Над ним весь мир смеялся. «Крошечная Чечня разгромила великую Россию!» — вот какая молва шла по свету. Спасибо «сердобольному генералу» — «умыл» солдата (в прямом и переносном смысле)! Так умыл, что до сих пор очиститься, отскоблиться не можем!
Спустя время, когда Лебедь баллотировался на пост губернатора Красноярского края, я встретился с одним известным московским тележурналистом. Он мне рассказал, что ездил в Сибирь, был в предвыборном штабе Александра Ивановича.
— Я обалдел, — говорит, — у него там в штабе чеченцев больше, чем русских!
— И чего ты удивляешься, — отвечаю, — долг платежом красен…
Нехороших разговоров о Лебеде после Хасавюрта ходило много. Я не встречал, например, ни одного военного, кто бы не «кинул камень» в «миротворца». Офицеры, служившие с ним в Афганистане, рассказывали даже, как Лебедь, жаждавший быстрой военной славы, обрушил огонь на кишлак дружественного нам племени. Увидел людей с оружием в руках — и давай их свинцом поливать. А ведь предупреждали: не трогай их, они к себе моджахедов не пускают и нам выдают всю информацию о бандитских караванах. Не послушал или не понял… Видно, стремился начальству доложить о быстрой победе над басурманами: столько-то моджахедов убито, столько-то стволов захвачено… В общем, сделал из союзников злейших врагов. Кое-кто из офицеров полез с Лебедем драться. Еле разняли.
Это похоже на армейскую сплетню, и можно было бы пропустить мимо ушей. Но после всего, содеянного Лебедем в 1996 году, я верю в афганскую историю. Допускаю, что нечто подобное могло быть: просто вписывается в характер Александра Ивановича.
Ныне не только мне, но и абсолютному большинству армейских офицеров стыдно, что этот генерал — наш бывший сослуживец. Никто не нанес Российской армии большего вреда, чем Лебедь. Остается одна лишь надежда, что он понимает это и в конце концов публично раскается. Я считаю добрым знаком уже то, что он молчит, не комментирует события, последовавшие за Хасавюртскими соглашениями…
Константин Пуликовский. ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ
Направляясь в Чечню, Борис Березовский (в тот момент официальный представитель федерального центра) сначала поехал к Масхадову, а только потом прилетел в Ханкалу, в штаб ОГВ.
Выслушав обличенного высокой властью Березовского, Пуликовский побледнел, но тут же, собравшись, начал чеканить слова:
— Я, как командующий группировкой, не согласен с такой позицией и считаю, что вы должны были прежде всего встретиться с руководством Объединенной группировки войск. Мы здесь давно собрались и ждем вас. Нам есть что сказать. Неужели перед встречей с Масхадовым вас не интересовало наше мнение, наша оценка ситуации?
— Ты, генерал, можешь считать все, что угодно, — сверкнул глазами столичный визитер. — Твоя задача: молчать, слушать и выполнять то, что тебе мы с Лебедем говорим. Понял?
— Вы говорите, не думая о тех людях, которые сейчас в Грозном в полном окружении кровью харкают, — «закипал» Пуликовский. — Они ждут моей помощи. Я обещал…
— Я тебя, генерал, вместе с твоими людьми, вместе со всей вашей дохлой группировкой сейчас куплю и перепродам! Понял, чего стоят твои обещания и ультиматумы?..
Офицеры, невольные свидетели разговора, опустили головы. Пуликовский с трудом сдержал себя. Стиснул кулаки, круто развернулся и пошел прочь, чувствуя спиной «расстрельный» взгляд Бориса Абрамовича…
В тот же день в Москву, Верховному, было доложено, что жесткая позиция командующего объясняется не военной необходимостью, а личными мотивами: дескать, в Чечне у генерала погиб сын-офицер, и теперь им движет жажда мести, что ради удовлетворения амбиций он готов весь город стереть с лица земли. По коридорам власти в Москве поползли слухи о генерале, заразившемся чеченской «бациллой кровной мести». Пуликовского, мягко говоря, отодвинули от руководства группировкой войск. Все это происходило за несколько дней до подписания в Хасавюрте соглашения «об окончании войны».
После случившегося Константин Борисович продержался в армии чуть больше полугода. Последний раз в военной форме я его видел в марте 97-го на своем 50-летии. А в апреле, будучи уже заместителем командующего войсками СКВО по чрезвычайным ситуациям, он написал рапорт об увольнении из рядов Вооруженных Сил. Его непосредственный начальник генерал-полковник А. Квашнин дал свое согласие. Константин Борисович стал гражданским человеком и уехал в Краснодар, но дома не сиделось. Пошел работать в администрацию края. С военным руководством практически не поддерживал никаких контактов. Однако со мной иногда созванивался, мы даже встречались семьями, но о Чечне старался не говорить.
«Сломали мужика», — сочувственно отмечали в штабах при упоминании его имени. Злые языки даже утверждали, что отставной генерал стал пить. Я знал, что это неправда…
Мы познакомились еще зимой 85-го в Москве, на курсах усовершенствования командного состава при Академии бронетанковых войск. Стажировались в должностях командира и начальника штаба дивизии. За короткий срок успели подружиться. Даже разъехавшись, старались поддерживать связь, изредка созванивались.
Вновь судьба свела нас в феврале 95-го, после взятия Грозного. Пуликовский командовал Восточной группировкой, я — «Югом». Вместе с Квашниным мы приехали в Ханкалу, чтобы на месте посмотреть базу под штаб ОГВ, состояние аэродрома — насколько пригоден для использования нашей авиацией. Там и свиделись с Костей. Крепко обнялись, расцеловались. Кругом непролазная грязища, пронизывающий ветер. Мы сами — чумазые, продрогшие, а на душе тепло, радостно, как бывает при встрече с родным человеком.
Чуть позже я стал командующим 58-й армией, а он — командиром 67-го армейского корпуса. У каждого свои заботы и проблемы, своя сфера ответственности… Виделись редко.
Спустя время я узнал, что у Кости погиб сын: офицер, капитан, заместитель командира батальона. Служил в Московском военном округе и по замене приехал в Чечню. Всего неделю пробыл в своем полку, только-только должность принял. В апреле 1996 года под Ярышмарды Хаттаб со своими головорезами расстрелял нашу колонну, погибло почти сто человек. В колонне шел и его сын. Страшное известие потрясло генерала.
Ему не составляло больших хлопот избавить сына от командировки в Чечню. Я знаю людей (их, к сожалению, немало), которые с готовностью шли на все, лишь бы «отмазать» своих детей, племянников, братьев от службы в «горячей точке». Генерал Пуликовский был другого склада: сам служил Родине честно, никогда не искал «теплых мест», того же требовал и от других, включая родного сына.
Из той же когорты, кстати, — генерал Г. Шпак (командующий ВДВ) и генерал А. Сергеев (командующий войсками Приволжского военного округа), также потерявшие сыновей на чеченской войне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Спустя время, когда Лебедь баллотировался на пост губернатора Красноярского края, я встретился с одним известным московским тележурналистом. Он мне рассказал, что ездил в Сибирь, был в предвыборном штабе Александра Ивановича.
— Я обалдел, — говорит, — у него там в штабе чеченцев больше, чем русских!
— И чего ты удивляешься, — отвечаю, — долг платежом красен…
Нехороших разговоров о Лебеде после Хасавюрта ходило много. Я не встречал, например, ни одного военного, кто бы не «кинул камень» в «миротворца». Офицеры, служившие с ним в Афганистане, рассказывали даже, как Лебедь, жаждавший быстрой военной славы, обрушил огонь на кишлак дружественного нам племени. Увидел людей с оружием в руках — и давай их свинцом поливать. А ведь предупреждали: не трогай их, они к себе моджахедов не пускают и нам выдают всю информацию о бандитских караванах. Не послушал или не понял… Видно, стремился начальству доложить о быстрой победе над басурманами: столько-то моджахедов убито, столько-то стволов захвачено… В общем, сделал из союзников злейших врагов. Кое-кто из офицеров полез с Лебедем драться. Еле разняли.
Это похоже на армейскую сплетню, и можно было бы пропустить мимо ушей. Но после всего, содеянного Лебедем в 1996 году, я верю в афганскую историю. Допускаю, что нечто подобное могло быть: просто вписывается в характер Александра Ивановича.
Ныне не только мне, но и абсолютному большинству армейских офицеров стыдно, что этот генерал — наш бывший сослуживец. Никто не нанес Российской армии большего вреда, чем Лебедь. Остается одна лишь надежда, что он понимает это и в конце концов публично раскается. Я считаю добрым знаком уже то, что он молчит, не комментирует события, последовавшие за Хасавюртскими соглашениями…
Константин Пуликовский. ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ
Направляясь в Чечню, Борис Березовский (в тот момент официальный представитель федерального центра) сначала поехал к Масхадову, а только потом прилетел в Ханкалу, в штаб ОГВ.
Выслушав обличенного высокой властью Березовского, Пуликовский побледнел, но тут же, собравшись, начал чеканить слова:
— Я, как командующий группировкой, не согласен с такой позицией и считаю, что вы должны были прежде всего встретиться с руководством Объединенной группировки войск. Мы здесь давно собрались и ждем вас. Нам есть что сказать. Неужели перед встречей с Масхадовым вас не интересовало наше мнение, наша оценка ситуации?
— Ты, генерал, можешь считать все, что угодно, — сверкнул глазами столичный визитер. — Твоя задача: молчать, слушать и выполнять то, что тебе мы с Лебедем говорим. Понял?
— Вы говорите, не думая о тех людях, которые сейчас в Грозном в полном окружении кровью харкают, — «закипал» Пуликовский. — Они ждут моей помощи. Я обещал…
— Я тебя, генерал, вместе с твоими людьми, вместе со всей вашей дохлой группировкой сейчас куплю и перепродам! Понял, чего стоят твои обещания и ультиматумы?..
Офицеры, невольные свидетели разговора, опустили головы. Пуликовский с трудом сдержал себя. Стиснул кулаки, круто развернулся и пошел прочь, чувствуя спиной «расстрельный» взгляд Бориса Абрамовича…
В тот же день в Москву, Верховному, было доложено, что жесткая позиция командующего объясняется не военной необходимостью, а личными мотивами: дескать, в Чечне у генерала погиб сын-офицер, и теперь им движет жажда мести, что ради удовлетворения амбиций он готов весь город стереть с лица земли. По коридорам власти в Москве поползли слухи о генерале, заразившемся чеченской «бациллой кровной мести». Пуликовского, мягко говоря, отодвинули от руководства группировкой войск. Все это происходило за несколько дней до подписания в Хасавюрте соглашения «об окончании войны».
После случившегося Константин Борисович продержался в армии чуть больше полугода. Последний раз в военной форме я его видел в марте 97-го на своем 50-летии. А в апреле, будучи уже заместителем командующего войсками СКВО по чрезвычайным ситуациям, он написал рапорт об увольнении из рядов Вооруженных Сил. Его непосредственный начальник генерал-полковник А. Квашнин дал свое согласие. Константин Борисович стал гражданским человеком и уехал в Краснодар, но дома не сиделось. Пошел работать в администрацию края. С военным руководством практически не поддерживал никаких контактов. Однако со мной иногда созванивался, мы даже встречались семьями, но о Чечне старался не говорить.
«Сломали мужика», — сочувственно отмечали в штабах при упоминании его имени. Злые языки даже утверждали, что отставной генерал стал пить. Я знал, что это неправда…
Мы познакомились еще зимой 85-го в Москве, на курсах усовершенствования командного состава при Академии бронетанковых войск. Стажировались в должностях командира и начальника штаба дивизии. За короткий срок успели подружиться. Даже разъехавшись, старались поддерживать связь, изредка созванивались.
Вновь судьба свела нас в феврале 95-го, после взятия Грозного. Пуликовский командовал Восточной группировкой, я — «Югом». Вместе с Квашниным мы приехали в Ханкалу, чтобы на месте посмотреть базу под штаб ОГВ, состояние аэродрома — насколько пригоден для использования нашей авиацией. Там и свиделись с Костей. Крепко обнялись, расцеловались. Кругом непролазная грязища, пронизывающий ветер. Мы сами — чумазые, продрогшие, а на душе тепло, радостно, как бывает при встрече с родным человеком.
Чуть позже я стал командующим 58-й армией, а он — командиром 67-го армейского корпуса. У каждого свои заботы и проблемы, своя сфера ответственности… Виделись редко.
Спустя время я узнал, что у Кости погиб сын: офицер, капитан, заместитель командира батальона. Служил в Московском военном округе и по замене приехал в Чечню. Всего неделю пробыл в своем полку, только-только должность принял. В апреле 1996 года под Ярышмарды Хаттаб со своими головорезами расстрелял нашу колонну, погибло почти сто человек. В колонне шел и его сын. Страшное известие потрясло генерала.
Ему не составляло больших хлопот избавить сына от командировки в Чечню. Я знаю людей (их, к сожалению, немало), которые с готовностью шли на все, лишь бы «отмазать» своих детей, племянников, братьев от службы в «горячей точке». Генерал Пуликовский был другого склада: сам служил Родине честно, никогда не искал «теплых мест», того же требовал и от других, включая родного сына.
Из той же когорты, кстати, — генерал Г. Шпак (командующий ВДВ) и генерал А. Сергеев (командующий войсками Приволжского военного округа), также потерявшие сыновей на чеченской войне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90