Я снова отвернул голову, но он, в конце концов,
сумел разглядеть мое лицо. Он засмеялся.
- Забавно. Ты явился, как юный лорд Корвин, думая поколебать меня
семейными чувствами. Почему ты не выбрал Бранда или Блейза? Лучше всего
нам послужили детки Клариссы.
Я пожал плечами и встал:
- И да, и нет.
Я решил кормить его двусмысленностями, пока он принимал их и отвечал.
Могло всплыть что-то ценное, и это казалось легким способом держать его в
хорошем настроении.
- А ты сам? - продолжал я. - Какой лик ты придал бы всему?
- О, чтобы завоевать твое доброе расположение, я скопирую тебя, -
заявил он, а затем принялся смеяться.
Он откинул голову, а когда его смех зазвенел вокруг меня, с ним
произошла перемена. Рост его, казалось, увеличился, а лицо переместилось
по горизонтали, словно парус, повернутый слишком близко к ветру. Горб на
его спине уменьшился, когда он выпрямился и стал выше. Черты его лица
преобразились, а борода почернела. К тому времени стало очевидным, что он
каким-то образом перераспределил массу своего тела, потому что ночная
рубашка, доходившая ему до лодыжек, была теперь на полпути к его голеням.
Он глубоко вздохнул и плечи его расширились. Руки его удлинились, выпуклый
живот сузился, приталился.
Он достиг моего плеча, а затем стал еще выше. Горб его совершенно
рассосался.
Лицо его исказилось в последний раз, переустроенные его черты
застыли. Смех его упал до смешка, растаял и кончился ухмылкой. Я
рассматривал слегка более хрупкую версию самого себя.
- Достаточно? - поинтересовался он.
- Да, ладно.
Я вытащил дрова из поленницы справа от себя. Мне пойдет на пользу
любая задержка, которая выиграет время для изучения реакций.
Пока я занимался этой работой, он подошел к креслу и сел.
Когда я бросил на него быстрый взгляд, то увидел, что он не глядел на
меня, а уперся взглядом в тени. Я кончил разводить огонь и поднялся,
надеясь, что он скажет еще что-нибудь.
В конечном итоге он и сказал:
- Что там сталось с великим замыслом?
Я не знал, говорит ли он о Лабиринте или о каком-то отцовском
генеральном плане, в который он не был посвящен. Поэтому я ответил:
- Скажи мне сам.
Он вновь засмеялся.
- Почему бы и нет? Ты переменил свое мнение, вот что случилось.
- С какого на какое, на твой взгляд?
- Не насмехайся надо мной. Даже ты не имеешь права насмехаться надо
мной. Меньше всех - ты.
Я поднялся на ноги:
- Я не насмехался над тобой.
Я прошел через комнату к другому креслу и перенес его поближе к
камину, напротив Дворкина, и уселся.
- Как ты узнал меня? - спросил я. - Мое местонахождение едва ли
общеизвестно.
- Это правда.
- Многие в Амбере думают, что я умер?
- Да, а другие полагают, что ты можешь путешествовать в Отражениях.
- Понятно, - произнес я, а затем задал вопрос: - Как ты себя
чувствуешь?
Он зло усмехнулся мне.
- Ты хочешь сказать, по-прежнему ли я сумасшедший?
- Ты выражаешь это грубей, чем мне бы хотелось.
- Есть ослабление, но есть и усиление, - пояснил он. - Оно находит на
меня и снова покидает. В данный момент я почти вновь стал самим собой. Я
говорю: почти. Это шок от твоего визита, наверное. Иногда в голове у меня
не в порядке. Ты это знаешь. Однако, иначе быть не может. Это ты тоже
знаешь.
- Полагаю, что знаю. Почему бы тебе не рассказать мне об этом заново?
Один лишь рассказ может заставить тебя почувствовать себя лучше, а мне
может дать что-то такое, что я упустил. Расскажи мне обо всем.
Он снова засмеялся.
- Все, что тебе угодно. У тебя есть какие-то предпочтения? Мое
бегство из Хаоса на этот маленький неожиданный остров в Мире ночи? Мои
метания над бездной? Мое открытие Лабиринта в камне, висящем на шее у
Единорога? Мое копирование узора молнией, кровью и лирой, в то время, как
наши отцы бушевали, сбитые с толку, явившись слишком поздно, чтобы
призвать меня обратно, тогда как поэма из огня проторила бы первую дорогу
в моем мозгу, заражая меня волей творить? Слишком поздно! Одержимый
отвращением, порожденным болезнью, за пределами досягаемости их помощи, их
силы, я планировал и строил, плененный своим новым "я". Эту повесть ты
хочешь услышать вновь? Или мне лучше рассказать о ее лечении?
У меня голова пошла кругом от того, что подразумевала только что
брошенная им целая пригоршня сведений. Я не мог сказать, буквально ли он
говорил или метафорически, или просто делился параноидальными иллюзиями,
но то, что я хотел услышать, происходило намного ближе к настоящему
моменту.
Поэтому, рассматривая теневое отражение самого себя, из которого
происходил этот древний голос, я сказал:
- Расскажи мне о ее лечении.
Он свел вместе кончики пальцев и заговорил сквозь них:
- Я - Лабиринт, - заявил он, - в самом настоящем смысле. Проходя
через мой ум, чтобы достичь той формы, которую он теперь имеет, основания
Амбера, он наложил на меня свой отпечаток столь же верно, как я наложил
свой отпечаток на него. И я понял однажды, что я - это Лабиринт, и я сам,
и он был вынужден стать Дворкиным в ходе становления себя. Были взаимные
видоизменения в порождении этого места и этого времени, и вот тут-то и
находится эта слабость, так же, как и наша сила, потому что мне приходило
в голову, что повреждение Лабиринта было бы повреждением мне самому, а
повреждение мне самому отразилось бы на Лабиринте. И все же мне нельзя
было причинить настоящего вреда, потому что меня защищает Лабиринт, а кто,
кроме меня, мог причинить вред Лабиринту? Прекрасная замкнутая система,
казалось, с ее слабостью полностью защищенная ее силой.
Он замолк. Я слушал гудение огня. Что слушал он, не знаю.
- Я был неправ, - произнес он наконец. - И ведь такое простое дело...
Моя кровь, которой я нарисовал его, может и стереть его. Но мне
потребовались века, чтобы понять, что кровь моей крови тоже может сделать
это. Ты можешь воспользоваться этим, ты тоже можешь изменить его - да, на
третьем поколении.
Это не стало для меня сюрпризом - узнавание, что он приходится всем
нам дедом. Как-то казалось, что я все время знал это, но никогда не
оглашал. И все же, если тут что и было, то это поднимало больше вопросов,
чем отвечало. Набрали еще одно поколение предков. Продолжаем запутываться.
Я теперь имел еще меньшее представление, чем когда-либо, кем же на самом
деле был Дворкин. Добавьте к этому факт, который признавал даже он: это
была повесть, рассказанная сумасшедшим.
- Но отремонтировать его... - произнес я.
Он осклабился, и мое собственное лицо скривилось передо мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
сумел разглядеть мое лицо. Он засмеялся.
- Забавно. Ты явился, как юный лорд Корвин, думая поколебать меня
семейными чувствами. Почему ты не выбрал Бранда или Блейза? Лучше всего
нам послужили детки Клариссы.
Я пожал плечами и встал:
- И да, и нет.
Я решил кормить его двусмысленностями, пока он принимал их и отвечал.
Могло всплыть что-то ценное, и это казалось легким способом держать его в
хорошем настроении.
- А ты сам? - продолжал я. - Какой лик ты придал бы всему?
- О, чтобы завоевать твое доброе расположение, я скопирую тебя, -
заявил он, а затем принялся смеяться.
Он откинул голову, а когда его смех зазвенел вокруг меня, с ним
произошла перемена. Рост его, казалось, увеличился, а лицо переместилось
по горизонтали, словно парус, повернутый слишком близко к ветру. Горб на
его спине уменьшился, когда он выпрямился и стал выше. Черты его лица
преобразились, а борода почернела. К тому времени стало очевидным, что он
каким-то образом перераспределил массу своего тела, потому что ночная
рубашка, доходившая ему до лодыжек, была теперь на полпути к его голеням.
Он глубоко вздохнул и плечи его расширились. Руки его удлинились, выпуклый
живот сузился, приталился.
Он достиг моего плеча, а затем стал еще выше. Горб его совершенно
рассосался.
Лицо его исказилось в последний раз, переустроенные его черты
застыли. Смех его упал до смешка, растаял и кончился ухмылкой. Я
рассматривал слегка более хрупкую версию самого себя.
- Достаточно? - поинтересовался он.
- Да, ладно.
Я вытащил дрова из поленницы справа от себя. Мне пойдет на пользу
любая задержка, которая выиграет время для изучения реакций.
Пока я занимался этой работой, он подошел к креслу и сел.
Когда я бросил на него быстрый взгляд, то увидел, что он не глядел на
меня, а уперся взглядом в тени. Я кончил разводить огонь и поднялся,
надеясь, что он скажет еще что-нибудь.
В конечном итоге он и сказал:
- Что там сталось с великим замыслом?
Я не знал, говорит ли он о Лабиринте или о каком-то отцовском
генеральном плане, в который он не был посвящен. Поэтому я ответил:
- Скажи мне сам.
Он вновь засмеялся.
- Почему бы и нет? Ты переменил свое мнение, вот что случилось.
- С какого на какое, на твой взгляд?
- Не насмехайся надо мной. Даже ты не имеешь права насмехаться надо
мной. Меньше всех - ты.
Я поднялся на ноги:
- Я не насмехался над тобой.
Я прошел через комнату к другому креслу и перенес его поближе к
камину, напротив Дворкина, и уселся.
- Как ты узнал меня? - спросил я. - Мое местонахождение едва ли
общеизвестно.
- Это правда.
- Многие в Амбере думают, что я умер?
- Да, а другие полагают, что ты можешь путешествовать в Отражениях.
- Понятно, - произнес я, а затем задал вопрос: - Как ты себя
чувствуешь?
Он зло усмехнулся мне.
- Ты хочешь сказать, по-прежнему ли я сумасшедший?
- Ты выражаешь это грубей, чем мне бы хотелось.
- Есть ослабление, но есть и усиление, - пояснил он. - Оно находит на
меня и снова покидает. В данный момент я почти вновь стал самим собой. Я
говорю: почти. Это шок от твоего визита, наверное. Иногда в голове у меня
не в порядке. Ты это знаешь. Однако, иначе быть не может. Это ты тоже
знаешь.
- Полагаю, что знаю. Почему бы тебе не рассказать мне об этом заново?
Один лишь рассказ может заставить тебя почувствовать себя лучше, а мне
может дать что-то такое, что я упустил. Расскажи мне обо всем.
Он снова засмеялся.
- Все, что тебе угодно. У тебя есть какие-то предпочтения? Мое
бегство из Хаоса на этот маленький неожиданный остров в Мире ночи? Мои
метания над бездной? Мое открытие Лабиринта в камне, висящем на шее у
Единорога? Мое копирование узора молнией, кровью и лирой, в то время, как
наши отцы бушевали, сбитые с толку, явившись слишком поздно, чтобы
призвать меня обратно, тогда как поэма из огня проторила бы первую дорогу
в моем мозгу, заражая меня волей творить? Слишком поздно! Одержимый
отвращением, порожденным болезнью, за пределами досягаемости их помощи, их
силы, я планировал и строил, плененный своим новым "я". Эту повесть ты
хочешь услышать вновь? Или мне лучше рассказать о ее лечении?
У меня голова пошла кругом от того, что подразумевала только что
брошенная им целая пригоршня сведений. Я не мог сказать, буквально ли он
говорил или метафорически, или просто делился параноидальными иллюзиями,
но то, что я хотел услышать, происходило намного ближе к настоящему
моменту.
Поэтому, рассматривая теневое отражение самого себя, из которого
происходил этот древний голос, я сказал:
- Расскажи мне о ее лечении.
Он свел вместе кончики пальцев и заговорил сквозь них:
- Я - Лабиринт, - заявил он, - в самом настоящем смысле. Проходя
через мой ум, чтобы достичь той формы, которую он теперь имеет, основания
Амбера, он наложил на меня свой отпечаток столь же верно, как я наложил
свой отпечаток на него. И я понял однажды, что я - это Лабиринт, и я сам,
и он был вынужден стать Дворкиным в ходе становления себя. Были взаимные
видоизменения в порождении этого места и этого времени, и вот тут-то и
находится эта слабость, так же, как и наша сила, потому что мне приходило
в голову, что повреждение Лабиринта было бы повреждением мне самому, а
повреждение мне самому отразилось бы на Лабиринте. И все же мне нельзя
было причинить настоящего вреда, потому что меня защищает Лабиринт, а кто,
кроме меня, мог причинить вред Лабиринту? Прекрасная замкнутая система,
казалось, с ее слабостью полностью защищенная ее силой.
Он замолк. Я слушал гудение огня. Что слушал он, не знаю.
- Я был неправ, - произнес он наконец. - И ведь такое простое дело...
Моя кровь, которой я нарисовал его, может и стереть его. Но мне
потребовались века, чтобы понять, что кровь моей крови тоже может сделать
это. Ты можешь воспользоваться этим, ты тоже можешь изменить его - да, на
третьем поколении.
Это не стало для меня сюрпризом - узнавание, что он приходится всем
нам дедом. Как-то казалось, что я все время знал это, но никогда не
оглашал. И все же, если тут что и было, то это поднимало больше вопросов,
чем отвечало. Набрали еще одно поколение предков. Продолжаем запутываться.
Я теперь имел еще меньшее представление, чем когда-либо, кем же на самом
деле был Дворкин. Добавьте к этому факт, который признавал даже он: это
была повесть, рассказанная сумасшедшим.
- Но отремонтировать его... - произнес я.
Он осклабился, и мое собственное лицо скривилось передо мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49