не улыбается.
— Вторая слева — Ляля. Я тогда, конечно, ее не очень замечал… В смысле… — его глаза опять спрятались.
— А когда? Когда заметил? Подожди, дай подумаю… — смотрю в потолок, пока лицо с фотографии не размывается по нему бесследно стаявшим мазком. — Она стала приезжать к вам в гости, грустить и плакать, делая вид, что скрывает от тебя слезы, потом вдруг — истерикой — откровение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82