Какого черта ты здесь наворотила?
Стоя на три ступеньки выше его, она резко повернулась.
— И что же ты собирался сделать иначе, Колин? Может быть, ты хотел, чтобы ступеньки располагались по диагонали? Или чтобы на месте каждой второй ступеньки зияла пустота, дабы тот, кто не смотрит себе под ноги, проваливался в подземную темницу?
— Ты не имеешь права вмешиваться в мои дела. Я уже предупреждал тебя об этом.
Не говоря больше ни слова, он протиснулся мимо нее по узкой лестнице, распахнул дверь, обитую медными гвоздями, и в нос ему ударили непереносимо свежие запахи. В середине круглой комнаты он остановился как вкопанный, уставясь на вазу с летними розами, которая стояла на его письменном столе. О Господи, розы, любимые цветы его матери, и к их благоуханию примешивается терпкий аромат лимона. Он на мгновение закрыл глаза.
— Вы перешли все границы, мадам.
— Ах, вот как? Стало быть, ты предпочитаешь жить в грязи? Чтобы твои книги продолжали портиться, постепенно распадаясь в труху? Как и следовало ожидать, на твоих книжных полках уже завелись и книжные черви, и книжные вши, и бог знает что еще. Еще чуть-чуть — и твои книги были бы безнадежно испорчены.
Колин повернулся к жене, охваченный яростью и чувством полного бессилия. Она была права, черт бы ее побрал, он вел себя как собака на сене, но он хотел сам руководить всеми работами в доме, потому что это были его дом, его тряпки и хлам, его забота! Так нет же, она возомнила себя госпожой всего и делала все по-своему, без его руководства и позволения. Этого он не мог простить. Он покинул родные края, чтобы защитить ее, а она так бессовестно провела его, захватила власть в его собственном доме и, похоже, вовсе не намерена за это извиняться! Он искал слова, чтобы высказать ей свое негодование, и вдруг выпалил, вспомнив одно из наиболее возмутительных ее прегрешений:
— Я не выношу запахов воска и лимона. А от запаха роз меня тошнит.
— Но миссис Ситон говорила, что твоя мать…
— Не смей говорить о моей матери!
— Хорошо, не буду.
— Ты явилась даже в мою комнату, единственную комнату во всей этой древней развалине, которая была полностью моей с тех пор, как я родился. Ты явилась сюда и переделала все по-своему.
— Если ты прислушаешься к голосу разума и внимательно посмотришь по сторонам, то увидишь, что я ничего не переделала. Да, я поставила на твой письменный стол вазу с розами, но это не переделка, а просто временное добавление к убранству. Неужели ты бы предпочел, чтобы великолепные цвета на этих гобеленах, сотканных твоей прапрабабушкой, продолжали блекнуть и тускнеть, погребенные под многолетним слоем грязи? И чтобы ткань сделалась такой ветхой, что рассыпалась бы в прах? А плиты пола, Колин? Ведь ты мог бы легко сломать ногу, если бы треснувшие плиты не заменили на новые. Притом заметь, я ничего не переделала по своему вкусу: новые плиты выглядят точь-в-точь как остальные. А ковер, этот роскошный обюссонский ковер? Взгляни — ведь только теперь стали явственно видны его чудесные, радующие глаз цвета.
— Ковер — это тоже не твоя забота. Я собирался заняться им сам.
«Да, чего-чего, а упрямства ему не занимать, — подумала Синджен. — Если уж он впился зубами в какую-нибудь кость, то будет драться за нее до конца!»
Призвав на помощь остатки самообладания, она спокойно сказала:
— Как бы то ни было, на замену старых плит ушли сущие гроши. Почему же ты их не заменил?
— Что я сделал или не сделал — это только мое дело. Я не обязан объяснять тебе свои поступки. Это мой дом, мой замок. То, что ты сделала, возмутительно.
— Я твоя жена, Колин. Замок Вир теперь не только твой дом, но и мой. Я должна о нем заботиться.
— Ты можешь быть лишь тем, чем позволяю тебе быть я.
— Силы небесные, да ты ведешь себя как настоящий идиот! Я так ждала, когда ты наконец вернешься домой. Почти три недели, и за все это время ты не послал мне ни единой весточки. Похоже, вы, милорд, забыли, что у вас тоже есть обязанности — например, по отношению к вашим детям.
— Моим детям! Я отлично вижу, что они не переваривают тебя так же, как и при первой вашей встрече, и, вероятно, у них есть на то веская причина. Ты ведь подняла на них руку, не так ли? Наверное, ты вообразила, что раз у тебя столько денег, то ты можешь занять мое место. И ты решила, что в такой ситуации мужчина расхаживал бы по дому, отдавая всем приказы и награждая тумаками детей, если они не слушаются с первого раза.
Синджен решила, что не стоит пускать в ход первое издание пьес Шекспира. Она выбрала толстый том, сочиненный каким-то малоизвестным церковным деятелем шестнадцатого века, и швырнула его в мужа.
Увесистый фолиант с силой ударил его в грудь. Колин охнул, попятился и с изумлением уставился на жену, с трудом веря, что она и впрямь это сделала — запустила в него книгой. Пожалуй, если бы под рукой у нее оказалась шпага, она попыталась бы проткнуть его насквозь.
Он с таким нетерпением ждал, как приедет домой, хотя бы на один — два дня, предвкушал встречу со своей молодой женой — а она швырнула в него книгу. Он с удовольствием представлял себе, как будет восседать во главе большого обеденного стола, как напротив него будет сидеть его жена, а между ними его дети, чистенькие, вымытые ее ласковыми руками, и как они будут весело улыбаться и смеяться в восторге от своей новой мачехи. Он потер грудь, все еще сверля ее глазами. Вот и пришел конец его радужным мечтам.
И сомнений быть не может — в этом деле он кругом прав. Из-за того, что она такая богатая наследница, она сочла возможным присвоить себе его роль и вообразила, что вправе распоряжаться в его доме. Нет, черт бы ее побрал, он этого не потерпит!
— Пожалуй, я запру тебя на ключ в спальне лэрда. Находясь там, ты больше не сможешь сеять раздор.
Синджен смотрела на него не отводя глаз. День был теплый, он ехал с непокрытой головой, и его красивые черные волосы растрепал ветер. Синие глаза, казавшиеся особенно яркими на фоне загара, смотрели на нее гневно и неприязненно. Медленно произнося слова, она спросила:
— Я только пыталась стать настоящим членом твоей семьи, одной из Кинроссов — и за это ты хочешь наказать меня?
— Хорошая жена мужчины из рода Кинроссов не стала бы заставлять всех вокруг плясать под свою дудку. Она бы уважала чувства других. Она бы слушалась своего мужа. То, что ты богатая наследница, не дает тебе права вести себя так, словно ты в придачу еще и лэрд. Я этого не потерплю.
Она отвернулась и быстро пошла прочь. Колин сделал было шаг, чтобы задержать ее, но тут же остановился. Она вышла через распахнутую узкую дверь, и он услышал, как она легко сбегает по винтовой лестнице, лестнице, которую только что починили.
— О черт! — сказал он.
Синджен направилась прямиком к конюшням.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Стоя на три ступеньки выше его, она резко повернулась.
— И что же ты собирался сделать иначе, Колин? Может быть, ты хотел, чтобы ступеньки располагались по диагонали? Или чтобы на месте каждой второй ступеньки зияла пустота, дабы тот, кто не смотрит себе под ноги, проваливался в подземную темницу?
— Ты не имеешь права вмешиваться в мои дела. Я уже предупреждал тебя об этом.
Не говоря больше ни слова, он протиснулся мимо нее по узкой лестнице, распахнул дверь, обитую медными гвоздями, и в нос ему ударили непереносимо свежие запахи. В середине круглой комнаты он остановился как вкопанный, уставясь на вазу с летними розами, которая стояла на его письменном столе. О Господи, розы, любимые цветы его матери, и к их благоуханию примешивается терпкий аромат лимона. Он на мгновение закрыл глаза.
— Вы перешли все границы, мадам.
— Ах, вот как? Стало быть, ты предпочитаешь жить в грязи? Чтобы твои книги продолжали портиться, постепенно распадаясь в труху? Как и следовало ожидать, на твоих книжных полках уже завелись и книжные черви, и книжные вши, и бог знает что еще. Еще чуть-чуть — и твои книги были бы безнадежно испорчены.
Колин повернулся к жене, охваченный яростью и чувством полного бессилия. Она была права, черт бы ее побрал, он вел себя как собака на сене, но он хотел сам руководить всеми работами в доме, потому что это были его дом, его тряпки и хлам, его забота! Так нет же, она возомнила себя госпожой всего и делала все по-своему, без его руководства и позволения. Этого он не мог простить. Он покинул родные края, чтобы защитить ее, а она так бессовестно провела его, захватила власть в его собственном доме и, похоже, вовсе не намерена за это извиняться! Он искал слова, чтобы высказать ей свое негодование, и вдруг выпалил, вспомнив одно из наиболее возмутительных ее прегрешений:
— Я не выношу запахов воска и лимона. А от запаха роз меня тошнит.
— Но миссис Ситон говорила, что твоя мать…
— Не смей говорить о моей матери!
— Хорошо, не буду.
— Ты явилась даже в мою комнату, единственную комнату во всей этой древней развалине, которая была полностью моей с тех пор, как я родился. Ты явилась сюда и переделала все по-своему.
— Если ты прислушаешься к голосу разума и внимательно посмотришь по сторонам, то увидишь, что я ничего не переделала. Да, я поставила на твой письменный стол вазу с розами, но это не переделка, а просто временное добавление к убранству. Неужели ты бы предпочел, чтобы великолепные цвета на этих гобеленах, сотканных твоей прапрабабушкой, продолжали блекнуть и тускнеть, погребенные под многолетним слоем грязи? И чтобы ткань сделалась такой ветхой, что рассыпалась бы в прах? А плиты пола, Колин? Ведь ты мог бы легко сломать ногу, если бы треснувшие плиты не заменили на новые. Притом заметь, я ничего не переделала по своему вкусу: новые плиты выглядят точь-в-точь как остальные. А ковер, этот роскошный обюссонский ковер? Взгляни — ведь только теперь стали явственно видны его чудесные, радующие глаз цвета.
— Ковер — это тоже не твоя забота. Я собирался заняться им сам.
«Да, чего-чего, а упрямства ему не занимать, — подумала Синджен. — Если уж он впился зубами в какую-нибудь кость, то будет драться за нее до конца!»
Призвав на помощь остатки самообладания, она спокойно сказала:
— Как бы то ни было, на замену старых плит ушли сущие гроши. Почему же ты их не заменил?
— Что я сделал или не сделал — это только мое дело. Я не обязан объяснять тебе свои поступки. Это мой дом, мой замок. То, что ты сделала, возмутительно.
— Я твоя жена, Колин. Замок Вир теперь не только твой дом, но и мой. Я должна о нем заботиться.
— Ты можешь быть лишь тем, чем позволяю тебе быть я.
— Силы небесные, да ты ведешь себя как настоящий идиот! Я так ждала, когда ты наконец вернешься домой. Почти три недели, и за все это время ты не послал мне ни единой весточки. Похоже, вы, милорд, забыли, что у вас тоже есть обязанности — например, по отношению к вашим детям.
— Моим детям! Я отлично вижу, что они не переваривают тебя так же, как и при первой вашей встрече, и, вероятно, у них есть на то веская причина. Ты ведь подняла на них руку, не так ли? Наверное, ты вообразила, что раз у тебя столько денег, то ты можешь занять мое место. И ты решила, что в такой ситуации мужчина расхаживал бы по дому, отдавая всем приказы и награждая тумаками детей, если они не слушаются с первого раза.
Синджен решила, что не стоит пускать в ход первое издание пьес Шекспира. Она выбрала толстый том, сочиненный каким-то малоизвестным церковным деятелем шестнадцатого века, и швырнула его в мужа.
Увесистый фолиант с силой ударил его в грудь. Колин охнул, попятился и с изумлением уставился на жену, с трудом веря, что она и впрямь это сделала — запустила в него книгой. Пожалуй, если бы под рукой у нее оказалась шпага, она попыталась бы проткнуть его насквозь.
Он с таким нетерпением ждал, как приедет домой, хотя бы на один — два дня, предвкушал встречу со своей молодой женой — а она швырнула в него книгу. Он с удовольствием представлял себе, как будет восседать во главе большого обеденного стола, как напротив него будет сидеть его жена, а между ними его дети, чистенькие, вымытые ее ласковыми руками, и как они будут весело улыбаться и смеяться в восторге от своей новой мачехи. Он потер грудь, все еще сверля ее глазами. Вот и пришел конец его радужным мечтам.
И сомнений быть не может — в этом деле он кругом прав. Из-за того, что она такая богатая наследница, она сочла возможным присвоить себе его роль и вообразила, что вправе распоряжаться в его доме. Нет, черт бы ее побрал, он этого не потерпит!
— Пожалуй, я запру тебя на ключ в спальне лэрда. Находясь там, ты больше не сможешь сеять раздор.
Синджен смотрела на него не отводя глаз. День был теплый, он ехал с непокрытой головой, и его красивые черные волосы растрепал ветер. Синие глаза, казавшиеся особенно яркими на фоне загара, смотрели на нее гневно и неприязненно. Медленно произнося слова, она спросила:
— Я только пыталась стать настоящим членом твоей семьи, одной из Кинроссов — и за это ты хочешь наказать меня?
— Хорошая жена мужчины из рода Кинроссов не стала бы заставлять всех вокруг плясать под свою дудку. Она бы уважала чувства других. Она бы слушалась своего мужа. То, что ты богатая наследница, не дает тебе права вести себя так, словно ты в придачу еще и лэрд. Я этого не потерплю.
Она отвернулась и быстро пошла прочь. Колин сделал было шаг, чтобы задержать ее, но тут же остановился. Она вышла через распахнутую узкую дверь, и он услышал, как она легко сбегает по винтовой лестнице, лестнице, которую только что починили.
— О черт! — сказал он.
Синджен направилась прямиком к конюшням.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109