ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

— Разумеется, у тебя нет денег. Может быть, ты хочешь вот это?
Теперь он смотрел уже не на меня, а на ели, ветви которых сгибались под снегом. Он снял с шеи тоненькую цепочку, на которой висел образок божьей матери.
— Возьми, — прошептал он, заметив, что я колеблюсь. — Я вправе распоряжаться им, Иисус Христос сам вручил его мне сегодня, в три часа пополудни, после кофе.
Он сунул мне образок в левую руку, я почувствовал, как его пальцы, сжимавшие цепочку, глубоко впились в мою ладонь.
— Скажи, у тебя правда нет денег? Я верну их тебе завтра с десятью тысячами процентов, меня мучает голод.
Я не мог устоять. Я достал из кармана брюк мой тяжелый теплый кошелек и хотел дать ему серебряную крону, как вдруг заметил, что он уронил в снег цепочку, на которой висел образок. Я наклонился за нею.
— Нет, — сказал он, выпрямившись и повторяя, сначала робко, потом повелительно, с непередаваемой силой в голосе. — Нет!
Послышался шум приближающегося поезда. Вдали за елями отворилась дверь лечебницы. Освещенный ярким светом, отец вместе со своими обоими спутниками вышел на лестницу и направился к нам. Сумасшедший широко раскрыл глаза, схватил мою правую руку так, как хватают большое яблоко. Потом сразу отпустил ее. В руке у меня лежал набитый кошелек. Он посмотрел так испуганно, что я тоже испугался. Я отрицательно покачал головой, но тут же открыл кошелек и торопливо сунул ему в руку первую попавшуюся монету. Это был дукат, тонкий, изящно обрезанный кружок золота. Сумасшедший недоверчиво смотрел на него. Я невольно рассмеялся, увидев наконец радостное изумление на его бледном лице, — ведь он получил золотой, когда уже не рассчитывал на него. Меня это вознаградило за все.
Отец быстро приближался. Множество мыслей мелькало у меня в голове. На худой конец, я мог заменить золотой дукат десятью серебряными кронами. Потом я подумал о новом образке божьей матери: а вдруг он поможет мне в школе? Но ничто не могло сравниться с моим восторгом, когда я увидел, как сумасшедший, беззвучно смеясь, рассматривает золотой, как он пробует своими красивыми крепкими зубами, настоящий ли он. Поезд приближался, вдали показались первые огни. Фигура отца величественно и мощно вырисовывалась на бледном ночном небе. Он шел таким твердым шагом, что с деревьев осыпался снег. Сумасшедший заметил его приближение. Он нахмурил лоб. Потом нагнулся и выкопал из-под глубокого снега несколько маленьких камешков. Я испугался, что он швырнет ими в моего отца. Но он сложил руки пригоршней и встряхнул камешки вместе с золотым. Поезд промчался и облил всех нас светом.
Отец стоял уже у входа в сторожку привратника, прощаясь с одним из мужчин. Сумасшедший сорвал с головы синюю фетровую шляпу. Я увидел его густые, вьющиеся волосы. Они были седые, как серебро. Он все еще играл камешками, но лишь одной рукой.
В эту минуту отец в сопровождении другого врача появился у выхода. Сумасшедший занес руку над своими седыми кудрями и, вперив в меня глаза, — я не в силах описать их выражение, — высыпал себе на голову и камешки и золотой. Я видел через решетку, как монета вместе с камешками медленно погружалась в глубокий снег. Кучер подбадривал лошадей, тихо щелкая длинным кнутом, но лошади уже отдохнули и нетерпеливо рвали поводья. Ко мне подошел директор больницы. Отец взял меня за руку и представил ему:
— Мой сын!
Я низко поклонился, счастливый, как никогда. Сумасшедший все еще стоял за железной решеткой. Он испустил протяжный крик. Что это значило, понять было невозможно.
— Неизлечим, — сказал директор.
Отец вздохнул, больше от усталости, чем от сострадания.
— Вас также отталкивают безнадежные больные, как и меня? — спросил он.
— Ничего не поделаешь, господин доцент, это наш хлеб насущный.
Отец молчал.
— Я очень благодарен вам, коллега, за то, что вы все-таки приехали. Деньги за визит мы переведем вам, как обычно.
— Прошу не забыть о времени, потраченном на поездку, а форма оплаты — на ваше усмотрение.
Отец улыбнулся и подал директору руку. Потом натянул перчатки. Сумасшедший шел по направлению к главному зданию. Его меховой воротник сверкал в ярком свете, струящемся из окон. Лошади рванули, и колеса, прорезав снег, заскрипели по гравию. Сумасшедший исчез.
5
Я снова сидел в левом углу экипажа, отец в правом, как и по дороге сюда. Уже совсем стемнело. Мы оба съежились от холода. Впереди на облучке сидел кучер — спина его была покрыта хлопьями снега, ярко сверкавшими в свете фонарей экипажа. Время от времени кучер приподымался и подтыкал под себя попоны, которыми обернул ноги, чтобы укрыться от мороза. Он отпустил вожжи, и лошади понесли. Им хотелось домой, они знали, что их ждет конюшня.
— Не гнать, Франц! — крикнул отец.
Я все еще был в каком-то опьянении. Меня безнадежные больные не отталкивали. Они влекли меня. Я чувствовал в себе сильную волю. Мне казалось, что я могу пойти один против всего мира. Но прежде всего я решил признаться отцу в моих школьных неприятностях, облегчить свою совесть. Я хотел только подождать до деревни, с которой мы скоро должны были поравняться. Вот мы и въехали в нее. Деревня была совершенно безлюдна. Отец заметил, что я хочу что-то сказать.
— Давай-ка лучше поменяемся местами, — сказал он приветливо. — А то мы сидим так же, как по пути сюда. Я тяжелее тебя. — Несмотря на темноту, я увидел белый ряд зубов, сверкнувший в улыбке под его густой бородой, которая казалась теперь совершенно черной. — Я гораздо тяжелее тебя, коляска совсем покосилась, пружины осели, правое колесо стирается и дорогая шина, разумеется, тоже. Ты согласен?
Прежде чем мы снова уселись как следует, первые городские фонари уже замелькали в окнах кареты. Но нам предстояло ехать еще минут пятнадцать, если не больше, потому что кучер, очевидно, нарочно сдерживал лошадей. Он назло ехал слишком медленно. Отец нетерпеливо посмотрел на часы, но промолчал и не стал торопить кучера, хотя и устал после рабочего дня. Он ничего не ел с самого обеда и, вероятно, еще больше стремился домой, чем я.
Когда я пересел на его место, моя радость и отвага еще больше возросли. Я изменил свое решение. К чему сознаваться в несчастье, которое, может быть, и не случится?
Через день — первый учебный день недели, следовательно понедельник — нам предстояли важные контрольные работы по двум предметам — латыни и математике. Если бы я написал их отлично, я мог бы еще исправить прежние плохие отметки. Я надеялся на это всем сердцем. И я молчал.
Впрочем, в надеждах у меня никогда недостатка не было.
Я надеялся, что на другой день отец снова поедет в «закрытую лечебницу». Но этого не случилось. К нам пришли гости, две-три профессорские семьи, «высокая кафедра», как иронически называл их отец в разговоре с матерью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116