Тогда скажите!
Зорка.
Если б я смел, если б силы имел,
Пред тобой свое сердце раскрыть,
Но я только молчу,
Одного лишь хочу,
Чтобы взгляд мой умел говорить!
Дамнянович. О, если бы я мог сказать вам это.
Зорка. А почему вы не можете?
Дамнянович. Право, мог бы, если б смел.
Зорка. А почему вы не смеете?
Дамнянович. Если б я смел, если б силы имел…
Зорка. Вот видите. Можете. Продолжайте.
Дамнянович.
Если б я смел, если б силы имел,
Пред тобой свое сердце раскрыть…
Зорка. Продолжайте.
Дамнянович. Нет. То, что я хотел сказать, я уже сказал и этим.
Зорка. И вы хотели сказать, именно это?
Дамнянович. Да!
Зорка. Сказать? Кому?
Дамнянович. Вам!
Зорка. Мне?!
Дамнянович. Да, сударыня. У меня нет сил, и я не могу найти слов; это действительно тяжело, по крайней мере для меня тяжело.
Зорка. Я вас понимаю все меньше.
Дамнянович. В этом-то и заключается вся трудность. Мне хотелось бы, чтобы вы мне разрешили не говорить этого.
Зорка. Чтобы я разрешила вам этого не говорить? Хорошо, я разрешаю.
Дамнянович. Нет. Если говорить правду, я не хочу, чтобы вы мне разрешали. Вы сами видите, я в ужасном затруднении и не знаю, чего хочу, а чего не хочу.
Зорка. Не знаете, чего хотите?
Дамнянович. Я знаю, знаю, чего я хочу, но, видите ли, я все больше затрудняюсь, все больше теряю способность сказать вам то, что хочу. У меня не хватает смелости сказать вам открыто, и если бы…
Зорка. А я всегда говорю открыто.
Дамнянович. Вот чему мне нужно было бы поучиться у вас. Вы мне открыто признались, что любите Дамняновича.
Зорка. Я вам в этом не признавалась.
Дамнянович. Признались. А впрочем, если бы и нет, я сам бы это увидел.
Зорка. Ну, а если бы я его действительно любила?
Дамнянович. Тогда и мне нужно было бы набраться смелости…
Зорка. Вам?!
Дамнянович. Да, потому что… я решил говорить открыто, потому что я вас люблю. Я не сумел сказать вам об этом красиво, у меня не хватило прекрасных слов. Я не сумел сделать это как-нибудь по-другому, я человек неискусный. Я прошу вас простить меня за то, что должен был так грубо, так просто сказать вам об этом.
Зорка. Но, господин…
Дамнянович. Теперь я уже раскаиваюсь, что сказал вам, не умея все это выразить как следует, я уже боюсь, что поспешил, я…
Зорка. Я поражена.
Дамнянович. Эти чувства нахлынули на меня внезапно. Потому ли, что вам так понравились эти стихи, или благодаря вашим словам, что вы любите Дамняновича…
Зорка. Но мои слова…
Дамнянович. Они вселили в меня смелость.
Зорка. Они! Они меньше всего могли вселить в вас смелость. Но раз уж вы знаете мою тайну и раз вы были со мной так откровенны, вы заслуживаете того, чтобы и я была с вами откровенной. Не могу оспаривать, что вы первый заслужили у меня такое доверие, я даже вам признаюсь…
Дамнянович (радостно). Признаетесь?
Зорка. Что мне интересно с вами, что вы мне нравитесь, я могла бы стать вашим хорошим искренним другом, но… вы вырвали у меня признание в том. что я люблю Дамняновича. Разве это не ясный ответ на ваше признание? Если вы уже знали о моих чувствах к Дамняновичу, почему же вы пытались делать признания, ставящие в неловкое положение и вас и меня?
Дамнянович. Зачем я делал эти признания? Да потому, что нет никакой разницы между Дамняновичем и мной.
Зорка. Нет разницы? Но ведь Дамнянович поэт, он написал эти прекрасные стихи, полонившие мою душу, а вы… вы обыкновенный человек. Во всем другом я ничего против вас не имею, но вы обыкновенный человек – едите, спите, пьете, ходите, говорите, как и все другие обыкновенные люди. Подумайте и увидите, что это так. Я вас оставлю, чтобы вы сами подумали об этом на свободе, а когда увидите разницу, скажете мне. Я сама не рада, что мы друг на друга сердимся. (Дает ему цветок, который все время держала в руке, и уходит.)
X
Дамнянович, затем Душан.
Дамнянович (скачала восторженно целует цветок, потом озабоченно смотрит в том направлении, куда ушла Зорка). Итак, я обыкновенный человек, а она любит Дамняновича, человека необыкновенного!
Душан (б-ыстро входит). Все в порядке, не беспокойся. Дела идут хорошо. Были напряженные моменты. Я все время должен был перебивать их, чтобы спасти положение, и каждым третьим словом напоминать господину Мицичу о принципе. Но раз уж он согласился, то сейчас ведет дело лучше меня.
Дамнянович. Хорошо, все это хорошо, но послушай: я хочу сегодня же вечером отсюда уйти. Я пойду в Белград, чтобы скрываться там или, на худой конец, отдаться в руки властей.
Душан. Что с тобой?
Дамнянович. Да так. Мое пребывание здесь становится неудобным и поистине странным.
Душан. Но, может быть, мы уже справились со всеми невзгодами.
Дамнянович. И все же я в очень тяжелом положении. Я здесь и Дамнянович и не Дамнянович; я здесь и обыкновенный человек и необыкновенный; я здесь и сын господина Йованче и не сын, и так далее. Я больше не могу, лучше шесть месяцев тюрьмы, чем шесть дней таких мучений.
Душан. Не расстраивайся ты, пожалуйста. Плохо, конечно, но терпи. Я хочу послать кого-нибудь в город к Янковичу, чтобы спросить его, нет ли ответа. Подожди меня. (Уходит.)
XI
Дамнянович один.
Дамнянович. Пусть говорит, что хочет, но это до крайности неудобное, неприятное, насквозь ложное положение. Я уже больше не могу играть эту роль; я сам себе кажусь смешным, робким, неловким, и даже низким, одним словом, обыкновенным человеком. Ах!.. Обыкновенный человек!.. Я просто… просто убегу. Возможно, это и нехорошо, но в конце концов такой обыкновенный человек, как я, может это сделать…
XII
Вичентие, Мицич.
Вичентие (ведет под руку Мицича). В этом-то, как видишь, и все дело, Йованче.
Мицич (упираясь). Я ничего не говорю, только…
Вичентие. Ты меня послушай. Девушка она хорошая, да и твой неплох. Я к нему за эти дни пригляделся. К тому же Арса – твой старый друг.
Мицич. Ладно, ладно, я подумаю. (Про себя.) О господи! Ну и влип я… Чужих детей женю.
Вичентие. А теперь, между нами говоря… у девочки кое-что есть. Не бог весть что, но кое о чем Арса позаботился.
Мицич. Да ладно, ладно…
Вичентие. Согласен? Иди, поцелуемся.
Мицич. На что согласен?
Вичентие. Ты что, только проснулся, что ли?
Мицич. Да нет же, друг, не проснулся. Если б ты знал мои мучения!
Вичентие. Ух! Странные мучения! Сейчас женитьба – наименьшее мучение на свете.
Мицич. Если наименьшее, то почему ты сам не женился, а ковыляешь по свету со своим ревматизмом, как побитая кошка?
Вичентие. То есть, как это ковыляю? (Бодрится). Прежде всего я хожу очень хорошо и, ей-богу, никакой боли больше не чувствую. А потом, если хочешь знать, я и сам женюсь.
Мицич. Ты?
Вичентие. Да, я… и не переспрашивай, пожалуйста.
Мицич. Ну и женись, брат, будь счастлив, а за других беспокоиться нечего.
Вичентие. Нечего беспокоиться? Во-первых, ты мне такой же друг, как и Арса, и поэтому я хочу, чтобы вы породнились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Зорка.
Если б я смел, если б силы имел,
Пред тобой свое сердце раскрыть,
Но я только молчу,
Одного лишь хочу,
Чтобы взгляд мой умел говорить!
Дамнянович. О, если бы я мог сказать вам это.
Зорка. А почему вы не можете?
Дамнянович. Право, мог бы, если б смел.
Зорка. А почему вы не смеете?
Дамнянович. Если б я смел, если б силы имел…
Зорка. Вот видите. Можете. Продолжайте.
Дамнянович.
Если б я смел, если б силы имел,
Пред тобой свое сердце раскрыть…
Зорка. Продолжайте.
Дамнянович. Нет. То, что я хотел сказать, я уже сказал и этим.
Зорка. И вы хотели сказать, именно это?
Дамнянович. Да!
Зорка. Сказать? Кому?
Дамнянович. Вам!
Зорка. Мне?!
Дамнянович. Да, сударыня. У меня нет сил, и я не могу найти слов; это действительно тяжело, по крайней мере для меня тяжело.
Зорка. Я вас понимаю все меньше.
Дамнянович. В этом-то и заключается вся трудность. Мне хотелось бы, чтобы вы мне разрешили не говорить этого.
Зорка. Чтобы я разрешила вам этого не говорить? Хорошо, я разрешаю.
Дамнянович. Нет. Если говорить правду, я не хочу, чтобы вы мне разрешали. Вы сами видите, я в ужасном затруднении и не знаю, чего хочу, а чего не хочу.
Зорка. Не знаете, чего хотите?
Дамнянович. Я знаю, знаю, чего я хочу, но, видите ли, я все больше затрудняюсь, все больше теряю способность сказать вам то, что хочу. У меня не хватает смелости сказать вам открыто, и если бы…
Зорка. А я всегда говорю открыто.
Дамнянович. Вот чему мне нужно было бы поучиться у вас. Вы мне открыто признались, что любите Дамняновича.
Зорка. Я вам в этом не признавалась.
Дамнянович. Признались. А впрочем, если бы и нет, я сам бы это увидел.
Зорка. Ну, а если бы я его действительно любила?
Дамнянович. Тогда и мне нужно было бы набраться смелости…
Зорка. Вам?!
Дамнянович. Да, потому что… я решил говорить открыто, потому что я вас люблю. Я не сумел сказать вам об этом красиво, у меня не хватило прекрасных слов. Я не сумел сделать это как-нибудь по-другому, я человек неискусный. Я прошу вас простить меня за то, что должен был так грубо, так просто сказать вам об этом.
Зорка. Но, господин…
Дамнянович. Теперь я уже раскаиваюсь, что сказал вам, не умея все это выразить как следует, я уже боюсь, что поспешил, я…
Зорка. Я поражена.
Дамнянович. Эти чувства нахлынули на меня внезапно. Потому ли, что вам так понравились эти стихи, или благодаря вашим словам, что вы любите Дамняновича…
Зорка. Но мои слова…
Дамнянович. Они вселили в меня смелость.
Зорка. Они! Они меньше всего могли вселить в вас смелость. Но раз уж вы знаете мою тайну и раз вы были со мной так откровенны, вы заслуживаете того, чтобы и я была с вами откровенной. Не могу оспаривать, что вы первый заслужили у меня такое доверие, я даже вам признаюсь…
Дамнянович (радостно). Признаетесь?
Зорка. Что мне интересно с вами, что вы мне нравитесь, я могла бы стать вашим хорошим искренним другом, но… вы вырвали у меня признание в том. что я люблю Дамняновича. Разве это не ясный ответ на ваше признание? Если вы уже знали о моих чувствах к Дамняновичу, почему же вы пытались делать признания, ставящие в неловкое положение и вас и меня?
Дамнянович. Зачем я делал эти признания? Да потому, что нет никакой разницы между Дамняновичем и мной.
Зорка. Нет разницы? Но ведь Дамнянович поэт, он написал эти прекрасные стихи, полонившие мою душу, а вы… вы обыкновенный человек. Во всем другом я ничего против вас не имею, но вы обыкновенный человек – едите, спите, пьете, ходите, говорите, как и все другие обыкновенные люди. Подумайте и увидите, что это так. Я вас оставлю, чтобы вы сами подумали об этом на свободе, а когда увидите разницу, скажете мне. Я сама не рада, что мы друг на друга сердимся. (Дает ему цветок, который все время держала в руке, и уходит.)
X
Дамнянович, затем Душан.
Дамнянович (скачала восторженно целует цветок, потом озабоченно смотрит в том направлении, куда ушла Зорка). Итак, я обыкновенный человек, а она любит Дамняновича, человека необыкновенного!
Душан (б-ыстро входит). Все в порядке, не беспокойся. Дела идут хорошо. Были напряженные моменты. Я все время должен был перебивать их, чтобы спасти положение, и каждым третьим словом напоминать господину Мицичу о принципе. Но раз уж он согласился, то сейчас ведет дело лучше меня.
Дамнянович. Хорошо, все это хорошо, но послушай: я хочу сегодня же вечером отсюда уйти. Я пойду в Белград, чтобы скрываться там или, на худой конец, отдаться в руки властей.
Душан. Что с тобой?
Дамнянович. Да так. Мое пребывание здесь становится неудобным и поистине странным.
Душан. Но, может быть, мы уже справились со всеми невзгодами.
Дамнянович. И все же я в очень тяжелом положении. Я здесь и Дамнянович и не Дамнянович; я здесь и обыкновенный человек и необыкновенный; я здесь и сын господина Йованче и не сын, и так далее. Я больше не могу, лучше шесть месяцев тюрьмы, чем шесть дней таких мучений.
Душан. Не расстраивайся ты, пожалуйста. Плохо, конечно, но терпи. Я хочу послать кого-нибудь в город к Янковичу, чтобы спросить его, нет ли ответа. Подожди меня. (Уходит.)
XI
Дамнянович один.
Дамнянович. Пусть говорит, что хочет, но это до крайности неудобное, неприятное, насквозь ложное положение. Я уже больше не могу играть эту роль; я сам себе кажусь смешным, робким, неловким, и даже низким, одним словом, обыкновенным человеком. Ах!.. Обыкновенный человек!.. Я просто… просто убегу. Возможно, это и нехорошо, но в конце концов такой обыкновенный человек, как я, может это сделать…
XII
Вичентие, Мицич.
Вичентие (ведет под руку Мицича). В этом-то, как видишь, и все дело, Йованче.
Мицич (упираясь). Я ничего не говорю, только…
Вичентие. Ты меня послушай. Девушка она хорошая, да и твой неплох. Я к нему за эти дни пригляделся. К тому же Арса – твой старый друг.
Мицич. Ладно, ладно, я подумаю. (Про себя.) О господи! Ну и влип я… Чужих детей женю.
Вичентие. А теперь, между нами говоря… у девочки кое-что есть. Не бог весть что, но кое о чем Арса позаботился.
Мицич. Да ладно, ладно…
Вичентие. Согласен? Иди, поцелуемся.
Мицич. На что согласен?
Вичентие. Ты что, только проснулся, что ли?
Мицич. Да нет же, друг, не проснулся. Если б ты знал мои мучения!
Вичентие. Ух! Странные мучения! Сейчас женитьба – наименьшее мучение на свете.
Мицич. Если наименьшее, то почему ты сам не женился, а ковыляешь по свету со своим ревматизмом, как побитая кошка?
Вичентие. То есть, как это ковыляю? (Бодрится). Прежде всего я хожу очень хорошо и, ей-богу, никакой боли больше не чувствую. А потом, если хочешь знать, я и сам женюсь.
Мицич. Ты?
Вичентие. Да, я… и не переспрашивай, пожалуйста.
Мицич. Ну и женись, брат, будь счастлив, а за других беспокоиться нечего.
Вичентие. Нечего беспокоиться? Во-первых, ты мне такой же друг, как и Арса, и поэтому я хочу, чтобы вы породнились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14