ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Пусть и впредь не будет такого обмана. Аминь.
Иеромонах Иннокентий».
Приняв такое покаяние, синедрион князей церкви по инициативе олонецкого епархиального начальства, при помощи Амвросия балтского и Серафима каменец-подольского, решил не возбуждать шумного дела, а представить Иннокентия Синоду как жертву навязчивых идей, как страдающего манией величия, который не является опасностью ни для церкви, ни для престола. Они предлагали отправить Иннокентия куда-нибудь на житие, но не лишать его духовного сана, как уже обращенного на путь.
Синод, занятый ересями и разбродом в церкви —делом Иоанна Кронштадского, бандита Илиодора, зловещего Распутина, — решил избежать еще одного скандала и согласился с решением суда в Петрозаводске. Согласился и приговорил:
«Инока Иннокентия выслать в Соловецкий монастырь, на покаяние, а дело прекратить».
Иннокентий, попрощавшись с защитниками, забрал мироносиц и выехал каяться на Соловецкий остров.
17
Соломония, бросив Катинку в степи, стремглав неслась по той же дороге, по которой пошла иннокентиевская орда. Не останавливалась, не присаживалась ни на миг, все шла и шла, словно силы ее не только не истощались, но даже пополнялись. Летела пустой холодной степью туда, к жилью, к людям, к свету, живому городу или селу. Соломония не может, не хочет больше слушать завываний метели, в которых ей слышатся предсмертный дикий плач Катинки, предсмертные страшные стоны жертв иннокентиевского богомолья.
Но что это? Что она видит? Кто это стоит, шатается на дороге? Стоит и тоскливо так, жалобно просит о чем-то? Не душа ли это несчастной Катинки? Не её ли это душа вышла на страшный суд? Но прочь отсюда. Прочь, дальше от страшного привидения. Прочь! Прочь!
Однако ноги не слушаются. Почва ушла из-под ног и она повалилась на снег перед самым привидением. Оно не трогает её, а наклоняется и о чем-то спрашивает. Соломония прислуши-вается и узнает человеческую речь.
— Помоги… Голова болит, раскалывается. Помоги, кто ты?
Соломония поднимается и видит над собой окровавленное лицо. Кровь на бороде, волосах и на одежде.
— Кто ты, человек? Чего тебе нужно от меня?
— Кто я? Я из похода Иннокентия. Он убил меня, но я ожил, чтобы отомстить ему за обиды людские, за свои обиды. Помоги мне выйти, я догоню его.
Соломония поднялась и присмотрелась к человеку.
— Кто ты? Как тебя зовут?
— Я? Я несчастный отец, потому что у меня украли ребенка. Я несчастный муж, потому что у меня украли жену. Я потерял сон, лишился жизни — все забрал Иннокентий. Я — Василий Синика, из Липецкого.
— Василий? Синика? Сосед Мардаря?
— Да… Сосед Мардаря.
Соломония немного пришла в себя.
— Пойдем быстрее. Быстрее пойдем.
Взяв Синику за руку, Соломония двинулась вперед, вслед за Иннокентием. Шагала осторожно, присматривалась, чтобы не заблудиться. Шатаясь, Синика шел за ней, держался за ее плечо. Силы покидали его, он терял сознание, падал. Соломония поднимала его и тянула, почти несла дальше. В ней горело страстное желание вырвать этого человека из рук смерти и вместе с ним догнать Иннокентия, отомстить за все, что вытерпела, выстрадала она, начиная от Добруджского монастыря до этой дикой, неприветливой степи. Ни на секунду не останавливалась.
Когда слабел и падал Синика, она натирала ему виски снегом, дышала на руки, грела их под кожухом и тянула его дальше.
Наутро впереди показались избы города Каргополя. Соломония осмотрела Синику с ног до головы.
— Мэй, Василий, нельзя вам так в город входить. В таком виде полиция нас задержит.
Слово «полиция» вернуло Синике сознание. Он осмотрел себя. Действительно, в окровавленной монашеской рясе нельзя идти в город. Соломония сняла с себя кожух и надела его на Василия. Снегом вымыла ему лицо, и через полчаса в город входила странная пара: мужчина, лицо которого было бледно-зеленого цвета, и женщина, крайне истощенная, бледная, словно с креста снятая. На первой же улице они взяли извозчика и поехали на постоялый двор на окраину города. Здесь, в номере, Соломония спросила Синику, как он попал к Иннокентию и оказался один в снегу, да еще избитый. Василий, теперь уже вымытый, побритый, в чистой одежде, тяжело вздохнул и хмуро ответил:
— Если ты в самом деле пойдешь со мной против Иннокентия — расскажу тебе все. Но помни, это смертельная тайна. Поклянись мне, что никому не скажешь — ни кто я, ни откуда.
Соломония встала и торжественно произнесла присягу.
— Клянусь тебе моей ненавистью к тому, кто искалечил мою жизнь, мою душу, что я до конца дней своих не отрекусь от союза с тобой и никогда никому не скажу ни кто ты, ни откуда, ни где я тебя видела. Аминь.
Синика выслушал спокойно и торжественно. А потом лег в постель и устало, словно сквозь сон, сказал:
— Соломония, слушай: у меня была жена — ее нет, Иннокентий забрал; у меня был сын — его нет, Иннокентий забрал; я убил свою жену за то, что родила сына от Иннокентия. Я женился второй раз, ушел из дому. Я сделал так, что люди подумали, будто я утонул в Буге, в Вознесенске. А потом пошел за ним, чтобы своей рукой его убить. Одежду я оставил на берегу. Потом я слышал, что одежду отослали ей, и она живет теперь в моем доме, воспитывает сына… не моего, а Иннокентия. А я вот хожу за ним, чтобы перерезать ему горло. Я уже не Василий Синика, а Степан Маркович Луценко. За бумаги триста рублей дал. Вот и все.
Он устало закрыл глаза и крепко уснул. Соломония сидела возле него и смотрела на его лицо, покрытое глубокими морщинами. Ей жаль было его и себя, и… вспомнилась Катинка.
Окрепший Синика проснулся рано. Удивленно посмотрел на Соломонию. Она сидела возле него, как и вчера. На вид бледная, с затуманенным взором. Он встал с кровати и пошел умываться. Вернулся, а Соломония так же сидела и молча смотрела на кровать, где раньше лежал Синика. Он тронул ее за плечо.
— Умойся, Соломония, освежи голову.
Она посмотрела на него. Взгляд был какой-то холодный, мутный, безразличный. В нем было мертвое, тупое равнодушие ко всему.
— Голова? Чья голова? Разве ты не знаешь, что у меня гвоздь в голове сидит? У меня уже нет моей головы. У меня старая бадья на плечах, а в ее днище гвоздь вбили… Га-га!
Она нагнула голову и показала на темя.
— Вот здесь вбили мне гвоздь… Катинка приходила вытаскивать его, но замерзла она. Мой сын приходил вытаскивать, но ручонки маленькие у него, не мог вытащить. Иннокентий приходил вытаскивать, да еще глубже вбил. И теперь сидит этот гвоздь вот тут. Я веселая сегодня. Я за него замуж выхожу. Ты знаешь моего жениха?
Соломония не вынесла всего пережитого. Теперь, когда ее тело отошло в теплой хате, прошло напряжение, миновала опасность умереть среди снегов, ее разум помутился. В голове все перепуталось. Далекие картины детства, райское блаженство с Иннокентием, затем другой «рай», путешествие в Муромский монастырь, побег оттуда, похороны, самоубийство Катинки — все это помутило ее разум, и она потеряла ощущение реальности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105