Глава седьмая
Дел различных суета
Первое дело, которое нужно было выполнить Лёшке, — поговорить с матерью или хотя бы оставить ей записку, если матери не окажется дома. Без разговора с матерью Вадим не желал иметь с Кусковым никакого дела. Он так и сказал: «Без этого наши отношения невозможны. Я не хочу, чтобы тебя разыскивала в моей квартире милиция». И мальчишка волей-неволей отправился к себе домой для серьёзного разговора.
Странно ему было идти по своей улице. Словно это был не он, Лёшка Кусков, а какой-то другой человек, который видел свою улицу издалека…
Он прошёл мимо школы, где последнюю неделю перед каникулами шли занятия. Он заглянул в окна первого этажа: у третьеклассников было торжественно от белых передников и новеньких красных галстуков, недавно — двадцать второго апреля — их приняли в пионеры.
Лёшке стало неожиданно грустно оттого, что он больше никогда не придёт в эту школу.
Он вспомнил педсоветы, двойки, контрольные и с облегчением сказал себе, что теперь всё это позади. Но настроение почему-то не поправилось.
Он зашёл к Штифту. Штифт варил обед и тренькал на гитаре.
— Во! — сказал он, пожимая приятелю руку. — Мамаша гитару приволокла, говорит — премию дали. Видал? Я не так гитаре радуюсь, а что не пропила премию-то. Видал?
— А чего ты не в школе?
— Я с физкультуры отпросился: мол, живот болит. Охота на гитаре играть. Во, уже получается…
Штифт закатил глаза под лоб и забряцал по всем струнам:
По тундре, по железной дороге,
Где мчится поезд Воркута — Ленинград…
— Вот тут у меня переход не получается…
— Как там? — спросил Лёшка.
— Да! — Штифт махнул рукой. — Мамаша плачет, а этот переехал! Вчера у вас ночевали…
— Так! — Кускову захотелось что-нибудь разбить или поломать. — Теперь всё ясно. Я дал ей время подумать, а теперь…
— Да погоди, погоди… — говорил Штифт.
— Чего годить! Сейчас соберу вещи, и всё!
Кусков выскочил на лестницу, взбежал к себе на пятый этаж. Дверь, к его удивлению, оказалась незапертой. Навстречу ему выскочил мальчишка лет пяти.
— Ты кто? — спросил он, насупив белёсые, как у Алёшки, брови.
— А ты кто? Что ты тут делаешь? — опешил Кусков и догадался, что это тот самый сынишка Ивана Ивановича, которому нужна мать.

— Я — Колька, — сказал мальчишка. — А ты Алёша? — И такая радость и надежда полыхнули в его голубых глазах, что вся Лёшкина злость прошла.
— Не! — пробормотал он. — Не… Я это… Я из школы. Пришёл узнать, почему он школу мотает.
— Не Алёша, — поник мальчишка. — А я думал — Алёша.
Он, понурив голову, поплёлся в комнату, Кусков двинулся за ним.
— Нету Алёши, — с тяжёлым вздохом сказал Колька. — И где он — никто не знает. Папа поехал в милицию заявлять, а мама в морг, где покойники лежат. Она плачет всё время.
Кусков увидел, что в комнате у матери постель не смята, — значит, спать не ложилась, зато здесь на его диване валялась Колькина одежонка.
«Ну вот, — подумал Лёшка. — Не пустует моё место. Нечего мне тут делать». Но странное дело: не было у него злости на этого малыша, да и о матери он думал как-то иначе, чем вчера, так и стояло перед ним её плачущее лицо.
— В морг поехала! — усмехнулся он.
— Ага! — кивнул мальчишка. — А меня тут оставили. Если, мол, Алёша жив и придёт, его надо покормить. Вот я сижу, жду, обед грею.
— Спички детям не игрушка!
— Я всегда сам разогреваю! — сказал Колька. — Я не спичками, а электрозажигалкой. Она как пистолет: ты-дых — и загорелась.
— Где ж ты научился? — спросил Лёшка. Раньше он никогда с такими малявками и не разговаривал.
— Чему война не научит, — по-стариковски вздохнул Колька.
— Кто так говорит?
— Не говорит, а говорил, — опустил голову Колька. — Дедушка мой говорил, у него потом осколок стронулся…
— Куда стронулся? — спросил Лёшка и вспомнил тот чугунок, что бабушка подняла.
— «Куда»… В сердце, куда же ещё! Тебя как зовут?
— Иванов, — торопливо ответил Лёшка.
— Ты есть будешь? Папа целую кастрюлю щей наварил.
— Он у тебя и щи варить умеет? — зло усмехнулся Алёшка.
— Он всё умеет, — гордо ответил Колька. — И шить, и стирать, и полы мыть… Он же моряк!
«Какой он моряк!» — чуть было не сказал Лёшка, но глянул на жиденькие плечишки и пушистый Колькин затылок и не сказал.
Мальчишка, натужившись, снял с плиты кастрюлю, перетащил её на стол, поставил тарелку.
Высунув от усердия язык, отрезал большой ломоть хлеба.
— Садись, ешь, — позвал он Лёшку.
— Да я не хочу!
— Ну вот! Хлеб уже отрезанный, а ты отказываешься, так нельзя, раз хлеб уже отрезали… Я тебе уже всё налил… Садись! Несолёно? — спросил Колька. — Папа всегда посолить забывает.
Он взял щепотью соль и потрусил её над Алёшкиной тарелкой. Кусков подивился, какие у него маленькие пальцы.
— Ты не бойся! — перехватил его взгляд Колька. — Я руки мыл.
— Слушай… — Лёшке кусок был поперёк горла. — Ты всегда такой был?
— Какой?
«Как старичок», — чуть было не сказал Кусков, но осёкся.
— А игрушки у тебя есть?
— Ого! Ещё как есть! — просиял Колька. — Целый чемодан! Мало что чемодан! Мне в детдоме кахей подарили!
— Что?
— Кахей! Настольный!
— Не кахей, а хоккей! — поправил Лёшка. — В каком это детдоме?
— Ну я же в детдоме жил, когда дедушка умер. Меня же не с кем было оставлять, когда папа работал.
— Давай сыграем, — предложил Кусков.
— Ага!
Колька помчался в другую комнату, но тут же вернулся.
— Там коробка запечатанная, — сказал, потупясь. — Только ты не сердись, Иванов. Она запечатанная.
— Тебе что, её не открыть? — не понял Кусков.
— Чего там открывать! Бумажку разорвал, и всё…
— Ну так открывай!
— Я хотел с Алёшей! — прошептал Колька.
Кусков положил руку на пуховый Колькин затылок. И мальчонка вдруг всхлипнул и, обхватив Кускова, прижался к нему.
— Ты чего? Ты чего это? — растерялся Лёшка.
— Это он из-за нас ушёл! — поднял к нему мокрый нос Колька. — Это он нас не хочет!
— Да что ты!
Лёшка совсем не знал, что ему делать, только гладил Кольку по спине, где острыми бугорками вздрагивали лопатки.
— Кто тебе сказал, что он тебя не хочет?
— Папа! Он ещё сказал вчера, что если так, то, конечно, мы уйдём! Потому что нельзя Алёше жизнь ломать! Насильно мил не будешь. А я уходить не хочу!
— Ну и живи! Кто тебя гонит? — говорил Лёшка. — Живи на здоровье! Теперь у тебя всё есть: и мама, и папа… Вот книжки, — он показал на свою библиотеку из двадцати книжек, где в основном были тоненькие «Самбо для всех» или «История дзюдо». — Ты читать умеешь?
— Не-а!
— Научишься — прочтёшь. Вот тут стол письменный! Где-то тут фломастеры были — бери, рисуй!
— Нет! — сказал решительно Колька. — Здесь ничего трогать нельзя. Алёша может обидеться!
— Да ты что! Он не жадный, ему не жалко!
— В том-то и дело, — всхлипнул Колька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42