ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Вместо нее уроки у вас будет вести Амалия Викторовна, наша англичанка из седьмой школы. И знаешь, что я тебе звоню? Твои пары можно теперь легко исправить!.. Но мне неловко объяснять все по телефону. Надо встретиться.
– Давай! – выпалил я. – А когда?
– Когда хочешь.
Брякнул дверной звонок.
– Минутку, Валя!
На ватных ногах, пронизанных колючими мурашками, я неуверенно подковылял к двери и открыл ее. Это был дядя Гриша, низенький, как карлик, но цилиндрически округлый.
– Здорово, Аскольд! – сказал он, улыбаясь. – Как оно? Где-то тут твоего бати чертежи. Ты в курсе?
– В курсе, дядя Гриша! – Я принес два большущих альбома. – Вот… Вы сейчас куда?
– На комбинат.
– Не прихватите меня?
– Валяй. Я внизу обожду.
Дядя Гриша вышел, а я припал к трубке.
– Слушай, Валя, сколько на твоих?
– М-м, два семнадцать.
– Выходи ровно в два тридцать! – приказал я. – Все поймешь! Живо одевайся! Пока!
Когда вырулили на проспект, я спросил:
– Дядя Гриша, можно маленький крюк?
– Куда?
– Влево.
Машина с прискоком перемахнула трамвайную линию, пронеслась мимо парка и тормознула против Валиного дома. Я только хотел попросить дядю Гришу подождать минуту-две, как Валя появилась на крыльце, в красных сапожках, красной шапочке и в сиреневом плаще. С птичьей быстротой глянув туда-сюда, она ловко перебежала по кирпичам лужу у подъезда, и тут я, выскочив из кабины, крикнул:
– Мы здесь!
– Ой! – пискнула она.
Радостным жестом, смущенно улыбаясь, я предложил ей одноместное сиденье в кабине, отделенное от шоферского теплым бугром мотора, нескладно подсадил, а сам запрыгнул в будочку, которая соединялась с кабиной окошком без стекла. «УАЗик» круто развернулся, и нас тут как не бывало.
Валя обернулась ко мне, сияя.
– Вы меня прямо как похитили!
– Джигиты!
– А куда мы?
– В глушь, в Саратов, – ответил я.
– Как здорово!
«УАЗики» безносы, вроде гоголевского Ковалева, сразу за стеклом обрыв, и дорога так рвется под ноги, что аж пяткам ознобно. Не едешь, а летишь! Дядя Гриша, низкорослость которого скрадывалась за рулем, играючи вел машину своими короткорычажными сильными руками, только успевай приноравливаться к поворотам. Меня, правда, не швыряло, потому что во мне почти не было массы, один дух, а дух, по Ньютону, не обладал инерцией. У Вали инерция была, но она чутко реагировала на повороты, лишь изредка и слегка придерживаясь за скобу. Мы попали в волну светофорных зеленых огней и неслись по городу без остановок. Вырвались на мост. Река нынче вскрылась первого мая, словно вместе с народом решила продемонстрировать свою весеннюю радость и силу, но ледоход у нас кончался быстро: день-два – и чисто, потому что выше, километрах в тридцати, стояла плотина. И лишь редкие льдины проплывали сейчас, но вода поднялась и затопила всю левобережную низину, с ее домиками, огородами и озерками.
В будочке было свое окошко, но я тянулся вперед и смотрел мимо Валиной головы.
В три ноль-ноль мы остановились у железобетонной арки, за которой, возвышаясь друг над другом и загораживая друг друга, громоздились серые заводские корпуса. Из диспетчерской вынырнул отец, очевидно, уже поджидавший машину, и помог Вале сойти. Я не рассчитывал на эту встречу и, выпрыгнув из будочки, растерянно улыбнулся и сказал:
– Пап, это Валя! А это мой папа, Алексей Владимирович, главный инженер всего вот этого!
– Очень приятно! – сказала Валя.
– Мне тоже, – ответил удивленный отец. – А я подумал, что это случайная попутчица дяди Гриши или курьер. – Мы рассмеялись. – Уж не ко мне ли, друзья?
– Нет, пап, мы так.
– Ну, то-то.
– Вас куда подкинуть?
– Никуда. Обратно мы пешком.
– Правильно! Чертежи тут? Ага, вот они! Ну что ж, гуляйте! – Он кивнул нам, втиснулся в кабину, сразу посмурев, и «УАЗик» умчался опять, видно, в прокуратуру.
Валя с живым прищуром огляделась: с одной стороны длинный решетчатый забор, с другой лес.
– И правда, глушь. А теперь куда?
– Еще глуше.
И через дорогу мы двинулись в лес, куда увиливала тропа, ведущая к невидимой городской окраине.
Шоссе шло туда далеким огибом, потому что прямо лежала глубокая лощина. Лес этот, зажатый между городом и промплощадкой, был еще нормальным: высились тут зелено-золотистые, здоровые сосны, густыми островками рос кустарник, тянуло смолистым сквознячком и насвистывали пичужки, но хворь уже привили ему: справа и слева серели в молодняке ноздреватые вороха отходов, лепешки застывшего раствора, бракованные балки и покореженные плиты – словно какие-то внеземные обжоры бесстыдно швыряли сюда внеземных объедков. Даже последние нищие сугробики-льдышки, которые песчаный грунт жадно досасывал под кустами, казались бетонными ошметками. Сквозь одно, метрового диаметра кольцо с голыми ребрами арматуры, проросла сосенка. Лет через тридцать, если свалка не задушит лес и город не поползет в эту сторону, народ подивится на окольцованную сосну.
Мы были одни.
Я думал, наша прогулка будет простой и веселой, как телефонный разговор, но уединение вдруг сковало меня. Я уже не скрывал от себя, как вчера, что влюбился в Валю и что ради нее выходил в эфир, но боялся этой влюбленности, потому что уже дважды она заканчивалась плачевно – девчонки отшатывались от меня, едва я делал намек. И понятно! Разве можно ответить взаимностью такой образине? Поэтому я решил раз и навсегда: ну их к лешему, этих девчонок! И вдруг опять!.. Теперь я знал, что надо таиться, чтобы дольше продлилась эта невесомость. И я таился, стискивая в кармане бочонок 81. Во мне билось ликование, но я подавлял его. Мне бы говорить и говорить с Валей, но я молчал; мне бы кувыркаться и плясать вокруг нее, но я спокойно брел рядом; мне бы смеяться, но я почти хмурился; мне бы не сводить с нее глаз, но я покосился на нее лишь украдкой, как на электросварку.
– Аскольд, ты уже был здесь? – спросила Валя.
– Был. Вон там маслята собирал.
– С кем?
– Как с кем? Один.
– А почему ты покраснел?
– Потому что вопрос странный.
– Сам ты странный.
Она отбежала в сторону, набрала сосновых шишек и стала кидать в меня. Пятясь, я ловил их и складывал в карман. На просеке, под тяжело прогнутыми проводами ЛЭП, мы сблизились, и я сказал, таинственно подняв палец:
– Послушай-ка!
Валя запрокинула голову и замерла. Щека ее была в десяти сантиметрах от моих губ. Я вспомнил, что почти вот так же, обманув Шулина, шустрая Любка Игошина нанесла ему оскорбительный поцелуй, и смутился.
– Шуршит, – сказала Валя.
– Ток, – шепнул я.
– Да?
– Еще минут пять, и у нас волосы выпадут.
– Почему?
– Излучение.
– Мама! – воскликнула Валя, кидаясь вон с просеки.
Я догнал ее и усмехнулся:
– Трусиха!
– Ага, трусиха! Хочешь, чтобы я облысела? Вам что, хоть лысые, хоть бородатые, а нам?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39