И всякий раз она, Даймонд, оказывалась их последней надеждой.
Но почему последней? Почему не первой? Не главной? Ответ она знала, и знала давно. Видно, таков ее крест — быть палочкой-выручалочкой для других. Иначе почему ее все время осаждают бедные и несчастные?
Она подняла голову и увидела, что бывший опекун насмешливо разглядывает ее встревоженное лицо.
— Мне надо было хотя бы его выслушать, — пролепетала она.
— Стремянка с моторчиком, — фыркнул Хамфри, — какая глупость! Вы только что закончили раздавать тысячи долларов таким же, как он, кретинам.
— Инвестировать, — поправила она. — И могла бы инвестировать на несколько тысяч больше.
Хардвелл посмотрел на нее в упор и раздраженно фыркнул.
— Ты же не можешь исправить весь мир!
— Я и не собираюсь исправлять весь мир, — она вздернула подбородок, — просто пытаюсь сделать его чуть лучше… делаю то, что, на мой взгляд, правильно… то, чему меня учили с детства.
Хардвелл проворчал что-то нечленораздельное, потом опять откинулся на сиденье и скрестил на груди руки. Оба понимали: здесь она его уложила на лопатки.
После безвременной кончины отца Даймонд одиннадцать лет назад Хардвелла Хамфри и его жену Анну назначили опекунами девочки. Они делали все возможное, чтобы привить наследнице Вингейтов собственные представления о христианской морали, следили за тем, чтобы Даймонд не была избалована роскошью, показывали ей изъяны этого мира и воспитывали в ней серьезный, ответственный подход к собственному богатству.
Усилия опекунов увенчались успехом. С первых дней жизни с ними Даймонд выказывала необыкновенную склонность к состраданию и филантропии. Она охотно дарила деньги, еду и одежду всем нуждающимся, но очень рано поняла, что помочь людям «сделать себя»в этом мире гораздо важней и достойней, чем просто давать им средства к существованию. К своему шестнадцатилетию Даймонд уже помогла открыть несколько новых бизнес-предприятий и благотворительных организаций из личных дотаций и незащищенных ссуд.
Но к моменту рокового восемнадцатилетия щедрость Даймонд снискала себе всенародную и тревожную известность. Хардвелл и Анна призадумались. Уж не перегнули ли они палку с принципом «сними с себя последнюю рубашку и отдай ее ближнему»? Надеясь подготовить Даймонд к жизни в высшем обществе Балтимора, Хардвелл и Анна обратились за помощью к жене одного из ведущих балтиморских финансистов. Эвелин Стэнхоуп Вассар решила, что ее дочери, Кларис, будет полезно открыть свой первый сезон в свете вместе с подругой, а посему согласилась приглядеть за самой богатой невестой Балтимора.
Дебют Даймонд состоялся перед самым ее восемнадцатилетием. Девушка стала явлением светского сезона в Балтиморе — обласканная друзьями, обожаемая матронами, избалованная вниманием джентльменов и отпрысков балтиморской элиты.
Богатый и влиятельный Бэзил Вингейт оставил все свое состояние дочери, не ограничив ее юридически. С того дня, когда ей исполнилось восемнадцать лет, не было никого, кто мог бы сказать ей «нет»… или потребовать «нет» от нее.
— Ты, конечно, знаешь, что мы не против твоей благотворительности, — проговорил Хардвелл. Его обычно приветливое лицо помрачнело. — Но это уже слишком… Каждый раз, когда ты выходишь за порог собственного дома, нас атакуют со всех сторон. У ворот собираются целые делегации. На той неделе это была настоятельница сиротского приюта со своими грустными детишками. Сегодня — недоумок, который набросился на нашу карету…
— Он просто хотел показать мне, как работает его агрегат.
Хардвелл ласково накрыл тонкую руку девушки своей большой ладонью.
— Ты слишком мягкосердечна, милая Даймонд. Посмотри, что было с людьми, чьи дома сгорели во время пожара на Хэмпден-стрит. Понадобилась целая неделя, чтобы разобрать тот хаос, который они оставили во флигеле. Ты же не можешь всю жизнь раздавать деньги, будто ты всеобщая добрая тетушка, а твои деньги — центовые мятные лепешки!
Даймонд хмуро взглянула на опекуна. Как жаль, что ее деньги — не центовые мятные лепешки! Один хороший дождичек — и от них осталась бы огромная сладкая гора.
— Ты должна научиться говорить «нет», милая, — Хардвелл внимательно посмотрел ей в лицо, еще раз убедившись в правоте своих подозрений, — или найти кого-то, кто мог бы делать это за тебя. Мужа, например. — Тон сделался резче. — Сдается мне, что единственное предложение, на которое ты отвечала отказом за последние пять лет, — это предложение о замужестве.
Даймонд съежилась под его взглядом.
— О-ох! Чуть не забыли! — Девушка метнулась к окну. Придерживая свою шляпу за узкие поля, она высунула голову из окна кареты и крикнула Неду: — Обязательно останови у пошивочного ателье Мартина и Савоя — надо забрать Робби!
Хардвелл тихо застонал.
— Как будто у нас и без того не хватает на сегодня забот…
Даймонд умолкла и продолжила разговор мысленно… по крайней мере свою партию диалога.
Муж… Глаза девушки сузились. Нужен он ей как корове седло. Подумать только — склонять колени перед неким мужчиной с крепкими кулаками и страстью говорить «нет»! Выслушивать от него, как, когда и где она не должна тратить свое состояние! И это при том, что сорить деньгами — единственное развлечение, которое скрашивает ее жизнь.
Вообще-то было время — не так уж и давно, — когда Даймонд подумывала о замужестве. Муж, полагала она, — ее единственная надежда на детей и семью. А семья — это то, чего она никогда не имела при всем своем богатстве и привилегиях. Возможность создать собственную семью была для нее так привлекательна, что она долгих четыре года высматривала для себя жениха, с одной стороны, страшась зависимости от мужчины, с другой — отчаянно желая завести детей и собственную семью.
Потом, три месяца назад, появился кузен Робби.
На порог ее дома пришла женщина с сомнительной внешностью и прошлым. Она привела с собой мальчика-сироту и заявила, что этот неотесанный паренек — двоюродный брат Даймонд, и настояла на том, чтобы он вернулся в лоно семьи. Старое письмо и поразительное физическое сходство между ней и мальчиком заставили Даймонд взять его в свой тихий дом, в котором она жила со своими престарелыми опекунами. С тех, пор все изменилось.
Она вспомнила энергию Робби, его энтузиазм и непочтительность к строгим правилам общества, в которое он попал. Это был вороватый и смышленый маленький шкодник с дурными манерами. Даймонд улыбнулась.
Теперь у нее имелись зачатки настоящей семьи: Хардвелл и Анна — друзья и замена родителям, а Робби — ребенок, ее ребенок. Жизнь стала практически полной. Зачем ей какой-то муж?
Мелькнула мысль: а что ей делать с тремя женихами?
Глава 3
Мартин и Савой были лучшими портными в Балтиморе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Но почему последней? Почему не первой? Не главной? Ответ она знала, и знала давно. Видно, таков ее крест — быть палочкой-выручалочкой для других. Иначе почему ее все время осаждают бедные и несчастные?
Она подняла голову и увидела, что бывший опекун насмешливо разглядывает ее встревоженное лицо.
— Мне надо было хотя бы его выслушать, — пролепетала она.
— Стремянка с моторчиком, — фыркнул Хамфри, — какая глупость! Вы только что закончили раздавать тысячи долларов таким же, как он, кретинам.
— Инвестировать, — поправила она. — И могла бы инвестировать на несколько тысяч больше.
Хардвелл посмотрел на нее в упор и раздраженно фыркнул.
— Ты же не можешь исправить весь мир!
— Я и не собираюсь исправлять весь мир, — она вздернула подбородок, — просто пытаюсь сделать его чуть лучше… делаю то, что, на мой взгляд, правильно… то, чему меня учили с детства.
Хардвелл проворчал что-то нечленораздельное, потом опять откинулся на сиденье и скрестил на груди руки. Оба понимали: здесь она его уложила на лопатки.
После безвременной кончины отца Даймонд одиннадцать лет назад Хардвелла Хамфри и его жену Анну назначили опекунами девочки. Они делали все возможное, чтобы привить наследнице Вингейтов собственные представления о христианской морали, следили за тем, чтобы Даймонд не была избалована роскошью, показывали ей изъяны этого мира и воспитывали в ней серьезный, ответственный подход к собственному богатству.
Усилия опекунов увенчались успехом. С первых дней жизни с ними Даймонд выказывала необыкновенную склонность к состраданию и филантропии. Она охотно дарила деньги, еду и одежду всем нуждающимся, но очень рано поняла, что помочь людям «сделать себя»в этом мире гораздо важней и достойней, чем просто давать им средства к существованию. К своему шестнадцатилетию Даймонд уже помогла открыть несколько новых бизнес-предприятий и благотворительных организаций из личных дотаций и незащищенных ссуд.
Но к моменту рокового восемнадцатилетия щедрость Даймонд снискала себе всенародную и тревожную известность. Хардвелл и Анна призадумались. Уж не перегнули ли они палку с принципом «сними с себя последнюю рубашку и отдай ее ближнему»? Надеясь подготовить Даймонд к жизни в высшем обществе Балтимора, Хардвелл и Анна обратились за помощью к жене одного из ведущих балтиморских финансистов. Эвелин Стэнхоуп Вассар решила, что ее дочери, Кларис, будет полезно открыть свой первый сезон в свете вместе с подругой, а посему согласилась приглядеть за самой богатой невестой Балтимора.
Дебют Даймонд состоялся перед самым ее восемнадцатилетием. Девушка стала явлением светского сезона в Балтиморе — обласканная друзьями, обожаемая матронами, избалованная вниманием джентльменов и отпрысков балтиморской элиты.
Богатый и влиятельный Бэзил Вингейт оставил все свое состояние дочери, не ограничив ее юридически. С того дня, когда ей исполнилось восемнадцать лет, не было никого, кто мог бы сказать ей «нет»… или потребовать «нет» от нее.
— Ты, конечно, знаешь, что мы не против твоей благотворительности, — проговорил Хардвелл. Его обычно приветливое лицо помрачнело. — Но это уже слишком… Каждый раз, когда ты выходишь за порог собственного дома, нас атакуют со всех сторон. У ворот собираются целые делегации. На той неделе это была настоятельница сиротского приюта со своими грустными детишками. Сегодня — недоумок, который набросился на нашу карету…
— Он просто хотел показать мне, как работает его агрегат.
Хардвелл ласково накрыл тонкую руку девушки своей большой ладонью.
— Ты слишком мягкосердечна, милая Даймонд. Посмотри, что было с людьми, чьи дома сгорели во время пожара на Хэмпден-стрит. Понадобилась целая неделя, чтобы разобрать тот хаос, который они оставили во флигеле. Ты же не можешь всю жизнь раздавать деньги, будто ты всеобщая добрая тетушка, а твои деньги — центовые мятные лепешки!
Даймонд хмуро взглянула на опекуна. Как жаль, что ее деньги — не центовые мятные лепешки! Один хороший дождичек — и от них осталась бы огромная сладкая гора.
— Ты должна научиться говорить «нет», милая, — Хардвелл внимательно посмотрел ей в лицо, еще раз убедившись в правоте своих подозрений, — или найти кого-то, кто мог бы делать это за тебя. Мужа, например. — Тон сделался резче. — Сдается мне, что единственное предложение, на которое ты отвечала отказом за последние пять лет, — это предложение о замужестве.
Даймонд съежилась под его взглядом.
— О-ох! Чуть не забыли! — Девушка метнулась к окну. Придерживая свою шляпу за узкие поля, она высунула голову из окна кареты и крикнула Неду: — Обязательно останови у пошивочного ателье Мартина и Савоя — надо забрать Робби!
Хардвелл тихо застонал.
— Как будто у нас и без того не хватает на сегодня забот…
Даймонд умолкла и продолжила разговор мысленно… по крайней мере свою партию диалога.
Муж… Глаза девушки сузились. Нужен он ей как корове седло. Подумать только — склонять колени перед неким мужчиной с крепкими кулаками и страстью говорить «нет»! Выслушивать от него, как, когда и где она не должна тратить свое состояние! И это при том, что сорить деньгами — единственное развлечение, которое скрашивает ее жизнь.
Вообще-то было время — не так уж и давно, — когда Даймонд подумывала о замужестве. Муж, полагала она, — ее единственная надежда на детей и семью. А семья — это то, чего она никогда не имела при всем своем богатстве и привилегиях. Возможность создать собственную семью была для нее так привлекательна, что она долгих четыре года высматривала для себя жениха, с одной стороны, страшась зависимости от мужчины, с другой — отчаянно желая завести детей и собственную семью.
Потом, три месяца назад, появился кузен Робби.
На порог ее дома пришла женщина с сомнительной внешностью и прошлым. Она привела с собой мальчика-сироту и заявила, что этот неотесанный паренек — двоюродный брат Даймонд, и настояла на том, чтобы он вернулся в лоно семьи. Старое письмо и поразительное физическое сходство между ней и мальчиком заставили Даймонд взять его в свой тихий дом, в котором она жила со своими престарелыми опекунами. С тех, пор все изменилось.
Она вспомнила энергию Робби, его энтузиазм и непочтительность к строгим правилам общества, в которое он попал. Это был вороватый и смышленый маленький шкодник с дурными манерами. Даймонд улыбнулась.
Теперь у нее имелись зачатки настоящей семьи: Хардвелл и Анна — друзья и замена родителям, а Робби — ребенок, ее ребенок. Жизнь стала практически полной. Зачем ей какой-то муж?
Мелькнула мысль: а что ей делать с тремя женихами?
Глава 3
Мартин и Савой были лучшими портными в Балтиморе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83