Тогда-то я и заметил… Вы ничего не слышали? — вдруг прервал он сам себя.
— Нет, святой отец, — ответил Ларри, едва скрывая нетерпение. — Что вы заметили?
— Листок с несколькими рукописными строчками, приклеившийся к форзацу. Я прочел его, осторожно отклеил и, поскольку не понимаю язык Шекспира, отнес в свою келью, чтобы показать отцу архивариусу прежде, чем тот должен был отправиться в Рим сопровождать мощи. Он-то и сказал мне, что это дарственная.
Ларри почувствовал, что бледнеет.
— Как, на книге о туканах была дарственная надпись по-английски? Но кому? Вы не помните, как архивариус перевел ее?
— По правде говоря, нет, друг мой, — немного раздраженно ответил монах. — В конце концов, что вам в том? Я никогда не узнаю, зачем вы пришли сюда, мой мальчик, но мне кажется, что среди окружающих нас бедствий этот клочок бумаги — единственное, что вас интересует!
— Может быть, и в самом деле для меня это… — запинаясь, произнес Ларри, — возможность распутать клубок, который я давно пытаюсь размотать, и…
— Послушайте, — прервал его монах, — вместо того чтобы заниматься всей этой ерундой, лучше помогите мне, пока совсем не стемнело, собрать осколки бедной святой Схоластики. Я говорил вам, в каком она состоянии!
— Знаю, святой отец, — сказал Ларри, сдерживаясь. — Но я знаю и то, что в любой момент десантники могут занять руины. Англичане или немцы — все равно. Я не могу рисковать и попадаться им на глаза. Для меня дорога каждая минута… Постарайтесь вспомнить, что стало с этим листком.
В его голосе слышалось такое нетерпение, что отец Мауро задумался:
— Кажется, отец архивариус принес листок ко мне в келью. Может статься, он все еще у меня в шкафу.
Ларри уже тащил его за собой:
— Обещаю, отец мой, что помогу вам со статуей.
Они спустились по лестнице со сломанными ступенями и прошли по длинному коридору, в котором недавние события оставили лишь трещины в стенах.
— Чем ближе к скале, тем меньше пострадали стены, — заметил отец Мауро. — Я знаю, я молился в своей келье после бомбардировки.
Маленькая комнатка на самом деле почти не пострадала. Она была такой тесной, что в ней помещались только узкая кровать, скамеечка для молитвы и небольшой шкаф. В окно Ларри увидел вечерний туман, поднимавшийся над долиной и стиравший всякое воспоминание о роковом дне. На своем узком ложе отец Мауро разместил три куска мрамора, старательно им подобранные и сложенные вместе.
— «Veni columba mea, veni, coronaberis», — прочел вслух Ларри.
— «Прииди, моя голубица, и ты будешь увенчана», — перевел отец Мауро, голос его дрожал от волнения. — Я нашел надпись после первого налета. Увенчана! — прибавил он, сдерживая рыдания. — Обезглавлена, это да…
Тяжело вздыхая, он открыл шкаф. На полках Ларри увидел бедные пожитки, мешочки с зерном и записную книжку в черном переплете, перехваченную резинкой. Старик принялся ее листать и наконец достал листок бумаги цвета слоновой кости…
— Вот он, — сказал монах просто и протянул бумагу Ларри.
Ларри взял ее не спеша, потому что всячески старался скрыть свое нетерпение. Едва прикоснувшись к записке, он почувствовал, что снова перенесся под готические своды читального зала Бодлианской библиотеки.
«Пиза, 10 сентября, 1821.
Мой дорогой Шилло!
Пусть эти грациозные перелетные птицы унесут с собой темные тучи, давившие своей тяжестью на твою жизнь, чтобы остались в тебе изящество, выносливость — и чувство пространства, — живущие в этих отважных путешественницах»
Вместо подписи — неразборчивые каракули. Ларри удивленно замер с листком в руке.
— Почему это вас так интересует, мой юный друг? — спросил отец Мауро.
Вместо ответа Ларри только загадочно улыбнулся. Документы, один за другим попадавшие ему в руки, постепенно, подобно нити Ариадны, извилистым путем неумолимо вели его к… «К чему?» — в который уж раз спрашивал он себя.
— Я пытался учить английский, читая Гиббона, — продолжил отец Мауро, — но, должно быть, у меня способности только к мертвым языкам! Тем не менее, когда я вижу слово «перелетные», то понимаю, о чем идет речь, но, насколько мне известно, туканы не улетают на зиму.
Ларри рассмеялся и перевел дарственную надпись.
— Этих птиц нельзя назвать и отважными, как мне кажется, — сказал отец Мауро. — Но именно этот листок я нашел в той книге.
— Мне кажется, записка попала в книгу случайно, — сказал Ларри. — Просто ваш молодой человек хотел таким образом отметить место, куда он ее спрятал.
— Книгу?
— Нет, записку, которую я вам только что прочел…
Отец Мауро недоуменно покачал головой.
— Все очень просто, святой отец: он выбрал книгу о птицах потому, что в записке речь идет о них. Оставив том на месте, он рисковал потерять его среди сотен других трактатов по орнитологии, тогда как…
— Сотен! Вы преувеличиваете, друг мой. Аббатство не музей естественной истории!
— Святой отец, вспомните, сколько книг о птицах было в библиотеке?
Отец Мауро прикрыл глаза, словно окидывая полки мысленным взором:
— Томов двадцать или тридцать… Да и то потому, что один из прежних аббатов интересовался ими.
— Ну вот, этого вполне достаточно. Он переставил книгу, чтобы в нужный момент легко ее найти!
— Но почему, в конце концов, брат Коррадо — даже если предположить, что он обнаружил документ в одной из папок, — переложил его, чтобы потом украсть? Он ничего не стоит…
— Очень даже стоит… — ответил Ларри. Отец Мауро с удивлением посмотрел на него.
— Я в отчаянии, что вынужден произносить в этом святом месте имя известного вольнодумца, но мне кажется, что это почерк лорда Байрона, — заявил Ларри.
Отец Мауро нахмурился:
— Вам только кажется, или вы уверены?
— Уверен. За время учебы в Оксфорде через мои руки прошло множество его рукописей. В указанный в записке день Байрон действительно жил в Пизе в палаццо Ланфранчи. Я могу даже сказать, кому адресовано письмо: его другу Шелли. Байрон был одним из немногих, кто так к нему обращался.
— Господи, должно быть, это документ из архива принцессы Скальци, который она нам доверила… Но Коррадо, шалопай эдакий, не мог этого знать: он и читал-то еле-еле!
— Вы правы, отец мой, дарственная надпись Байрона не имеет никакого отношения к книге о туканах. Зачем ему посылать Шелли книгу по зоологии? Нет, я уверен, что он подарил ему нечто такое, о ценности чего смог догадаться даже Коррадо. Именно это он и спрятал в книге, а не сопроводительную записку… И именно это он не хотел потерять… Маленький мерзавец, — ответил Ларри, помолчав.
— Но что, что могло поместиться между страниц книги? Рукопись стихотворения? Дружеское письмо? Может быть, рисунок… Изображение летящих птиц. Это по крайней мере соответствовало бы тексту записки…
Ларри кивнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
— Нет, святой отец, — ответил Ларри, едва скрывая нетерпение. — Что вы заметили?
— Листок с несколькими рукописными строчками, приклеившийся к форзацу. Я прочел его, осторожно отклеил и, поскольку не понимаю язык Шекспира, отнес в свою келью, чтобы показать отцу архивариусу прежде, чем тот должен был отправиться в Рим сопровождать мощи. Он-то и сказал мне, что это дарственная.
Ларри почувствовал, что бледнеет.
— Как, на книге о туканах была дарственная надпись по-английски? Но кому? Вы не помните, как архивариус перевел ее?
— По правде говоря, нет, друг мой, — немного раздраженно ответил монах. — В конце концов, что вам в том? Я никогда не узнаю, зачем вы пришли сюда, мой мальчик, но мне кажется, что среди окружающих нас бедствий этот клочок бумаги — единственное, что вас интересует!
— Может быть, и в самом деле для меня это… — запинаясь, произнес Ларри, — возможность распутать клубок, который я давно пытаюсь размотать, и…
— Послушайте, — прервал его монах, — вместо того чтобы заниматься всей этой ерундой, лучше помогите мне, пока совсем не стемнело, собрать осколки бедной святой Схоластики. Я говорил вам, в каком она состоянии!
— Знаю, святой отец, — сказал Ларри, сдерживаясь. — Но я знаю и то, что в любой момент десантники могут занять руины. Англичане или немцы — все равно. Я не могу рисковать и попадаться им на глаза. Для меня дорога каждая минута… Постарайтесь вспомнить, что стало с этим листком.
В его голосе слышалось такое нетерпение, что отец Мауро задумался:
— Кажется, отец архивариус принес листок ко мне в келью. Может статься, он все еще у меня в шкафу.
Ларри уже тащил его за собой:
— Обещаю, отец мой, что помогу вам со статуей.
Они спустились по лестнице со сломанными ступенями и прошли по длинному коридору, в котором недавние события оставили лишь трещины в стенах.
— Чем ближе к скале, тем меньше пострадали стены, — заметил отец Мауро. — Я знаю, я молился в своей келье после бомбардировки.
Маленькая комнатка на самом деле почти не пострадала. Она была такой тесной, что в ней помещались только узкая кровать, скамеечка для молитвы и небольшой шкаф. В окно Ларри увидел вечерний туман, поднимавшийся над долиной и стиравший всякое воспоминание о роковом дне. На своем узком ложе отец Мауро разместил три куска мрамора, старательно им подобранные и сложенные вместе.
— «Veni columba mea, veni, coronaberis», — прочел вслух Ларри.
— «Прииди, моя голубица, и ты будешь увенчана», — перевел отец Мауро, голос его дрожал от волнения. — Я нашел надпись после первого налета. Увенчана! — прибавил он, сдерживая рыдания. — Обезглавлена, это да…
Тяжело вздыхая, он открыл шкаф. На полках Ларри увидел бедные пожитки, мешочки с зерном и записную книжку в черном переплете, перехваченную резинкой. Старик принялся ее листать и наконец достал листок бумаги цвета слоновой кости…
— Вот он, — сказал монах просто и протянул бумагу Ларри.
Ларри взял ее не спеша, потому что всячески старался скрыть свое нетерпение. Едва прикоснувшись к записке, он почувствовал, что снова перенесся под готические своды читального зала Бодлианской библиотеки.
«Пиза, 10 сентября, 1821.
Мой дорогой Шилло!
Пусть эти грациозные перелетные птицы унесут с собой темные тучи, давившие своей тяжестью на твою жизнь, чтобы остались в тебе изящество, выносливость — и чувство пространства, — живущие в этих отважных путешественницах»
Вместо подписи — неразборчивые каракули. Ларри удивленно замер с листком в руке.
— Почему это вас так интересует, мой юный друг? — спросил отец Мауро.
Вместо ответа Ларри только загадочно улыбнулся. Документы, один за другим попадавшие ему в руки, постепенно, подобно нити Ариадны, извилистым путем неумолимо вели его к… «К чему?» — в который уж раз спрашивал он себя.
— Я пытался учить английский, читая Гиббона, — продолжил отец Мауро, — но, должно быть, у меня способности только к мертвым языкам! Тем не менее, когда я вижу слово «перелетные», то понимаю, о чем идет речь, но, насколько мне известно, туканы не улетают на зиму.
Ларри рассмеялся и перевел дарственную надпись.
— Этих птиц нельзя назвать и отважными, как мне кажется, — сказал отец Мауро. — Но именно этот листок я нашел в той книге.
— Мне кажется, записка попала в книгу случайно, — сказал Ларри. — Просто ваш молодой человек хотел таким образом отметить место, куда он ее спрятал.
— Книгу?
— Нет, записку, которую я вам только что прочел…
Отец Мауро недоуменно покачал головой.
— Все очень просто, святой отец: он выбрал книгу о птицах потому, что в записке речь идет о них. Оставив том на месте, он рисковал потерять его среди сотен других трактатов по орнитологии, тогда как…
— Сотен! Вы преувеличиваете, друг мой. Аббатство не музей естественной истории!
— Святой отец, вспомните, сколько книг о птицах было в библиотеке?
Отец Мауро прикрыл глаза, словно окидывая полки мысленным взором:
— Томов двадцать или тридцать… Да и то потому, что один из прежних аббатов интересовался ими.
— Ну вот, этого вполне достаточно. Он переставил книгу, чтобы в нужный момент легко ее найти!
— Но почему, в конце концов, брат Коррадо — даже если предположить, что он обнаружил документ в одной из папок, — переложил его, чтобы потом украсть? Он ничего не стоит…
— Очень даже стоит… — ответил Ларри. Отец Мауро с удивлением посмотрел на него.
— Я в отчаянии, что вынужден произносить в этом святом месте имя известного вольнодумца, но мне кажется, что это почерк лорда Байрона, — заявил Ларри.
Отец Мауро нахмурился:
— Вам только кажется, или вы уверены?
— Уверен. За время учебы в Оксфорде через мои руки прошло множество его рукописей. В указанный в записке день Байрон действительно жил в Пизе в палаццо Ланфранчи. Я могу даже сказать, кому адресовано письмо: его другу Шелли. Байрон был одним из немногих, кто так к нему обращался.
— Господи, должно быть, это документ из архива принцессы Скальци, который она нам доверила… Но Коррадо, шалопай эдакий, не мог этого знать: он и читал-то еле-еле!
— Вы правы, отец мой, дарственная надпись Байрона не имеет никакого отношения к книге о туканах. Зачем ему посылать Шелли книгу по зоологии? Нет, я уверен, что он подарил ему нечто такое, о ценности чего смог догадаться даже Коррадо. Именно это он и спрятал в книге, а не сопроводительную записку… И именно это он не хотел потерять… Маленький мерзавец, — ответил Ларри, помолчав.
— Но что, что могло поместиться между страниц книги? Рукопись стихотворения? Дружеское письмо? Может быть, рисунок… Изображение летящих птиц. Это по крайней мере соответствовало бы тексту записки…
Ларри кивнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121