Никогда еще Супрамати не видел столько слез радости и не слышал столько благословений. Видя, как вера и надежда загорались в сердцах обездоленных и роптавших, Супрамати казалось, что громадное богатство, которым он располагал, есть действительно неоценимый дар.
Когда он прощался с Розали, они уже подружились.
– Если вам понадобится о чем-нибудь попросить у меня для ваших бедных, то смело приезжайте ко мне – для вас я всегда дома, или, еще лучше, напишите мне, чтобы я приехал к вам, когда понадобится. Кроме того, я назначу ежемесячную сумму, которую вы будете получать от моего нотариуса и тратить по своему усмотрению, – сказал он.
– Как мне благодарить вас за вашу доброту! – сказала Розали со слезами на глазах.
– Есть за что! – со смехом ответил Супрамати. – Я даю только немного золота, которого у меня больше, чем я могу издержать. Истинное же милосердие – это с вашей стороны, так как вы отдаете свое время и труды, и несете нравственную поддержку, которая часто спасает человека от какого-нибудь отчаянного поступка.
Он вернулся домой счастливым, веселым и довольным, каким уже давно не был. Обедал он один; затем лег на свой любимый диван и задумался о том, что видел и перечувствовал за сегодняшний день. Ему казалось, что он действовал согласно с законом гармонии, дающим человеку счастье, так как он знал по опыту, что сделанное добро дает внутреннее довольство и радость, с которыми ничто не может сравниться.
Итак, существует, значит, флюидический закон, вознаграждающий за добродетель и милосердие неоцененным благом удовлетворенной совести.
– Да, – пробормотал он, – я должен изучить эти законы и понять, почему добро создает гармонию, а зло – смуту.
Дальнейшие дни текли в обычных развлечениях, которыми руководил виконт. Пьеретта ловила Супрамати всюду, где могла, и пускала в ход самое отчаянное кокетство, чтобы окончательно завладеть им. Она была бы крайне удивлена, если бы знала, что он не раз думал, смотря на нее:
– Бедная игрушка роскоши и порока! Неужели ты никогда не думаешь о том, что тебя ждет нищета или смерть в больнице, когда увянет твоя красота, которой ты теперь торгуешь?
Однажды вечером виконт со своей возлюбленной и Супрамати с Пьереттой весело заканчивали день в одном модном ресторане. Пьеретта, уже смотревшая на себя как на главную любовницу молодого богача, становилась все смелей и требовательней. В конце ужина выпитое в большом количестве шампанское бросилось ей в голову и довело ее бесстыдство до последних границ. Пропев бравурную шансонетку, которой виконт бешено аплодировал, Пьеретта, не замечая, что Супрамати не выказывал восхищения, начала у него просить награды. Затем она прибавила, что пора бы ему купить ей отель, тем более, что еще сегодня утром она видела в газете объявление о продаже по дешевой цене великолепного дома.
– Что составляют для тебя какие-нибудь пятьсот или шестьсот тысяч франков, а для меня это целое состояние. Ведь должен же ты обеспечить мое будущее! – закончила она, гладя его по щеке.
Загадочная улыбка скользнула по губам Супрамати.
– Ты права: я должен обеспечить твое будущее и уже позаботился об этом. Только вместо того, чтобы купить тебе отель, я положил в банк капитал. Проценты с этого капитала составят солидный пансион, который будет выплачиваться, когда тебе исполнится сорок пять лет. Когда ты будешь стара, чтобы работать, а твои поклонники тебя бросят, ты действительно будешь нуждаться в убежище, чтобы отдохнуть и раскаяться в грехах юности.
Пьеретта страшно побледнела и не сводила с него глаз.
– Ты, конечно, насмехаешься надо мной? – спросила она нерешительно.
– Ничуть. Напротив, я очень серьезно повторяю, что если бы ваши обожатели вместо того, чтобы наряжать вас, думали о том, чтобы обеспечить вам покойную старость, то не столько умирало бы жриц наслаждения от нищеты в углу на чердаке или в больнице. Пока ты молода и красива, Пьеретта, у тебя не будет недостатка в людях, которые будут любить и наряжать тебя, но когда ты состаришься, когда никто больше тебя не пожелает, ты оценишь пенсию, которую я тебе оставляю.
Бледность Пьеретты сразу сменилась ярким румянцем и она со сверкающим взором вскочила со своего места. Став перед Супрамати и уперев кулаки в бока, она вскричала:
– Знаете ли, господин дикарь, что вы очень дерзки! Я не прошу, чтобы вы обеспечивали мою старость: кто знает, доживу ли я до таких лет? После такой обиды я вас больше не люблю, скряга, индийский людоед!
Голос ее дрожал от гнева.
Виконт и его красавица покатывались со смеху. Супрамати же, казалось, нисколько не был оскорблен такими обидными эпитетами. С любезной улыбкой он вынул из бумажника сложенный лист бумаги и подал его молодой женщине.
– Не будь неблагодарной, мой друг! Настанет день, когда мой сегодняшний дар очень и очень пригодится. Возьми и спрячь этот документ или, по крайней мере, запомни место, откуда со временем тебе можно будет черпать средства для честной и спокойной жизни.
Пьеретта не владела собой от бешенства и стояла, как окаменелая.
После минуты ожидания Супрамати снова открыл бумажник и собирался уже вложить туда дарственную запись, как вдруг актриса, подобно пантере, бросилась на него, вырвала документ и спрятала его за корсаж.
– Скряга! Трижды скряга! – с презрением сказала она. – Твой покойный брат Нарайяна – рыцарь, никогда не задался бы такими мелочными идеями. Он осыпал золотом и бриллиантами женщин, которых любил, молодостью и красотой которых упивался, причем не кричал им, как трапист: «помни о смерти», и не вызывал перед ними отвратительного призрака старости.
– Но ведь я не мешаю тебе, дорогая Пьеретта, обменять меня на более рыцарского и щедрого обожателя, – спокойно заметил Супрамати.
Стройная и грациозная, как котенок, Пьеретта бросилась к нему и обняла его за шею, целуя в обе щеки.
– Чудовище! Если бы я не любила тебя, конечно, я указала бы тебе на дверь. Когда заговорит мое сердце, то деньги для меня безделица. Что же касается обиды, то разве истинная любовь не терпит и не прощает всего?!…
Мир был заключен при гомерическом смехе всех присутствующих, не исключая и самой Пьеретты.
Глава седьмая
Супрамати вернулся домой поздно, как это вошло у него в обыкновение с тех пор, как близость мертвой женщины заставила его отказаться от своей спальни. Он не был утомлен, но душа его тосковала. Несмотря на свое решение испытать все удовольствия жизни и выпить до дна кубок наслаждения прежде, чем взяться за кубок знания, как говорил ему старик первосвященник дворца Грааля, он никак не мог войти во вкус грубых удовольствий окружавшего его подозрительного общества. Все эти шалопаи без принципов, аристократы, размотавшие свое благородство, аферисты, ожидающие подачки и, наконец, развратные и жадные женщины внушали ему временами настоящее отвращение и у него все чаще и чаще стало являться желание бежать от всей этой компании пьяниц, игроков и кутил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87