Его пылкость и настойчивость зажгли огонь в самой глубине ее существа, все внутри у Адель заныло от любовного желания.
Повинуясь внутреннему инстинкту, Адель нащупала горячий край плоти, который, казалось, опалял ей бедра, и принялась осторожно поглаживать его, понимая, что Рейф уже близок к той точке, откуда нет возврата. Несколько мгновений он лежал неподвижно, после чего перевернул Адель на спину, вдавив ее тяжестью своего тела в пуховую перину. Бедра ее напряглись, пока он отыскивал заветные врата, и наконец она сама открылась перед ним, впуская его.
Теперь, когда они наконец оказались вместе, безудержное влечение друг к другу заставило их забыть обо всем. Осталась лишь страсть, заставившая их пуститься в старое как мир путешествие. Адель цеплялась за плечи Рейфа, словно утопающая за последнюю надежду на спасение. Их жаркие, ищущие губы сами льнули друг к другу, каждый нерв отвечал на ритм движений, которые становились все более и более быстрыми, заставляя обоих стонать от удовольствия.
Рейф ласково прошептал ей что-то на ухо, однако его слова потонули в ее густых волосах; затем его руки сомкнулись вокруг стройных бедер, приподняв ее с постели, и он глубоко проник в нее, увлекая за собой Адель в головокружительное странствие, всегда новое и вместе с тем до боли знакомое.
Наконец поток томительного наслаждения подхватил их обоих. Не замечая ничего вокруг себя, Адель уносилась все дальше и дальше по течению, пока не почувствовала, как слезы стекают по ее лицу, как болят покусанные губы, как дрожит от восторга все тело, отдаваясь невыразимо сладким ласкам любимого человека.
Снег шел не переставая еще три дня. Для Адель было сущей мукой вести себя так, будто они с Рейфом едва знакомы, не позволяя себе даже поцелуя или рукопожатия украдкой. Между тем Обри Феррерс ухитрялся повсюду сунуть свой нос. Рейф оказался прав, утверждая, что король заслал сюда Феррерса шпионить за ними. Ни в темных углах зала, ни за столом, ни на крепостной стене, ни на крышах башен – нигде они не могли чувствовать себя в безопасности, пока в замке находился этот пронырливый тип.
Обычная дата сбора податей зимой приходилась на двадцать пятое декабря, когда истекали сроки арендных договоров и наступало время уплаты ренты; в этом году, однако, из-за ухудшившейся погоды Рейф через своих судебных приставов оповестил крестьян о том, что процедура откладывается вплоть до особого уведомления.
Как только ветер переменился и наступила оттепель, был выбран день для уплаты дани. Длинная процессия арендаторов проследовала по опущенному мосту во внутренний двор замка, где уже были установлены столы, чтобы разместить на них господскую долю. Ближе к полудню из-за облаков выглянуло солнце и осветило все вокруг. В отличие от многих других хозяев поместий Рейф предложил каждому из ожидавших своей очереди арендаторов по кружке эля с ломтем хлеба.
Поскольку в прошлом году Рейф слишком много времени провел в отлучке вне замка, он решил заодно со сбором податей провести заседание сеньорального суда. Адель показалось крайне необычным то, что оба события проходили во дворе, – сама она всегда открывала для этой цели главный зал Эстерволда. Однако, поскольку у Рейфа было так много арендаторов, она сочла его решение разумным. Артур лично осуществлял надзор за сбором повинностей, часть которых вносилась деньгами, а часть – натурой; при этом он не сводил холодного взгляда с судебных приставов, дабы убедиться в том, что они не допустили по ходу дела никаких злоупотреблений. Несмотря на свой угрюмый вид, мажордом Фордема славился своей безукоризненной честностью, и крайне редко кому-либо из крестьян случалось обращаться к лорду с жалобой на незаконно взятый излишек.
К крайнему огорчению Адель, ей приходилось наблюдать за происходящим со стороны, вместо того чтобы сидеть в высоком кресле рядом с мужем. Муж! Всякий раз, когда она мысленно называла так Рейфа, по ее телу пробегала дрожь волнения. Если бы они могли объявить о своем браке открыто, сегодня она участвовала бы в этом важном событии в жизни поместья наравне с ним; однако и тут им мешало присутствие Феррерса, которому было поручено проследить за тем, чтобы лорд Фордема не обманул своего короля, собрав больше дани, чем заявлено в отчетах судебных приставов. Феррерс постоянно вертелся поблизости, пытаясь взглянуть на длинные колонки цифр. Хотя его любопытство выводило Артура из себя, Рейф предупредил мажордома о том, чтобы он не перечил знатному вельможе, поэтому бедняге пришлось терпеть бесцеремонность гостя.
Долгий утомительный день уже был на исходе, когда в судебном заседании объявили перерыв. Два приговора к наказанию кнутом привели в исполнение прямо на месте: один по жалобе разгневанного отца, дочь которого была обесчещена, а другой по куда более серьезному поводу – обвинению в хищении денег из церковного ящика для пожертвований. Правда, как выяснилось, подсудимый был чужим в этих местах и к тому же умирал от голода, поэтому Рейф решил в данном случае проявить снисходительность. Остальные проступки, начиная от кражи репы из соседского огорода и кончая дракой у церковных дверей, влекли за собой различные суммы штрафов.
Едва последний из арендаторов проследовал по подъемному мосту, направляясь в сторону деревни, солнце тут же скрылось за серебристой грядой облаков. Как только оба моста опустели, их подняли с помощью лебедки и надежно закрепили. Рейф не хотел в эти тревожные времена оказаться застигнутым врасплох.
Главный зал замка все еще сохранял праздничное убранство, и каждый день за едой менестрели развлекали хозяина своими серенадами. Несмотря на то что погода улучшилась, лишь немногие из путешественников изъявили желание тронуться в путь, большинству же не хотелось оставлять надежные и гостеприимные стены Фордема. Единственным исключением стал лорд д’Исиньи.
– С вашего позволения, лорд Рейф, завтра я намерен вас покинуть, – объявил он, когда они в тот же вечер собрались за столом.
– И конечно, вы хотите увезти с собой мое письменное обязательство?
Д’Исиньи весело улыбнулся и кивнул. Очевидно, из-за своего косоглазия он никогда не смотрел в лицо собеседнику – привычка, которая сильно раздражала Рейфа.
– Разумеется, вы направитесь прямо в Нортгемптон, к королю? – как бы между прочим осведомился он.
– Нет, у меня есть много других поручений, и не исключено, что меня еще не раз застигнет в пути метель, прежде чем я со всем управлюсь.
Адель слушала их разговор, и сердце ее тревожно забилось, едва она вспомнила о том плане, который они собирались привести в действие сразу же после отъезда д’Исиньи.
– А вы, милорд Феррерс?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Повинуясь внутреннему инстинкту, Адель нащупала горячий край плоти, который, казалось, опалял ей бедра, и принялась осторожно поглаживать его, понимая, что Рейф уже близок к той точке, откуда нет возврата. Несколько мгновений он лежал неподвижно, после чего перевернул Адель на спину, вдавив ее тяжестью своего тела в пуховую перину. Бедра ее напряглись, пока он отыскивал заветные врата, и наконец она сама открылась перед ним, впуская его.
Теперь, когда они наконец оказались вместе, безудержное влечение друг к другу заставило их забыть обо всем. Осталась лишь страсть, заставившая их пуститься в старое как мир путешествие. Адель цеплялась за плечи Рейфа, словно утопающая за последнюю надежду на спасение. Их жаркие, ищущие губы сами льнули друг к другу, каждый нерв отвечал на ритм движений, которые становились все более и более быстрыми, заставляя обоих стонать от удовольствия.
Рейф ласково прошептал ей что-то на ухо, однако его слова потонули в ее густых волосах; затем его руки сомкнулись вокруг стройных бедер, приподняв ее с постели, и он глубоко проник в нее, увлекая за собой Адель в головокружительное странствие, всегда новое и вместе с тем до боли знакомое.
Наконец поток томительного наслаждения подхватил их обоих. Не замечая ничего вокруг себя, Адель уносилась все дальше и дальше по течению, пока не почувствовала, как слезы стекают по ее лицу, как болят покусанные губы, как дрожит от восторга все тело, отдаваясь невыразимо сладким ласкам любимого человека.
Снег шел не переставая еще три дня. Для Адель было сущей мукой вести себя так, будто они с Рейфом едва знакомы, не позволяя себе даже поцелуя или рукопожатия украдкой. Между тем Обри Феррерс ухитрялся повсюду сунуть свой нос. Рейф оказался прав, утверждая, что король заслал сюда Феррерса шпионить за ними. Ни в темных углах зала, ни за столом, ни на крепостной стене, ни на крышах башен – нигде они не могли чувствовать себя в безопасности, пока в замке находился этот пронырливый тип.
Обычная дата сбора податей зимой приходилась на двадцать пятое декабря, когда истекали сроки арендных договоров и наступало время уплаты ренты; в этом году, однако, из-за ухудшившейся погоды Рейф через своих судебных приставов оповестил крестьян о том, что процедура откладывается вплоть до особого уведомления.
Как только ветер переменился и наступила оттепель, был выбран день для уплаты дани. Длинная процессия арендаторов проследовала по опущенному мосту во внутренний двор замка, где уже были установлены столы, чтобы разместить на них господскую долю. Ближе к полудню из-за облаков выглянуло солнце и осветило все вокруг. В отличие от многих других хозяев поместий Рейф предложил каждому из ожидавших своей очереди арендаторов по кружке эля с ломтем хлеба.
Поскольку в прошлом году Рейф слишком много времени провел в отлучке вне замка, он решил заодно со сбором податей провести заседание сеньорального суда. Адель показалось крайне необычным то, что оба события проходили во дворе, – сама она всегда открывала для этой цели главный зал Эстерволда. Однако, поскольку у Рейфа было так много арендаторов, она сочла его решение разумным. Артур лично осуществлял надзор за сбором повинностей, часть которых вносилась деньгами, а часть – натурой; при этом он не сводил холодного взгляда с судебных приставов, дабы убедиться в том, что они не допустили по ходу дела никаких злоупотреблений. Несмотря на свой угрюмый вид, мажордом Фордема славился своей безукоризненной честностью, и крайне редко кому-либо из крестьян случалось обращаться к лорду с жалобой на незаконно взятый излишек.
К крайнему огорчению Адель, ей приходилось наблюдать за происходящим со стороны, вместо того чтобы сидеть в высоком кресле рядом с мужем. Муж! Всякий раз, когда она мысленно называла так Рейфа, по ее телу пробегала дрожь волнения. Если бы они могли объявить о своем браке открыто, сегодня она участвовала бы в этом важном событии в жизни поместья наравне с ним; однако и тут им мешало присутствие Феррерса, которому было поручено проследить за тем, чтобы лорд Фордема не обманул своего короля, собрав больше дани, чем заявлено в отчетах судебных приставов. Феррерс постоянно вертелся поблизости, пытаясь взглянуть на длинные колонки цифр. Хотя его любопытство выводило Артура из себя, Рейф предупредил мажордома о том, чтобы он не перечил знатному вельможе, поэтому бедняге пришлось терпеть бесцеремонность гостя.
Долгий утомительный день уже был на исходе, когда в судебном заседании объявили перерыв. Два приговора к наказанию кнутом привели в исполнение прямо на месте: один по жалобе разгневанного отца, дочь которого была обесчещена, а другой по куда более серьезному поводу – обвинению в хищении денег из церковного ящика для пожертвований. Правда, как выяснилось, подсудимый был чужим в этих местах и к тому же умирал от голода, поэтому Рейф решил в данном случае проявить снисходительность. Остальные проступки, начиная от кражи репы из соседского огорода и кончая дракой у церковных дверей, влекли за собой различные суммы штрафов.
Едва последний из арендаторов проследовал по подъемному мосту, направляясь в сторону деревни, солнце тут же скрылось за серебристой грядой облаков. Как только оба моста опустели, их подняли с помощью лебедки и надежно закрепили. Рейф не хотел в эти тревожные времена оказаться застигнутым врасплох.
Главный зал замка все еще сохранял праздничное убранство, и каждый день за едой менестрели развлекали хозяина своими серенадами. Несмотря на то что погода улучшилась, лишь немногие из путешественников изъявили желание тронуться в путь, большинству же не хотелось оставлять надежные и гостеприимные стены Фордема. Единственным исключением стал лорд д’Исиньи.
– С вашего позволения, лорд Рейф, завтра я намерен вас покинуть, – объявил он, когда они в тот же вечер собрались за столом.
– И конечно, вы хотите увезти с собой мое письменное обязательство?
Д’Исиньи весело улыбнулся и кивнул. Очевидно, из-за своего косоглазия он никогда не смотрел в лицо собеседнику – привычка, которая сильно раздражала Рейфа.
– Разумеется, вы направитесь прямо в Нортгемптон, к королю? – как бы между прочим осведомился он.
– Нет, у меня есть много других поручений, и не исключено, что меня еще не раз застигнет в пути метель, прежде чем я со всем управлюсь.
Адель слушала их разговор, и сердце ее тревожно забилось, едва она вспомнила о том плане, который они собирались привести в действие сразу же после отъезда д’Исиньи.
– А вы, милорд Феррерс?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87