Фермер никогда не засиживался в комнате и ничего не объяснял, а сама она не решалась задавать вопросы.
Жена! Как странно, что ее называют теперь этим словом, думала она, и ей казалось, будто она плавает в каких-то мутных, непроницаемых для взгляда водах. Миссис Брэкстон. Это имя возвращало ее на реальную почву. Но ведь она даже не знает его христианского имени. Она жена человека, полного для нее незнакомца.
Когда фермер бывал в ее комнате, он редко притрагивался к ней, редко с ней разговаривал, только смотрел на нее, особенно когда полагал, что она спит.
Постепенно Белл приспособилась сидеть на плюшевых подушках. Время от времени она вспоминала о Дне святого Валентина, но всегда старалась заглушить это воспоминание. Понемногу она стала создавать свой собственный, воображаемый мир, откуда изгоняла смутные, отрывочные воспоминания о реальности. И со временем мир воображаемый и мир реальный слились в одно трудноразделимое целое. И все, что отражалось в ее сознании, представлялось ей совершенно истинным.
Мало-помалу она научилась спускать ноги с кровати, но, как и предрекла старуха, ходить не могла. Белл откидывалась спиной на свой перьевой матрас и, болтая ногами, с трудом удерживалась от слез. Она уже успела усвоить, что от слез нет никакого прока. Ее отец все равно не вернется, а нога не заживет. И девочка так и не давала воли накипающим слезам.
Однажды фермер принес ей самодельный костыль. День стоял солнечный, спальня была наполнена светом. За все те годы, что ее отец работал на хозяина, она так ни разу не видела его вблизи. А с тех пор как жила у него в доме, видела лишь в полутьме. Неудивительно, что ее детскому воображению он рисовался этаким безобразным, в бессчетных шрамах чудовищем. Но этот человек вовсе не был чудовищем.
Волосы у него были белокурые, и выглядел он куда моложе, чем она представляла себе, хотя в ее глазах он и был старым. Как бы там ни было, ему уже явно перевалило за тридцать. И Белл он казался дряхлым стариком. Глаза у него были голубые, кожа гладкая, белая. Под ее изучающим взглядом он явно чувствовал себя неловко. Но не только не ушел, а даже подвинулся ближе.
Сердце у Белл тревожно забилось. Она откинулась на подушки. В комнате было очень жарко, и еще до прихода фермера она отбросила в сторону одеяло и пододеяльник. Когда она хотела было прикрыться, он схватил ее за руку.
– Нет! – шепнула она. Она сама не знала, что подразумевает под этим «нет».
Он не обратил внимания на ее возражение. Тяжело опустился на матрас, который прогнулся под его весом. Его движения были неуклюжими, и Белл сосредоточенно наблюдала за происходящим. Он не сводил с нее глаз.
Она обмирала от стыда:
– Пожалуйста, нет…
Он продолжал смотреть, как бы не замечая, однако, ее изуродованной ноги. И в тот самый момент, когда он протянул, руку, чтобы прикоснуться к ней, она резко отодвинулась и еще раз выкрикнула:
– Нет!..
От ее движения одеяло и пододеяльник упали, открыв ее изуродованную ногу. Его протянутая рука повисла в воздухе. Белая кожа стала еще бледнее.
Странное до этого выражение его глаз сменилось чувством, которое Белл могла бы определить только как отвращение. Он отдернул руку, словно обжегся.
– Я принес тебе костыль, – сказал он через миг-другой.
– Для чего? – спросила она, чувствуя облегчение и унизительный стыд от того, что ее нога производит такое отталкивающее впечатление.
– Чтобы ты училась ходить! – отрезал он.
– Но эта старая женщина…
– Что – старая женщина?
– Она сказала, что я никогда не буду ходить. Его лицо потемнело.
– Она сама не знает, что говорит. Если захочешь, снова будешь ходить.
Она взглянула на него, затем на костыль и только после этого протянула руку. Ненавидит она его или нет, не важно, у нее нет другого выхода, кроме как поверить ему.
– Хорошо, я попробую. Тогда после возвращения моего отца я не буду обузой.
Фермер нахмурился:
– Твой отец не вернется! Ее грудь стиснул страх.
– Вы лжете!
Его черты исказил гнев.
– Никогда не смей называть меня лгуном!
– Мой отец обязательно вернется за мной! – резко ответила она. – Он ни за что не оставит меня здесь. Ведь он вас ненавидит.
Он изо всех сил стукнул кулаком по стене:
– Твой отец никогда не вернется за тобой. Ты – моя жена. Понимаешь? Моя, и больше ничья! Принадлежишь мне, как коровы на пастбище и лошади в конюшне. – Его лицо было перекошено. Белесые шелковистые пряди спадали на глаза. – Никогда не смей об этом забывать. Ты моя, только моя!
Хотя Белл и было всего тринадцать, с тех пор как гроб с ее матерью опустили в промерзшую землю, в ней почти не осталось детскости. Приподняв голову, она смело встретила его гневный взгляд.
– Я не ваша, – решительно шепнула она. – И никогда вашей не буду!
Она повернулась и пошла мелкими шажками по комнате, ощущая острую боль в ноге и под мышкой, куда упирался костыль. Она научится ходить с костылем, а потом и без него. А когда достаточно окрепнет, навсегда покинет этот дом. И, свободная, отправится на поиски своего отца.
Глава 24
– Да отвечай же, черт подери, Белл! – сказал Стивен, запуская пальцы в темную шевелюру. – Ты очень его любила?
Губы Белл сжались, глаза потемнели. И с чего она вообразила, что будет свободной?
Она осторожными шажками – только бы не упасть! – направилась к двери. Как ей нужен дом, свой дом! Но само это слово звучало сейчас пародийно. А ведь она была уверена, что приготовила для своего отца собственный дом – именно такой, о котором он всегда мечтал. И что же из всего этого получилось? Она не знала, смеяться ли ей или рыдать? Вместо этого она стала молиться. Пожалуйста, папа… Пожалуйста, приезжай домой!..
Подойдя изнутри к парадной двери дома, она схватилась тонкими пальцами за медную ручку, ярко золотившуюся на белом фоне, открыла дверь и оказалась наконец снаружи.
Стивен последовал за ней. Его волосы развевались на ветру, широкие рукава белой рубашки вздувались как паруса. Все время, пока они шли к ее дому, он разговаривал с ней. Но что бы он ни говорил, она ничего не отвечала, продолжая решительно двигаться, а он тащился за ней по пятам как тень. В другое время он был бы смущен подобной сценой. Но это время было особое, к которому не подходили обычные мерки.
Войдя в дом, она стала медленно и осторожно подниматься наверх, ее белая рука резко выделялась на полированном темном дереве перил.
Стоя в вестибюле, Стивен наблюдал, как она поднимается все выше и выше, пока не достигла четвертого этажа. Когда она скрылась в своей спальне, он подумал, что ему следует уйти. Эту мысль он пытался внушить себе несколько раз, однако вместо того чтобы уйти, бросился вверх, перепрыгивая сразу через несколько ступеней. Белл стояла у стеклянной двери, которая вела на балкон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Жена! Как странно, что ее называют теперь этим словом, думала она, и ей казалось, будто она плавает в каких-то мутных, непроницаемых для взгляда водах. Миссис Брэкстон. Это имя возвращало ее на реальную почву. Но ведь она даже не знает его христианского имени. Она жена человека, полного для нее незнакомца.
Когда фермер бывал в ее комнате, он редко притрагивался к ней, редко с ней разговаривал, только смотрел на нее, особенно когда полагал, что она спит.
Постепенно Белл приспособилась сидеть на плюшевых подушках. Время от времени она вспоминала о Дне святого Валентина, но всегда старалась заглушить это воспоминание. Понемногу она стала создавать свой собственный, воображаемый мир, откуда изгоняла смутные, отрывочные воспоминания о реальности. И со временем мир воображаемый и мир реальный слились в одно трудноразделимое целое. И все, что отражалось в ее сознании, представлялось ей совершенно истинным.
Мало-помалу она научилась спускать ноги с кровати, но, как и предрекла старуха, ходить не могла. Белл откидывалась спиной на свой перьевой матрас и, болтая ногами, с трудом удерживалась от слез. Она уже успела усвоить, что от слез нет никакого прока. Ее отец все равно не вернется, а нога не заживет. И девочка так и не давала воли накипающим слезам.
Однажды фермер принес ей самодельный костыль. День стоял солнечный, спальня была наполнена светом. За все те годы, что ее отец работал на хозяина, она так ни разу не видела его вблизи. А с тех пор как жила у него в доме, видела лишь в полутьме. Неудивительно, что ее детскому воображению он рисовался этаким безобразным, в бессчетных шрамах чудовищем. Но этот человек вовсе не был чудовищем.
Волосы у него были белокурые, и выглядел он куда моложе, чем она представляла себе, хотя в ее глазах он и был старым. Как бы там ни было, ему уже явно перевалило за тридцать. И Белл он казался дряхлым стариком. Глаза у него были голубые, кожа гладкая, белая. Под ее изучающим взглядом он явно чувствовал себя неловко. Но не только не ушел, а даже подвинулся ближе.
Сердце у Белл тревожно забилось. Она откинулась на подушки. В комнате было очень жарко, и еще до прихода фермера она отбросила в сторону одеяло и пододеяльник. Когда она хотела было прикрыться, он схватил ее за руку.
– Нет! – шепнула она. Она сама не знала, что подразумевает под этим «нет».
Он не обратил внимания на ее возражение. Тяжело опустился на матрас, который прогнулся под его весом. Его движения были неуклюжими, и Белл сосредоточенно наблюдала за происходящим. Он не сводил с нее глаз.
Она обмирала от стыда:
– Пожалуйста, нет…
Он продолжал смотреть, как бы не замечая, однако, ее изуродованной ноги. И в тот самый момент, когда он протянул, руку, чтобы прикоснуться к ней, она резко отодвинулась и еще раз выкрикнула:
– Нет!..
От ее движения одеяло и пододеяльник упали, открыв ее изуродованную ногу. Его протянутая рука повисла в воздухе. Белая кожа стала еще бледнее.
Странное до этого выражение его глаз сменилось чувством, которое Белл могла бы определить только как отвращение. Он отдернул руку, словно обжегся.
– Я принес тебе костыль, – сказал он через миг-другой.
– Для чего? – спросила она, чувствуя облегчение и унизительный стыд от того, что ее нога производит такое отталкивающее впечатление.
– Чтобы ты училась ходить! – отрезал он.
– Но эта старая женщина…
– Что – старая женщина?
– Она сказала, что я никогда не буду ходить. Его лицо потемнело.
– Она сама не знает, что говорит. Если захочешь, снова будешь ходить.
Она взглянула на него, затем на костыль и только после этого протянула руку. Ненавидит она его или нет, не важно, у нее нет другого выхода, кроме как поверить ему.
– Хорошо, я попробую. Тогда после возвращения моего отца я не буду обузой.
Фермер нахмурился:
– Твой отец не вернется! Ее грудь стиснул страх.
– Вы лжете!
Его черты исказил гнев.
– Никогда не смей называть меня лгуном!
– Мой отец обязательно вернется за мной! – резко ответила она. – Он ни за что не оставит меня здесь. Ведь он вас ненавидит.
Он изо всех сил стукнул кулаком по стене:
– Твой отец никогда не вернется за тобой. Ты – моя жена. Понимаешь? Моя, и больше ничья! Принадлежишь мне, как коровы на пастбище и лошади в конюшне. – Его лицо было перекошено. Белесые шелковистые пряди спадали на глаза. – Никогда не смей об этом забывать. Ты моя, только моя!
Хотя Белл и было всего тринадцать, с тех пор как гроб с ее матерью опустили в промерзшую землю, в ней почти не осталось детскости. Приподняв голову, она смело встретила его гневный взгляд.
– Я не ваша, – решительно шепнула она. – И никогда вашей не буду!
Она повернулась и пошла мелкими шажками по комнате, ощущая острую боль в ноге и под мышкой, куда упирался костыль. Она научится ходить с костылем, а потом и без него. А когда достаточно окрепнет, навсегда покинет этот дом. И, свободная, отправится на поиски своего отца.
Глава 24
– Да отвечай же, черт подери, Белл! – сказал Стивен, запуская пальцы в темную шевелюру. – Ты очень его любила?
Губы Белл сжались, глаза потемнели. И с чего она вообразила, что будет свободной?
Она осторожными шажками – только бы не упасть! – направилась к двери. Как ей нужен дом, свой дом! Но само это слово звучало сейчас пародийно. А ведь она была уверена, что приготовила для своего отца собственный дом – именно такой, о котором он всегда мечтал. И что же из всего этого получилось? Она не знала, смеяться ли ей или рыдать? Вместо этого она стала молиться. Пожалуйста, папа… Пожалуйста, приезжай домой!..
Подойдя изнутри к парадной двери дома, она схватилась тонкими пальцами за медную ручку, ярко золотившуюся на белом фоне, открыла дверь и оказалась наконец снаружи.
Стивен последовал за ней. Его волосы развевались на ветру, широкие рукава белой рубашки вздувались как паруса. Все время, пока они шли к ее дому, он разговаривал с ней. Но что бы он ни говорил, она ничего не отвечала, продолжая решительно двигаться, а он тащился за ней по пятам как тень. В другое время он был бы смущен подобной сценой. Но это время было особое, к которому не подходили обычные мерки.
Войдя в дом, она стала медленно и осторожно подниматься наверх, ее белая рука резко выделялась на полированном темном дереве перил.
Стоя в вестибюле, Стивен наблюдал, как она поднимается все выше и выше, пока не достигла четвертого этажа. Когда она скрылась в своей спальне, он подумал, что ему следует уйти. Эту мысль он пытался внушить себе несколько раз, однако вместо того чтобы уйти, бросился вверх, перепрыгивая сразу через несколько ступеней. Белл стояла у стеклянной двери, которая вела на балкон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70