— Разрешите? — спросил он вежливо.
Демба встрепенулся.
Что вам нужно?
— Это, конечно, только формальность, — сказал доктор Рюбзам. — Я, разумеется, вполне уверен, но…
— Да что же вам нужно? — спросил Демба, раздосадованный, что ему помешали.
Как раз в этот миг ему пришло в голову средство спрятать деньги. Он собирался попросить Гюбеля взять их покамест к себе, а уж потом легко было найти выход.
— Я просил бы вас прежде всего снять накидку, — сказал доктор Рюбзам. — Повторяю, я далек от мысли сколько-нибудь… Но…
Демба вытаращил на него глаза и подумал, что ослышался.
— Что вы толкуете? Что вы сказали о моей накидке?
— Да, я попросил бы ее снять, — доктор Рюбзам становился нетерпелив.
— Ни за что, — сказал Демба.
— Что это значит? — спросил доктор Рюбзам. — Вы не хотите?
— Вздор, — сказал Демба. — Оставьте меня в покое.
— Весьма подозрительно, — воскликнул почтовый чиновник.
— Ага! — вырвалось у госпожи Сушицкой.
— В самом деле, очень странно, — подтвердил коммивояжер.
— Так вот в чем дело! — сказал доктор Рюбзам.
— Демба! — крикнул Гюбель. — Часы у тебя?
— Какие часы? — спросил Демба, оторопев.
— Часы господина доктора.
— Не думаете же вы, что я у вас украл часы? — закричал Демба в отчаянии.
— Нет? — спросил доктор Рюбзам изумленно и не совсем уверенным тоном. — Я думал, может быть, в шутку…
— Но ведь это нелепость! — уверял Демба.
— В таком случае дайте же себя обыскать.
— Нет, — твердо сказал Демба.
— Но послушай, Демба, это ведь только формальность. Не станут же эти господа…
— Нет! — заревел Демба и взглянул с мольбою о помощи на студента-медика.
— Вот как! — произнес доктор Рюбзам. — Вы не желаете? В таком случае я знаю, как поступить.
Он повернулся к Дембе спиною и подошел к столу.
— Я не стану спорить, — сказал он совершенно спокойно. — К чему?
И в один миг сгреб все деньги, лежавшие на столе.
Демба смертельно побледнел, увидев свои деньги в руках у доктора Рюбзама. Ярость отчаяния вдруг нашла на него. Нет! Этого нельзя допустить! Нельзя допустить, чтобы деньги достались этому человеку. Надо броситься на него, высвободить руки, вырвать у него деньги! Цепь должна была порваться! Для железа тоже ведь есть предел упругости, сталь тоже ломается. И с невероятным усилием восстал он против своих оков, мышцы напряглись, жилы вспухли, руки под гнетом необходимости превратились в двух возмутившихся исполинов, цепь завизжала… Сталь выдержала усилие.
— Нужно же мне получить обратно свои часы так или иначе, — сказал доктор Рюбзам и сунул в карман деньги Дембы с не совсем чистой совестью. — Иначе я не могу поступить. Про нужду закон не писан.
Глава XVI
И вот Демба очутился на улице, опозоренный, разбитый, обобранный, обманутый в своей последней надежде.
Шел дождь. Он испытывал страшную жажду, и руки у него болели, особенно запястья и пальцы. Он впал в уныние и чувствовал такую усталость, что теперь уже единственным его желанием было оказаться наконец дома, чтобы, спрятав голову под одеяло, ни о чем не думать и уснуть.
Назло своим скованным рукам и ради денег дерзнул он окунуться в сутолоку дня. И взбесившийся день безжалостно гонял его сквозь свои часы, швырял во все стороны, как беспомощную скорлупу грецкого ореха, и теперь Станислав Демба был утомлен, отказывался от борьбы и хотел спать.
«Если я тебе сегодня вечером не положу денег на стол, можешь ехать с Георгом Вайнером», — сказал он утром. Так теперь обстояло дело. Денег у него не было, и он не хотел больше пытаться их раздобыть.
— Пусть уезжает, — говорил он, шагая, самому себе и пожал плечами. — Я ее не удерживаю. До восьми часов вечера она обязана меня ждать. Не дольше. Fair play. Я сделал, что мог, но не добился успеха. Строгая организация коварных случайностей боролась против меня: трест злостных происшествий. Теперь Соня свободна. Вопрос решен, и я соблюду слово. Fair play.
Чувство удовлетворения охватило Дембу при словах «Fair play», и на ходу он принял осанку члена жокей-клуба, собирающегося с бесстрастным лицом уплатить долг чести на крупную сумму.
— В дальнейшем ходе событий я ведь, по счастью, не заинтересован, — тихо сказал Демба и пошел быстрее вперед. — Совершенно не заинтересован.
Это выражение понравилось ему, и он повторил еще раз: «Сим заявляю о своей незаинтересованности», — причем выражением лица напоминал маститого дипломата, делающего заявление большой важности. Он остановился и посредством легкого поклона довел до сведения какого-то незримого противника, что он в дальнейшем ходе событий совершенно не заинтересован.
— Вот именно. Не заинтересован, — повторил он еще раз, потому что не мог отделаться от этого слова, которое, казалось, обладало удивительной способностью проливать на все утешительный и успокаивающий свет. Он был близок к тому, чтобы без малейшей ненависти, злобы и боли рисовать себе, как Соня Гартман завтра уедет с другим и как он сам останется в одиночестве.
— Я не мог сдержать своего обещания, и теперь нужно сделать из этого выводы, — убеждал он самого себя.
Он остановился перед какой-то витриною и искал своего отражения в ее зеркальном стекле, так как ему непременно нужно было наблюдать себя в минуту, когда он хладнокровно, невозмутимо и в готовности ко всему делал выводы.
— Этого уже не изменить. Так было предопределено, — сказал он и постарался убедить себя самого в принудительном характере обстоятельств.
И комиссионер на углу улицы, и приказчик, опускающий ставни на витрине, и служанка, стоявшая в воротах с бутылкою пива в руке, — все они удивленно глядели вслед загадочной фигуре, которая неслась по улицам, опустив голову, пожимая плечами и энергично втолковывая что-то самой себе.
— А теперь — домой! — сказал Демба и остановился. — Куда же я иду? Пора отправиться домой. Микш, вероятно, уже ушел. Сейчас половина восьмого. Скоро придет Стеффи, и я наконец освобожусь от наручников.
Он свернул на Лихтенштейнскую улицу, потому что не видел никаких оснований отказываться от кратчайшего пути к своему дому из-за этого господина Вайнера. Если этот господин Вайнер жил как раз на Лихтенштейнской улице, то это не могло для него послужить причиной обходного движения. Каждая минута была дорога.
Дождь полил сильнее. Демба плотно укутался в свою накидку. Смеркалось, и мерцающий свет газовых фонарей отражался в дождевых лужах.
— Я немного перехватил в своем увлечении этим делом, — рассказывал себе Демба и, уйдя в свои мысли, вступил в лужу. — Пора мне освободиться от своих обязательств.
Этот словесный оборот тоже, странным образом, подействовал на него успокоительно. Он звучал так деловито-холодно, так коммерчески-расчетливо и разоблачал чувства, плохо прикрывавшиеся такими громкими словами, как страдание, ревность и жгучее томление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46