Поплевав на тонкие вязаные рукавицы, он схватился за веревку, упираясь ногами в стену, и по-медвежьи тяжело, но проворно одолел подъем и взгромоздился на стену. Посидел пригнувшись, вглядываясь в ночную муть, потом тихонько посвистел — и так резко отпрянул, что чуть не свалился со стены, а до его сотоварищей долетело глухое, утробное ворчанье, которое грозило вот-вот перейти в громогласный лай.
Князь Федор особо интересовался, есть ли в крепости собаки, и Вавила, проведя тщательную разведку, выяснил, что имеется один только пес, принадлежащий Пырскому, злой, как и его хозяин (солдаты втихомолку даже и кликали его Степашкою, по имени капитана), всегда мучимый плотским голодом, ибо из крепости его не выпускали, а другой собачки здесь не было. Хитроумный Вавила, для коего воздержание всегда было самым тяжелым испытанием, придумал, как обезопасить себя со товарищи — и порадовать проголодавшегося по женской ласке страдальца. По его знаку Савка привязал к веревке теплый, тихонько повизгивающий мешок. Вавила проворно поднял груз на стену, развязал — и вынул хорошенькую сучку, испытывавшую те же страдания, что и Степашка, ибо у нее была течка. Перевесившись как можно ниже, Вавила осторожно опустил ее со стены — и едва успел различить две тени, метнувшиеся друг к другу, как их скрыла мгла. Опасности с этой стороны можно было не опасаться. Когда сучку утром обнаружат, подумают, что она украдкой проскользнула под колесами телеги, везущей провиант для гарнизона. Может, и оставят ее для Степашкиных утех…
Искренне пожелав бедолаге счастливой жизни, Вавила бесшумно перелез через стену и, повисев на руках, рухнул в сугроб, не причинив себе ни малого урону. Огляделся, обошел часовню, близ которой высадился на землю обетованную, — все тихо. Через мгновение на стене возникла черная фигура. Это был князь. Вавила дал знак — князь легко приземлился рядом. Подъем Савки несколько замедлился, ибо княжеский камердинер был обременен каким-то пухлым узлом, с которым никак не желал расстаться, и на все сердитые вопросы отвечал одно: «Сгодится, вот увидите!» Князь Федор вообще не был уверен, стоило ли брать с собою Савку: чем меньше народу будет шататься по крепости, тем лучше, но Савка просто-таки вцепился в него: «Да хоть за дверью постою, покараулю, знак подам, если что не так! Сгожусь, вот увидите!» Пришлось сдаться. Впрочем, верный слуга еще ни разу не подвел князя, напротив — иногда поражал его изощренным воображением.
Оставалось надеяться, что Савка и впрямь сгодится.
* * *
Ну, слава богу, все они наконец-то выбрались из спасительного сугроба, вытащили из забора крюк и зарыли его в снег: дожидаться своего часа. Ведь к утру предстояло выбираться из Раненбурга, а это могло стать еще той задачкою! Впрочем, князь Федор пока об этом старался не думать: хлопот и без того довольно.
Совсем рядом виднелись очертания часовенки.
Путь Вавиле теперь лежал туда: завесить окна, все приготовить. Но он медлил; не обращая внимания на секущий снег, вглядывался в лицо князя:
— Может, я все-таки сам ее приведу, а? Вам бы лучше здесь ждать, в безопасности…
Князь резко, сердито мотнул головой. Ну какой разговор?! Это был замысел Вавилы: мол, князь Федор схоронится в часовенке, а поп прокрадется в комнату Марьи Александровны и под каким-нибудь предлогом, украдкою, приведет ее. Савке, который пуще всего пекся о господской безопасности, предложение сие показалось заманчивым, однако князь Федор отказался наотрез. Все, хватит обманов и уловок в его с Машей жизни! Он должен задать ей вопрос и получить на него ответ, должен всякое ее решение принять в лицо, даже если это убьет его.
Примерно так он объяснил свой отказ Вавиле, и тот воззрился на него с суеверным ужасом:
— Это что ж.., выходит, ежели она не согласится, то мы попусту все наши приключения затеваем? Может статься, ни с чем придется уйти?!
— Может статься, — негромко проговорил князь, и что-то такое углядел Вавила в его непроницаемом лице, от чего прикусил язык. А теперь вновь завел тревожные речи, столь болезненные для сердца князя Федора, ибо куда больше, чем собак, солдат и Пырского, вместе взятых, он боялся увидеть ненависть в глазах любимой и услышать этот срывающийся шепот, от которого не раз просыпался и не мог больше уснуть: "Подите прочь!
Прочь от меня подите!.."
Почувствовав, как вмиг закручинился князь, Савка Украдкою показал Вавиле кулак и осторожно потянул барина за рукав:
— Да не слушайте вы его, ваше сиятельство! Пойдемте, мешкать не след.
Князь Федор молча двинулся за ним, а Вавила, тяжело вздохнув, проскользнул в пахнущую ладаном тьму часовни.
* * *
По расспросным сведениям и благодаря Вавилиной разведке ночные гости вполне ориентировались в доме, куда прибыли незванны-нежданны. Входная дверь на ночь запиралась изнутри, однако Вавила исхитрился расколупать замазанное на зиму окошко в малой кухоньке, так что забраться в дом удалось без помех. Едва шагнув в коридор, князь Федор понял, что слухи о многочисленной охране опального светлейшего и его семейства ничуть не преувеличены: храп, который несся по коридорам, издавали не менее двадцати стражников! «Интересно, узникам удается хотя бы вздремнуть под такой грохот?» — подумал он с сочувствием, теперь уже с меньшей опаскою ступая по скрипучим половицам: храп поглощал все звуки.
Они миновали двух часовых внизу и наверху лестницы (оба предавались сну так самозабвенно, что, пожалуй, не проснулись бы, даже если бы досужий шутник подергал их за усы!) и поднялись на второй этаж, где были жилые комнаты. Здесь, словно из уважения к покою заключенных, подобралась команда не столь громогласных храпунов, однако же и этого хватило, чтобы таинственные гости незаметно прокрались по коридору и нашли шестую от лестницы дверь, за которой располагалась комната старшей дочери Меншикова.
Савка, прошелестев: «Покараулю!» — канул в густую тень под стеною — словно и не было его.
Князь Федор взялся за ручку двери и постоял так, набираясь храбрости. Он не думал об этом, но всем существом своим определенно знал: если Мария сейчас его отвергнет, ничего ему более не останется, как открыть свой потайной ларчик, о котором не знал даже вездесущий Савка, и откупорить малую стекляницу с тяжелой, маслянистой, ядовито-зеленой жидкостью, слабо пахнущей мятою. И, в отличие от злополучного Александра Данилыча, коего князь обрек на медленное умирание, жизнь его будет прервана мгновенно, как если бы там, в заоблачных высях, в обиталище богов, чья-то твердая рука в один взмах перерезала острым лезвием туго натянутую нить.
Наверное, он слишком долго стоял, потому что Савка, на миг явившись из тени, довольно-таки непочтительно ткнул его в плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Князь Федор особо интересовался, есть ли в крепости собаки, и Вавила, проведя тщательную разведку, выяснил, что имеется один только пес, принадлежащий Пырскому, злой, как и его хозяин (солдаты втихомолку даже и кликали его Степашкою, по имени капитана), всегда мучимый плотским голодом, ибо из крепости его не выпускали, а другой собачки здесь не было. Хитроумный Вавила, для коего воздержание всегда было самым тяжелым испытанием, придумал, как обезопасить себя со товарищи — и порадовать проголодавшегося по женской ласке страдальца. По его знаку Савка привязал к веревке теплый, тихонько повизгивающий мешок. Вавила проворно поднял груз на стену, развязал — и вынул хорошенькую сучку, испытывавшую те же страдания, что и Степашка, ибо у нее была течка. Перевесившись как можно ниже, Вавила осторожно опустил ее со стены — и едва успел различить две тени, метнувшиеся друг к другу, как их скрыла мгла. Опасности с этой стороны можно было не опасаться. Когда сучку утром обнаружат, подумают, что она украдкой проскользнула под колесами телеги, везущей провиант для гарнизона. Может, и оставят ее для Степашкиных утех…
Искренне пожелав бедолаге счастливой жизни, Вавила бесшумно перелез через стену и, повисев на руках, рухнул в сугроб, не причинив себе ни малого урону. Огляделся, обошел часовню, близ которой высадился на землю обетованную, — все тихо. Через мгновение на стене возникла черная фигура. Это был князь. Вавила дал знак — князь легко приземлился рядом. Подъем Савки несколько замедлился, ибо княжеский камердинер был обременен каким-то пухлым узлом, с которым никак не желал расстаться, и на все сердитые вопросы отвечал одно: «Сгодится, вот увидите!» Князь Федор вообще не был уверен, стоило ли брать с собою Савку: чем меньше народу будет шататься по крепости, тем лучше, но Савка просто-таки вцепился в него: «Да хоть за дверью постою, покараулю, знак подам, если что не так! Сгожусь, вот увидите!» Пришлось сдаться. Впрочем, верный слуга еще ни разу не подвел князя, напротив — иногда поражал его изощренным воображением.
Оставалось надеяться, что Савка и впрямь сгодится.
* * *
Ну, слава богу, все они наконец-то выбрались из спасительного сугроба, вытащили из забора крюк и зарыли его в снег: дожидаться своего часа. Ведь к утру предстояло выбираться из Раненбурга, а это могло стать еще той задачкою! Впрочем, князь Федор пока об этом старался не думать: хлопот и без того довольно.
Совсем рядом виднелись очертания часовенки.
Путь Вавиле теперь лежал туда: завесить окна, все приготовить. Но он медлил; не обращая внимания на секущий снег, вглядывался в лицо князя:
— Может, я все-таки сам ее приведу, а? Вам бы лучше здесь ждать, в безопасности…
Князь резко, сердито мотнул головой. Ну какой разговор?! Это был замысел Вавилы: мол, князь Федор схоронится в часовенке, а поп прокрадется в комнату Марьи Александровны и под каким-нибудь предлогом, украдкою, приведет ее. Савке, который пуще всего пекся о господской безопасности, предложение сие показалось заманчивым, однако князь Федор отказался наотрез. Все, хватит обманов и уловок в его с Машей жизни! Он должен задать ей вопрос и получить на него ответ, должен всякое ее решение принять в лицо, даже если это убьет его.
Примерно так он объяснил свой отказ Вавиле, и тот воззрился на него с суеверным ужасом:
— Это что ж.., выходит, ежели она не согласится, то мы попусту все наши приключения затеваем? Может статься, ни с чем придется уйти?!
— Может статься, — негромко проговорил князь, и что-то такое углядел Вавила в его непроницаемом лице, от чего прикусил язык. А теперь вновь завел тревожные речи, столь болезненные для сердца князя Федора, ибо куда больше, чем собак, солдат и Пырского, вместе взятых, он боялся увидеть ненависть в глазах любимой и услышать этот срывающийся шепот, от которого не раз просыпался и не мог больше уснуть: "Подите прочь!
Прочь от меня подите!.."
Почувствовав, как вмиг закручинился князь, Савка Украдкою показал Вавиле кулак и осторожно потянул барина за рукав:
— Да не слушайте вы его, ваше сиятельство! Пойдемте, мешкать не след.
Князь Федор молча двинулся за ним, а Вавила, тяжело вздохнув, проскользнул в пахнущую ладаном тьму часовни.
* * *
По расспросным сведениям и благодаря Вавилиной разведке ночные гости вполне ориентировались в доме, куда прибыли незванны-нежданны. Входная дверь на ночь запиралась изнутри, однако Вавила исхитрился расколупать замазанное на зиму окошко в малой кухоньке, так что забраться в дом удалось без помех. Едва шагнув в коридор, князь Федор понял, что слухи о многочисленной охране опального светлейшего и его семейства ничуть не преувеличены: храп, который несся по коридорам, издавали не менее двадцати стражников! «Интересно, узникам удается хотя бы вздремнуть под такой грохот?» — подумал он с сочувствием, теперь уже с меньшей опаскою ступая по скрипучим половицам: храп поглощал все звуки.
Они миновали двух часовых внизу и наверху лестницы (оба предавались сну так самозабвенно, что, пожалуй, не проснулись бы, даже если бы досужий шутник подергал их за усы!) и поднялись на второй этаж, где были жилые комнаты. Здесь, словно из уважения к покою заключенных, подобралась команда не столь громогласных храпунов, однако же и этого хватило, чтобы таинственные гости незаметно прокрались по коридору и нашли шестую от лестницы дверь, за которой располагалась комната старшей дочери Меншикова.
Савка, прошелестев: «Покараулю!» — канул в густую тень под стеною — словно и не было его.
Князь Федор взялся за ручку двери и постоял так, набираясь храбрости. Он не думал об этом, но всем существом своим определенно знал: если Мария сейчас его отвергнет, ничего ему более не останется, как открыть свой потайной ларчик, о котором не знал даже вездесущий Савка, и откупорить малую стекляницу с тяжелой, маслянистой, ядовито-зеленой жидкостью, слабо пахнущей мятою. И, в отличие от злополучного Александра Данилыча, коего князь обрек на медленное умирание, жизнь его будет прервана мгновенно, как если бы там, в заоблачных высях, в обиталище богов, чья-то твердая рука в один взмах перерезала острым лезвием туго натянутую нить.
Наверное, он слишком долго стоял, потому что Савка, на миг явившись из тени, довольно-таки непочтительно ткнул его в плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97