– Точно-точно. Она из Гранд-Кейлоу, видишь ли.
Келли нахмурилась. Лицо Оливии было обращено к ней, она прекрасно видела тетушку, но казалось, будто смотрит на нее сквозь стекло. По-прежнему сидя в кресле, откинувшись на спинку, Оливия сложила руки на коленях, едва касаясь фотографии. Она ощущала странную слабость, казалось, что малейшее движение, потребует от нее неизмеримых усилий. Наверное, еще и бледна, как смерть.
– Ты хочешь послушать, как все было. Оливия?
Усилием воли Оливия заставила себя пошевелиться, склонившись над снимком. Мама казалась такой юной, на несколько лет моложе, чем она сейчас. Оливия так мало о ней знала…
«Ливви и я». Слова с оборота снимка вертелись в голове, звучали так по-домашнему, так уютно. Уютной была и вся их с матерью жизнь. Исполненной веселья, тепла и любви.
Внезапно кольнуло сердце. Хотя острота воспоминаний и была утеряна, эмоции, которые они вызывали, пробивались наружу неудержимо и властно.
– Ну, конечно, хочу, – отозвалась. Она должна все знать. Ей вдруг стало крайне важно узнать все, что только можно, о прошлом матери.
Келли кивнула и приступила к рассказу:
– Я не знала твоего настоящего отца, но Селена говорила, что он рыбачил – ловил креветки – и погиб при аварии на борту лодки месяца за два до твоего рождения. Твоя мама осталась ни с чем – ни денег, ни дома, ни работы, ни семьи, на которую можно было бы рассчитывать. Она приехала в Ла-Анжель, потому что здесь, в «Боутуорксе», работала обившицей мебели ее подруга. Та попросила Большого Джона подобрать работу и для Селены Шенье, и тот согласился. Мой муж, Майкл, к тому времени уже несколько лет как умер, и управление делами на «Боутуорксе» перешло к Джеймсу, как старшему брату. Однако Большой Джон еще многое держал в руках, и именно он взял на работу Селену. В общем, Джеймс был сражен наповал. Ему было наплевать, что Селена ждала ребенка от другого, что он был намного старше ее, что его мать – прости, дорогая! – сочла это решение браком по расчету, наплевать. Он влюбился по уши. Когда ты родилась, он постоянно приезжал к вам в маленький домик на Крокодайл-стрит, где Селена снимала комнату у какой-то старушки, приносил вещи для малышки и уговаривал Селену выйти за него замуж. Наконец она согласилась, и через три месяца они поженились.
Келли задумалась, умолкла. Казалось, что она целиком ушла в воспоминания.
– Думаю, его матушку, Маргарет, едва удар не хватил. Ты же помнишь, какая она была гордячка! Должна признаться, что Маргарет, да и Белинда тоже, в те годы, да и позже, были не слишком любезны с твоей матерью. Мне всегда казалось, что Белинда ревнует к Селене. Она была такой молодой, такой хорошенькой! Ну, просто фея! По-моему, это в ней Джеймсу и нравилось больше всего. В ней чувствовалась жажда жизни. После свадьбы они жили счастливо. Селена души в тебе не чаяла, а Джеймс относился к тебе, как к своей родной дочери. Когда твоей матери не стало, он был безутешен.
Келли замолчала и виновато взглянула на Оливию, словно опасаясь, что слишком много всего наговорила. Через мгновение она продолжила уже другим, извиняющимся тоном:
– Джеймс так изменился после ее смерти! Не знаю, помнишь ли ты, каким он был до того, но после… Совсем замкнулся, ушел в себя. Мне казалось, он мечтает о смерти, чтобы снова встретиться с Селеной. Ну, и через пару лет встретился…
Келли замолчала, закусив губу и устремив взгляд на Оливию.
– Оливия, меня все время мучает мысль, что я мало сделала для тебя после смерти Селены. Но тогда была жива Маргарет – твоя бабушка! – и я не смогла заменить ее. Ты же знаешь, какой властной она была! Ей хотелось воспитать тебя в соответствии с ее представлениями о том, какой должна быть настоящая леди. Она и Джеймса подчинила себе, заставив следовать своим желаниям. Джеймс оставался ее сыном и после смерти Селены не осмеливался преступить границы, которые она возвела для него. Они были излишне строги с тобой и… и не слишком ласковы, мне кажется, после Селены – ну, ты была и солнцем, и луной, и звездами для твоей матери. Должно быть, тебе было трудно свыкнуться с этим. Когда я сейчас думаю о прошлом, мне горько, что я не сделала все возможное, чтобы помочь тебе.
– Пожалуйста, не переживай из-за этого. – Оливия ласково коснулась руки тетушки. Кожа на руке была сухой и тонкой, словно папиросная бумага. – Ты всегда была добра ко мне, даже когда я этого не заслуживала. Я уверена, ты сделала все, что могла.
– Могла бы и больше. Жаль, но что уж тут. – Келли сдержанно улыбнулась, сжав рукой руку Оливии. – Знаешь, болезнь заставляет задуматься над прожитым. О том, что ты сделал в этой жизни, а что нет. То, чего не успел, ранит всего больнее. Наверное, мне бы стоило второй раз выйти замуж, завести еще детей. Следовало бы лучше относиться к тебе.
– Тетушка… – Оливия крепче сжала ее руку, уловив в словах немолодой женщины горечь. – Иногда мне кажется, что жизнь строится по своим собственным законам, независимо от нас. Не будь я такой своевольной, я не убежала бы с Ньюэллом. Но, не убеги я с Ньюэллом, у меня не было бы Сары. А Сара – это лучшее, что есть в моей жизни. И я ни секунды не сожалею ни об одном мгновении, ни об одном сделанном поступке, раз это привело к появлению моей девочки.
– Я рада, что ты так считаешь, дорогая. – В голосе Келли мелькнуло сомнение, но глаза увлажнились.
Белая «Мазда Миата» с откинутым верхом промчалась мимо подстриженных деревьев, живой изгороди у лужайки и свернула на подъездную дорогу так резко, что шины взвизгнули. Когда машина пронеслась мимо них и исчезла за домом, Келли смахнула набежавшие слезы, выпустила руку Оливии и неожиданно проворно поднялась.
– Ну ладно, какой толк в этом самобичевании? Это Мэлори с Хлоей. Пойду узнаю, как они съездили по магазинам. Приходи следом, когда будешь готова.
– Хорошо. – Оливия осталась в качалке, проводив Келли взглядом.
С тех пор, как она узнала о ее болезни, Оливия задавалась вопросом, что в ее ироническом отношении к обстоятельствам напускное, а что – нет. Сейчас, когда ей приоткрылась возможность заглянуть в колодец страха, боли и сожаления, скрытых под обычными манерами Келли. она испытала к тетушке только еще большее уважение. Келли справлялась с раком так же, как справлялась с любым другим ударом судьбы, которые выпали на ее долю в этой жизни. Просто продолжала жить. По мнению Оливии, это и называется отвагой.
Дождь прекратился, хотя грозовые облака все еще вздымались на горизонте огромными лиловыми горами. Звук мерно падающих с карниза капель действовал на Оливию успокаивающе. Звенели цикады, птицы пели на все голоса. На зеленой лужайке, от которой поднимались испарения, сверкали серебристые лужицы. Из зарослей около утеса показались павлины и принялись вышагивать по траве, видимо, в поисках дождевых червей, выползших на поверхность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89