Мартин Бек внимательно посмотрел на него и покачал головой.
Колльберг ждал.
— Оке Гюннарссон. Правда, теперь моя фамилия Буман.
Они сразу вспомнили. Шесть лет назад он в драке убил своего сверстника и коллегу, журналиста Альфа Матссона. Оба были под крепкой мухой, Матссон первый затеял драку, убийство было непреднамеренным. Когда Гюннарссон опомнился, он взял себя в руки и очень толково постарался замести следы. Дело было поручено Мартину Беку, ему пришлось даже на неделю выехать в Будапешт, но в конце концов он выследил Гюннарссона. Колльберг присутствовал при аресте, но победа не доставила им удовлетворения, они успели проникнуться симпатией к Гюннарссону и видели в нем скорее жертву обстоятельств, чем хладнокровного убийцу.
В то время Гюннарссон носил бороду, стригся коротко и был куда тучнее.
— Садись, — пригласил Мартин Бек, убирая со стула газету.
— Спасибо. — Оке сел.
— А ты изменился, — сказал Колльберг. — И вес сбросил.
— Я не старался. А вообще-то нарочно изменил внешность. И не так уж плохо, если вы не узнали меня сразу.
— Почему «Буман»? — спросил Колльберг.
— Девичья фамилия матери. Самое простое. И теперь я так привык, что старую свою фамилию почти и не вспоминаю. Буду вам признателен, если вы тоже ее забудете.
— Ладно, Буман, — сказал Колльберг.
— Что ты делаешь в Андерслёве? — спросил Бек. — Ты здесь живешь?
— Нет, — ответил Оке Буман. — Приехал, чтобы попробовать взять у вас интервью. Я живу в Треллеборге. Работаю в «ТА». Это мой материал на первой полосе вы только что читали.
— Ты же совсем по другим темам специализировался, — заметил Колльберг.
— Верно. Да только в провинциальной газете приходится быть мастером на все руки. Мне еще повезло, что устроился на работу. Мой опекун помог.
— Давно ты в этой газете? — спросил Мартин Бек.
— Уже полтора года. Мне шесть лет дали — помните небось. Непредумышленное убийство. Три года отсидел, остальные сбросили и выпустили условно. Первое время на воле я себя жутко чувствовал. Чуть не хуже, чем в тюрьме, а там ведь ой как не сладко. Я не знал, куда деться. Главное было — держаться подальше от Стокгольма. В конце концов взяли меня в авторемонтную мастерскую в Треллеборге. И назначили опекуна — мировая баба. Она уговорила меня, чтобы я снова начал писать. Вот и попал в газету. Только главный редактор да еще два-три человека в городе знают… В общем, мне чертовски повезло.
По лицу его нельзя было сказать, что он очень счастлив.
Принесли кофе; некоторое время царило молчание.
Журналист посасывал трубку, нерешительно глядя на Мартина Бека.
— Меня ведь газета прислала, чтобы я расспросил вас об этом исчезновении, — сказал он извиняющимся тоном. — А я тут сижу и все про свои дела говорю.
— Да нам ведь в общем-то и нечего добавить к тому, что ты уже написал, — ответил Мартин Бек. — Ты ведь беседовал с Херрготтом Радом?
— Говорил, конечно, — подтвердил Оке Буман. — Но если вы оба сюда явились, значит, что-то подозреваете. Только по-честному — вы допускаете, что Фольке Бенгтссон убил ее?
— Мы пока ничего не допускаем. С Бенгтссоном даже и не говорили еще. Нам известно только одно: что Сигбрит Морд с семнадцатого октября не бывала дома и никто, похоже, не знает, где она.
— Но ведь вы читали «Вечерку».
— За их догадки мы не отвечаем, — сказал Колльберг. — А вот твоя газета производит вполне пристойное впечатление.
— Мы думаем вскоре созвать пресс-конференцию, — объяснил Мартин Бек. — Сейчас в этом нет смысла, нам просто нечего сказать. Но если ты наберешься терпения, я позвоню и скажу, как только выяснится что-нибудь новое. Идет?
— Идет, — ответил Оке Буман.
У Мартина Бека и Колльберга было такое чувство, словно они перед ним в долгу. И они сами не смогли бы объяснить почему.
Мартин Бек снова и снова вспоминал руки Бертиля Морда, и после ленча ему вдруг пришло в голову съездить в Треллеборг и послать по телексу запрос в Париж, в «Интерпол», по поводу этого Морда.
Большинство людей, в том числе многие сотрудники полиции, считают «Интерпол» никчемной организацией. Дескать, она тяжела на подъем, сплошная бюрократия, а в общем одна только видимость.
В данном случае эта характеристика себя не оправдала. Ответ пришел через шесть часов. Бек и Колльберг устроились в доме у Рада.
Полиция Тринидада-Тобаго сообщала, что Бертиль Морд был задержан шестого февраля тысяча девятьсот шестьдесят пятого года за убийство смазчика, бразильца по национальности. В тот же день полиция рассмотрела его дело и нашла Бертиля Морда виновным в нарушении общественного порядка, а также в «джастифайэбл хомисайд», что в Тринидаде-Тобаго считалось ненаказуемым. За нарушение общественного порядка его присудили к штрафу в размере четырех фунтов. Смазчик пристал к женщине, находившейся в обществе Морда, и, следовательно, сам был виноват в том, что произошло. Морд покинул страну уже на следующий день.
— Пятьдесят крон, — сказал Колльберг. — Не так уж дорого за то, чтобы отправить на тот свет человека.
— Джастифайэбл хомисайд, — произнес Рад. — Это как же по-нашему будет? Шведский закон предусматривает право на самозащиту… Но как же все-таки перевести?
— Непереводимая формулировка, — сказал Мартин Бек.
— Несуществующее понятие, — подхватил Колльберг.
— Ну нет, — рассмеялся Рад. — В Штатах оно очень даже существует. Стоит полиции кого-нибудь убить — джастифайэбл хомисайд! Дословно — оправданное убийство. Там без этого дня не проходит.
Наступила мертвая тишина.
Колльберг с отвращением отодвинул тарелку с недоеденным бутербродом.
Потом он жадно глотнул пива и вытер рот рукой.
— Так на чем мы остановились? У Морда тухлое алиби, а то и вовсе никакого. И он известный буян. А как с мотивами?
— Ревность, — сказал Мартин Бек.
— К кому ревновать?
— Бертиль Морд способен ревновать к коту, — заметил Рад и несмело усмехнулся. — Потому они и не держали кота.
— Не густо, — сказал Колльберг. — Перейдем к Фольке. У Фольке Бенгтссона нет никакого алиби и есть судимость за убийство. Но есть ли у него мотивы?
— Он ненормальный — чем не мотив, — сказал Рад.
— Если говорить об убийстве Розанны Макгроу, — возразил Мартин Бек, — то там был мотив. Правда, достаточно сложный.
— Чепуха, Мартин, — вмешался Колльберг. — Есть одна вещь, о которой мы с тобой никогда не говорили, но я об этом думал много раз. Ты убежден, что Фольке Бенгтссон был виновен в убийстве… Я тоже в этом убежден… А доказательства? Конечно, он тебе признался — после того как мы подстроили ему провокацию, а я сломал ему руку. На суде-то он отпирался. Что же было доказано? Только то, что он пытался изнасиловать или, возможно, — повторяю: возможно! — убить сотрудницу полиции, которой мы поручили заманить и соблазнить его и которая была почти раздета, когда он пришел к ней на квартиру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41