Не имея возможности окунуться в эту жизнь и понять, как обманчиво ее очарование, Тэра поневоле мечтала о ней.
– Послушай, – в порыве великодушия воскликнула Эмма, – хочешь завтра надеть это платье? Я охотно одолжу его тебе!
И тотчас пожалела об этих словах. Глаза Тэры вспыхнули, и по лицу скользнуло выражение, которое у любого другого человека Эмма без колебаний назвала бы гневным. Но Тэра совсем не умела сердиться и, должно быть, была попросту поражена.
– Ты… ты это серьезно? – выдохнула она.
– А почему бы и нет? Оно тебе будет к лицу, а я… у меня гораздо больше нарядов, чем требуется…
Щеки Тэры залил румянец, и Эмма с досадой умолкла. Да что это с ней, в самом деле! Совсем потеряла чувство такта! Может сложиться впечатление, что она хвастается!
– Давай поступим так: я одолжу тебе на завтра это платье, а ты мне дашь поносить шляпку – ту, желтую, со стеклярусом и перьями. Она чудесно пойдет к моему палевому платью. Ну что, согласна?
С минуту Тэра сидела молча, разрываясь между желанием согласиться и гордостью, но потом все же отрицательно показала головой.
– Нет, я не могу. Спасибо за великодушное предложение. Ты настоящая подруга, Эмма.
– Ты тоже, Тэра.
Эмма не могла не ответить на улыбку, кроткую и печальную. В Филадельфии у нее не было недостатка в подругах, но светская дружба не позволяла открыться до конца. Тэра была совсем иной. Настойчивое желание поделиться снова охватило Эмму.
Борясь с собой, она принялась расхаживать по комнате, бесцельно передвигая безделушки на столике, раскрывая и снова ставя на полку книги. В вазочке у кровати стоял букетик полевых цветов, собранных накануне в холмах. Вид его навеял воспоминания о цветах и траве, в которой она и Такер лежали в день выстрела, едва не стоившего Эмме жизни. Тогда он почти поцеловал ее…
Девушка поспешно отошла к окну, но там взгляд сам собой потянулся в сторону «Кленов», где жили Такер с отцом.
Такер, Такер – все время Такер!
Эмма безнадежно вздохнула и отвернулась от окна, потирая ноющие виски.
– Скажи, Тэра, тебе никогда не хотелось, чтобы во взрослой жизни все было так же легко и просто, как в детстве?
– А что за сложности в твоей жизни? – помедлив, спросила та. – Те, что связаны с Такером Гарретсоном?
Эмма вспыхнула. Должно быть, щеки у нее стали краснее дикого мака в вазочке. Даже голова слегка закружилась… впрочем, голова у нее кружилась не первый день. Ничего удивительного, ведь она почти не прикасалась к пище. Дурнота накатывала и отступала волнами, и пришлось сделать усилие, чтобы голос не дрожал.
– Почему ты думаешь, что дело в Такере?
– А что еще мне остается думать? В ту ночь, когда ты приезжала в «Империю» и застала нас с Такером на крыльце, у тебя был такой вид, словно тебя громом поразило.
– Разумеется, я была поражена до глубины души! В смысле поражена тем, что ты и Такер… вот так, вдвоем… то есть я понимаю, что вы сблизились теперь… из-за Бо. Но со стороны могло показаться… я подумала, что…
– Ты приревновала, верно, Эмма? Решила, что между мной и Такером что-то большее, чем просто дружба. Что в тот момент, когда ты появилась, он как раз собирался меня поцеловать?
– Нет, что ты!.. То есть да. Но какое право я имею ревновать?
– Эмма! – В голосе Тэры прозвучал мягкий упрек; она сплела пальцы на коленях и слабо улыбнулась. – Ты ведь знаешь, я любила Бо – любила всем сердцем. Как ты себе это представляешь между мной и Такером? По-твоему, я вижу в нем что-то вроде… заместителя Бо? Только потому, что он его брат?
– Прости, с моей стороны было нелепо так думать. – Эмма присела рядом и заглянула подруге в глаза. – Сейчас это совершенно ясно, но в тот момент я не была ни в чем уверена. Впечатление и впрямь было такое, что Такер вот-вот тебя…
Она не сумела произнести слово «поцелует», потому что ей ненавистна была сама мысль о Такере, целующем Тэру… да и любую другую женщину, если уж на то пошло! Какое-то время в комнате царило молчание, которое нарушила Тэра.
– Мы с Такером друзья, Эмма. Друзья – и только. Ничего иного между нами нет и быть не может. – Девушка помолчала, испытующе глядя на подругу. – А вот о вас с Такером этого не скажешь. Правда, друзьями вы никогда не были, но зато, как мне кажется, стали чем-то большим друг для друга. Как странно! Весь город уверен, что вы по-прежнему враги… но это уже не так, верно, Эмма?
Та промолчала. Тогда Тэра взяла ее руку и слегка сжала.
– Признайся, ведь я права! Это не праздное любопытство с моей стороны. Что-то тебя мучает, снедает, и я хочу помочь. Но как же я помогу, если ничего не знаю наверняка, только догадываюсь.
Эмма поняла, что больше не в силах противиться желанию открыться подруге.
В конце концов, почему бы и нет? У нее нет никого ближе Тэры Маккуэйд. Они дружат со школьных лет, но куда более важно, что Тэра в отличие от Коринны и отца не испытывает к Такеру ненависти. Если кто и сумеет понять, то только она.
– Да, все изменилось, – призналась Эмма быстро, чтобы не дать себе времени передумать. – Я чувствую к Такеру… чувствую то, чего не должна бы. Не должна в первую очередь потому, что он считает папу убийцей и не желает ничего слушать. Он сказал мне, что папу вот-вот арестуют, предъявят обвинение и… и может быть, даже казнят! Клянусь, Тэра, будь моя воля, я ненавидела бы Такера, но я не в силах! Я честно пробовала бороться с собой, но все напрасно. Помнишь, ты спросила, почему я отказала Дереку Карлтону? Когда меня целовал Дерек, ничего не происходило, а когда Такер… происходило все!
Эмма нервно сглотнула, усилием воли удержав поток признаний, – она и так сказала довольно. Даже слишком много. Но ей стало легче уже оттого, что муки, переживаемые в одиночку, стали наконец известны человеку неравнодушному, человеку близкому. Девушка вгляделась в лицо подруги, ища неодобрения. Но Тэра, похоже, не была возмущена. Ее улыбка была полна тепла и понимания.
– Как часто мы бессильны против чувств… – задумчиво произнесла она. – Ты напрасно мучаешь себя, Эмма, напрасно каешься. Никто из нас не совершенен. Что касается Такера… он, может быть, и Гарретсон, но хороший человек.
– Конечно, хороший! – воскликнула Эмма. – Больше того, он лучше многих! Помнишь, как еще в школе он всегда заступался за Харви Уэллса? Он и мне не раз помогал даже тогда, когда я еще была уверена, что он меня ненавидит. Беда в том, что он поддерживает своего отца… но и это не порок. Я, например, стою за своего горой! Скажи, разве сыновняя любовь не заслуживает всяческого одобрения? И потом, Такер добрый… Боже, какой он добрый! Сердце у него мягкое, несмотря на всю эту гору мышц и грубость. Понимаешь, мягкость и доброта в нем то и дело пробиваются на поверхность, как он ни старается казаться грубым. Правда, если бы он это слышал, то ни за что не согласился бы, но…
Эмма смущенно умолкла на середине фразы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Послушай, – в порыве великодушия воскликнула Эмма, – хочешь завтра надеть это платье? Я охотно одолжу его тебе!
И тотчас пожалела об этих словах. Глаза Тэры вспыхнули, и по лицу скользнуло выражение, которое у любого другого человека Эмма без колебаний назвала бы гневным. Но Тэра совсем не умела сердиться и, должно быть, была попросту поражена.
– Ты… ты это серьезно? – выдохнула она.
– А почему бы и нет? Оно тебе будет к лицу, а я… у меня гораздо больше нарядов, чем требуется…
Щеки Тэры залил румянец, и Эмма с досадой умолкла. Да что это с ней, в самом деле! Совсем потеряла чувство такта! Может сложиться впечатление, что она хвастается!
– Давай поступим так: я одолжу тебе на завтра это платье, а ты мне дашь поносить шляпку – ту, желтую, со стеклярусом и перьями. Она чудесно пойдет к моему палевому платью. Ну что, согласна?
С минуту Тэра сидела молча, разрываясь между желанием согласиться и гордостью, но потом все же отрицательно показала головой.
– Нет, я не могу. Спасибо за великодушное предложение. Ты настоящая подруга, Эмма.
– Ты тоже, Тэра.
Эмма не могла не ответить на улыбку, кроткую и печальную. В Филадельфии у нее не было недостатка в подругах, но светская дружба не позволяла открыться до конца. Тэра была совсем иной. Настойчивое желание поделиться снова охватило Эмму.
Борясь с собой, она принялась расхаживать по комнате, бесцельно передвигая безделушки на столике, раскрывая и снова ставя на полку книги. В вазочке у кровати стоял букетик полевых цветов, собранных накануне в холмах. Вид его навеял воспоминания о цветах и траве, в которой она и Такер лежали в день выстрела, едва не стоившего Эмме жизни. Тогда он почти поцеловал ее…
Девушка поспешно отошла к окну, но там взгляд сам собой потянулся в сторону «Кленов», где жили Такер с отцом.
Такер, Такер – все время Такер!
Эмма безнадежно вздохнула и отвернулась от окна, потирая ноющие виски.
– Скажи, Тэра, тебе никогда не хотелось, чтобы во взрослой жизни все было так же легко и просто, как в детстве?
– А что за сложности в твоей жизни? – помедлив, спросила та. – Те, что связаны с Такером Гарретсоном?
Эмма вспыхнула. Должно быть, щеки у нее стали краснее дикого мака в вазочке. Даже голова слегка закружилась… впрочем, голова у нее кружилась не первый день. Ничего удивительного, ведь она почти не прикасалась к пище. Дурнота накатывала и отступала волнами, и пришлось сделать усилие, чтобы голос не дрожал.
– Почему ты думаешь, что дело в Такере?
– А что еще мне остается думать? В ту ночь, когда ты приезжала в «Империю» и застала нас с Такером на крыльце, у тебя был такой вид, словно тебя громом поразило.
– Разумеется, я была поражена до глубины души! В смысле поражена тем, что ты и Такер… вот так, вдвоем… то есть я понимаю, что вы сблизились теперь… из-за Бо. Но со стороны могло показаться… я подумала, что…
– Ты приревновала, верно, Эмма? Решила, что между мной и Такером что-то большее, чем просто дружба. Что в тот момент, когда ты появилась, он как раз собирался меня поцеловать?
– Нет, что ты!.. То есть да. Но какое право я имею ревновать?
– Эмма! – В голосе Тэры прозвучал мягкий упрек; она сплела пальцы на коленях и слабо улыбнулась. – Ты ведь знаешь, я любила Бо – любила всем сердцем. Как ты себе это представляешь между мной и Такером? По-твоему, я вижу в нем что-то вроде… заместителя Бо? Только потому, что он его брат?
– Прости, с моей стороны было нелепо так думать. – Эмма присела рядом и заглянула подруге в глаза. – Сейчас это совершенно ясно, но в тот момент я не была ни в чем уверена. Впечатление и впрямь было такое, что Такер вот-вот тебя…
Она не сумела произнести слово «поцелует», потому что ей ненавистна была сама мысль о Такере, целующем Тэру… да и любую другую женщину, если уж на то пошло! Какое-то время в комнате царило молчание, которое нарушила Тэра.
– Мы с Такером друзья, Эмма. Друзья – и только. Ничего иного между нами нет и быть не может. – Девушка помолчала, испытующе глядя на подругу. – А вот о вас с Такером этого не скажешь. Правда, друзьями вы никогда не были, но зато, как мне кажется, стали чем-то большим друг для друга. Как странно! Весь город уверен, что вы по-прежнему враги… но это уже не так, верно, Эмма?
Та промолчала. Тогда Тэра взяла ее руку и слегка сжала.
– Признайся, ведь я права! Это не праздное любопытство с моей стороны. Что-то тебя мучает, снедает, и я хочу помочь. Но как же я помогу, если ничего не знаю наверняка, только догадываюсь.
Эмма поняла, что больше не в силах противиться желанию открыться подруге.
В конце концов, почему бы и нет? У нее нет никого ближе Тэры Маккуэйд. Они дружат со школьных лет, но куда более важно, что Тэра в отличие от Коринны и отца не испытывает к Такеру ненависти. Если кто и сумеет понять, то только она.
– Да, все изменилось, – призналась Эмма быстро, чтобы не дать себе времени передумать. – Я чувствую к Такеру… чувствую то, чего не должна бы. Не должна в первую очередь потому, что он считает папу убийцей и не желает ничего слушать. Он сказал мне, что папу вот-вот арестуют, предъявят обвинение и… и может быть, даже казнят! Клянусь, Тэра, будь моя воля, я ненавидела бы Такера, но я не в силах! Я честно пробовала бороться с собой, но все напрасно. Помнишь, ты спросила, почему я отказала Дереку Карлтону? Когда меня целовал Дерек, ничего не происходило, а когда Такер… происходило все!
Эмма нервно сглотнула, усилием воли удержав поток признаний, – она и так сказала довольно. Даже слишком много. Но ей стало легче уже оттого, что муки, переживаемые в одиночку, стали наконец известны человеку неравнодушному, человеку близкому. Девушка вгляделась в лицо подруги, ища неодобрения. Но Тэра, похоже, не была возмущена. Ее улыбка была полна тепла и понимания.
– Как часто мы бессильны против чувств… – задумчиво произнесла она. – Ты напрасно мучаешь себя, Эмма, напрасно каешься. Никто из нас не совершенен. Что касается Такера… он, может быть, и Гарретсон, но хороший человек.
– Конечно, хороший! – воскликнула Эмма. – Больше того, он лучше многих! Помнишь, как еще в школе он всегда заступался за Харви Уэллса? Он и мне не раз помогал даже тогда, когда я еще была уверена, что он меня ненавидит. Беда в том, что он поддерживает своего отца… но и это не порок. Я, например, стою за своего горой! Скажи, разве сыновняя любовь не заслуживает всяческого одобрения? И потом, Такер добрый… Боже, какой он добрый! Сердце у него мягкое, несмотря на всю эту гору мышц и грубость. Понимаешь, мягкость и доброта в нем то и дело пробиваются на поверхность, как он ни старается казаться грубым. Правда, если бы он это слышал, то ни за что не согласился бы, но…
Эмма смущенно умолкла на середине фразы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84