Густая толпа министров и чиновников оттеснена в соседний зал. В то время, как борьба еще продолжается, сановники поднимают руки вверх, в знак того, что они сдаются. Их сгоняют в кучу, гонят по лестницам, на площадь, в ночь ужаса. Их доставляют в тюрьмы, которые уже в течение нескольких часов едва в состоянии вместить бесчисленное количество арестованных. Нечего больше защищать во дворце, который видел так много блеска и где сейчас царит разрушение. Осталось только принять смерть, молодые герои! Осталось только достойно пройти тот путь, который ваши сестры прошли до конца.
Сквозь разбитые стекла дует ледяной ноябрьский ветер. Из разгромленных винных погребов доносится дикое пение матросов, у которых опьянение алкоголем следует за опьянением кровью.
Кто еще в состоянии слышать последние крики падающих? Кто напишет героическую песнь в честь этих храбрецов, которые отдали свою жизнь за потерянное дело?
Все громче становятся торжествующие крики победителей. Яковлев гонит несколько десятков последних оставшихся в живых защитников из комнаты в комнату. Теперь выхода больше нет. Последняя дверь заперта. В узком зале, прислонившись к стене, позади наскоро сложенных из столов и стульев баррикад, истекают кровью последние защитники республики Керенского.
Яковлев, горящий слепой яростью к царскому режиму, не знает ни страха, ни осторожности. Охваченный сознанием, что судьба избрала его для совершения великих дел, он перескакивает через баррикады и бросает в штыки своих красных солдат.
В течение нескольких секунд работают приклады и штыки. Эти до смерти замученные борцы едва в состоянии почувствовать последние муки. Смерть становится избавительницей для их охваченных лихорадкой, окровавленных и болящих тел…
Над Зимним дворцом развевается красное знамя!
Петроград в руках большевиков. Мировой переворот — нечто чудовищное, никем не предвиденное, свершилось…
XVII
Вольдемар фон Бренкен подошел к роскошному особняку танцовщицы Лу де Ли. Он услышал шум фанфар. Волна звуков диких вакхических мелодий понеслась ему навстречу, буквально оглушив его. Вакханалия как раз достигла своего кульминационного пункта. Он медленно шел по раскинувшемуся саду. Звуки оркестра усиливались. Они были, как бурный поток, в чьих волнах исчезали разум и соображение, ясность и совесть. Скрипки неистовствовали. Это был хаос, безумие разнузданного человечества, настоящий бесовский шабаш.
Вольдемар остановился у двери. Огромный портал. Сквозь молочно-белое стекло можно было видеть быстрые шаги танцующих, но не видно было ни лакеев, ни швейцара. Никакой прислуги здесь, где обычно, наверно, кишело бездельниками.
Вольдемар решительно распахнул дверь и заглянул в танцевальный зал. Громкий смех, звенящий смех женщин раздался ему навстречу. Стаканы звучали в едином ритме радости. Но шаги танцующих скользили по паркету быстрее обычного. Или, может быть, молчаливому наблюдателю только казалось, что все эти разукрашенные женщины, во всем блеске своих бриллиантов, эти мужчины, которые еще носили форму былых времен, стремились уйти от мрачного предчувствия ужасной трагедии, что эти танцующие пытались бежать от самих себя? Эти пестрые одеяния, разгоряченные лица, этот шум все-таки не могли скрыть беспокойство, отражавшееся в глазах. Нечто большее, чем ужас, чувствовалось в этой картине дикого веселья. Теперь Бренкен увидел Лу в костюме миланской герцогини эпохи ренессанса, восседающую на плечах двух мужчин во фраках, которые несли ее.
Лу, смотревшая прямо на портал, заметила молчаливого зрителя. Холод, который проник снаружи в разгоряченный зал, заставил в один и тот же момент оглянуться всех, находившихся недалеко от входа. Словно мрачный символ, они увидели перед собою Ивана Грозного, молчаливого и, казалось, безжизненного, приведение, восставшее из гроба, беспокойно мечущееся от напора новой эпохи, которая рождалась в этот момент.
Но Лу, вышедшая из низов народа, дитя двух рас, полукровка, соединявшая в себе красоту запада и востока, королевская куртизанка, не знала страха.
— Ого! — воскликнула она, сидя на плечах своих рабов, — кто этот странный мечтатель? Не хотите ли вы, по крайней мере, закрыть двери, вы, опоздавший представитель русского народа? — и на французском языке она добавила: — Войдите, пожалуйста, мосье, если вы хотите веселиться! Но если вы носите революцию в вашем разодранном пальто, то оставайтесь за дверьми! Мы здесь хотим жить!
Раздался громкий хохот, но в нем послышались фальшивые нотки. Жуткий посетитель сбросил свое пальто, одеяние нищего, и стоял в великолепии наряда величайшего русского царя, самого жестокого владыки со времен татарского ига, стоял, освещенный ярким светом. Теперь на улице пошел снег, и странный гость, как завороженный, глядевший на царицу бала, показался еще более невероятным. Она восседала в венце из сияния и блеска. Сотни жемчужин и бриллиантов давали свой огонь этой современной Саломее. Но над глазами у нее был пурпурово-красный обруч. Казалось, что этот обруч горел. Он был короной из пламени, потому что посреди ее лба светился бриллиант такой сказочной красоты, что Бренкен, ослепленный, закрыл глаза. Но он с усилием заставил себя снова открыть их и, как прикованный, глядел на роковой бриллиант дома Романовых.
Это был голубой Могол! Эта королева радости и порока носила на лбу роковой бриллиант несчастнейшей из всех цариц.
Послышались громкие раздраженные голоса. Казалось, никто не замечал, что не было прислуги. Быть может, никто и не хотел замечать этого. У этой женщины было достаточно слуг, рабов наслаждений, которые бросились к входу, чтобы выставить за двери непрошенное привидение. Но тут Вольдемар фон Бренкен выступил вперед. Перешагнул через порог, и никто не посмел больше дотронуться до этой жуткой маски. В его глазах был странный блеск, неподвижная сила, жуткая, покоряющая уверенность. При помощи пронизывающей силы своих глаз он пробрался до самой Лу де Ли. Он машинально раздумывал. На несколько секунд ему пришло в голову: «Жив ли я? Не умер ли я? Это сон? Не очутился ли я в ином мире, который ничуть не лучше того, который я покинул? Откуда такая безумная тяжесть в голове? Как будто у меня на лбу лежат грехи всего человечества? Что это означает?»
Он остановился, чтобы собраться с силами. Но его мысли все улетали куда-то, где колебался красный туман. Тем временем вокруг него снова закипело разливное море наслаждения. Волны жизни прошли через него. Этой ночью ни у кого не было времени останавливаться долго на чем-нибудь. Странный гость уже снова был забыт. Лу де Ли, подбрасываемая в воздух ржущими мужчинами, которые на полях битвы трусливо предавали величие России, летала, как блестящая звезда над взвихренными волнами этих человеческих тел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Сквозь разбитые стекла дует ледяной ноябрьский ветер. Из разгромленных винных погребов доносится дикое пение матросов, у которых опьянение алкоголем следует за опьянением кровью.
Кто еще в состоянии слышать последние крики падающих? Кто напишет героическую песнь в честь этих храбрецов, которые отдали свою жизнь за потерянное дело?
Все громче становятся торжествующие крики победителей. Яковлев гонит несколько десятков последних оставшихся в живых защитников из комнаты в комнату. Теперь выхода больше нет. Последняя дверь заперта. В узком зале, прислонившись к стене, позади наскоро сложенных из столов и стульев баррикад, истекают кровью последние защитники республики Керенского.
Яковлев, горящий слепой яростью к царскому режиму, не знает ни страха, ни осторожности. Охваченный сознанием, что судьба избрала его для совершения великих дел, он перескакивает через баррикады и бросает в штыки своих красных солдат.
В течение нескольких секунд работают приклады и штыки. Эти до смерти замученные борцы едва в состоянии почувствовать последние муки. Смерть становится избавительницей для их охваченных лихорадкой, окровавленных и болящих тел…
Над Зимним дворцом развевается красное знамя!
Петроград в руках большевиков. Мировой переворот — нечто чудовищное, никем не предвиденное, свершилось…
XVII
Вольдемар фон Бренкен подошел к роскошному особняку танцовщицы Лу де Ли. Он услышал шум фанфар. Волна звуков диких вакхических мелодий понеслась ему навстречу, буквально оглушив его. Вакханалия как раз достигла своего кульминационного пункта. Он медленно шел по раскинувшемуся саду. Звуки оркестра усиливались. Они были, как бурный поток, в чьих волнах исчезали разум и соображение, ясность и совесть. Скрипки неистовствовали. Это был хаос, безумие разнузданного человечества, настоящий бесовский шабаш.
Вольдемар остановился у двери. Огромный портал. Сквозь молочно-белое стекло можно было видеть быстрые шаги танцующих, но не видно было ни лакеев, ни швейцара. Никакой прислуги здесь, где обычно, наверно, кишело бездельниками.
Вольдемар решительно распахнул дверь и заглянул в танцевальный зал. Громкий смех, звенящий смех женщин раздался ему навстречу. Стаканы звучали в едином ритме радости. Но шаги танцующих скользили по паркету быстрее обычного. Или, может быть, молчаливому наблюдателю только казалось, что все эти разукрашенные женщины, во всем блеске своих бриллиантов, эти мужчины, которые еще носили форму былых времен, стремились уйти от мрачного предчувствия ужасной трагедии, что эти танцующие пытались бежать от самих себя? Эти пестрые одеяния, разгоряченные лица, этот шум все-таки не могли скрыть беспокойство, отражавшееся в глазах. Нечто большее, чем ужас, чувствовалось в этой картине дикого веселья. Теперь Бренкен увидел Лу в костюме миланской герцогини эпохи ренессанса, восседающую на плечах двух мужчин во фраках, которые несли ее.
Лу, смотревшая прямо на портал, заметила молчаливого зрителя. Холод, который проник снаружи в разгоряченный зал, заставил в один и тот же момент оглянуться всех, находившихся недалеко от входа. Словно мрачный символ, они увидели перед собою Ивана Грозного, молчаливого и, казалось, безжизненного, приведение, восставшее из гроба, беспокойно мечущееся от напора новой эпохи, которая рождалась в этот момент.
Но Лу, вышедшая из низов народа, дитя двух рас, полукровка, соединявшая в себе красоту запада и востока, королевская куртизанка, не знала страха.
— Ого! — воскликнула она, сидя на плечах своих рабов, — кто этот странный мечтатель? Не хотите ли вы, по крайней мере, закрыть двери, вы, опоздавший представитель русского народа? — и на французском языке она добавила: — Войдите, пожалуйста, мосье, если вы хотите веселиться! Но если вы носите революцию в вашем разодранном пальто, то оставайтесь за дверьми! Мы здесь хотим жить!
Раздался громкий хохот, но в нем послышались фальшивые нотки. Жуткий посетитель сбросил свое пальто, одеяние нищего, и стоял в великолепии наряда величайшего русского царя, самого жестокого владыки со времен татарского ига, стоял, освещенный ярким светом. Теперь на улице пошел снег, и странный гость, как завороженный, глядевший на царицу бала, показался еще более невероятным. Она восседала в венце из сияния и блеска. Сотни жемчужин и бриллиантов давали свой огонь этой современной Саломее. Но над глазами у нее был пурпурово-красный обруч. Казалось, что этот обруч горел. Он был короной из пламени, потому что посреди ее лба светился бриллиант такой сказочной красоты, что Бренкен, ослепленный, закрыл глаза. Но он с усилием заставил себя снова открыть их и, как прикованный, глядел на роковой бриллиант дома Романовых.
Это был голубой Могол! Эта королева радости и порока носила на лбу роковой бриллиант несчастнейшей из всех цариц.
Послышались громкие раздраженные голоса. Казалось, никто не замечал, что не было прислуги. Быть может, никто и не хотел замечать этого. У этой женщины было достаточно слуг, рабов наслаждений, которые бросились к входу, чтобы выставить за двери непрошенное привидение. Но тут Вольдемар фон Бренкен выступил вперед. Перешагнул через порог, и никто не посмел больше дотронуться до этой жуткой маски. В его глазах был странный блеск, неподвижная сила, жуткая, покоряющая уверенность. При помощи пронизывающей силы своих глаз он пробрался до самой Лу де Ли. Он машинально раздумывал. На несколько секунд ему пришло в голову: «Жив ли я? Не умер ли я? Это сон? Не очутился ли я в ином мире, который ничуть не лучше того, который я покинул? Откуда такая безумная тяжесть в голове? Как будто у меня на лбу лежат грехи всего человечества? Что это означает?»
Он остановился, чтобы собраться с силами. Но его мысли все улетали куда-то, где колебался красный туман. Тем временем вокруг него снова закипело разливное море наслаждения. Волны жизни прошли через него. Этой ночью ни у кого не было времени останавливаться долго на чем-нибудь. Странный гость уже снова был забыт. Лу де Ли, подбрасываемая в воздух ржущими мужчинами, которые на полях битвы трусливо предавали величие России, летала, как блестящая звезда над взвихренными волнами этих человеческих тел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51