..
Разумеется, я сразу же доложил начальству о своем открытии, и это направило следствие по новому руслу. Нечего и говорить, какой поднялся шум. Я тогда был очень молод, и, конечно же, успех совершенно вскружил мне голову... Вы вправе посмеяться над моей недогадливостью: как такая простая истина не пришла мне в голову сразу? Как я мог не понять, что не случайно преступник изуродовал жертву до неузнаваемости?
Скажу, что подобные мысли возникали в процессе расследования и у полиции, и у прокуратуры. Однако преступник был очень хитер. Он сыграл с нами скверную шутку. Я имею в виду Кинуё-сан. Обманув несчастную женщину, злодей сумел убедить всех, что в ночь убийства, по крайней мере до самого утра, Манъуэмон Танимура был жив и здоров, а из этого следовало, что пострадавший — Сойти Котоно. Убийца не опасался, что Кинуё-сан пойдет на место происшествия и обман раскроется. Что ни говори, злодею не откажешь в смекалке и ловкости. И только в одном он допустил непростительный промах: совершенно забыл об отпечатках пальцев. А ведь именно кожный узор — неповторимая отличительная особенность человека.
...Вот, собственно говоря, и все об убийстве с применением кислоты. Я, верно, утомил вас долгим рассказом? Мне так живо вспомнились подробности... И надо, пожалуй, немедленно записать их в дневник.
5
— Ну что вы, я нисколько не утомился. Напротив, вы мне доставили огромное удовольствие. Знаете, вы не только выдающийся сыщик, но и прекрасный рассказчик. Я словно сам побывал там! И все же я не понял — вы схватили преступника?
Иномата смотрел на меня с престраннейшим выражением.
— Нет, к сожалению, убийцу найти так и не удалось. Мы, разумеется, разослали по всем полицейским участкам его словесный портрет и фотографии, но увы... Кто хочет спрятаться, спрячется. С той поры прошло почти десять лет. Видно, убийца скрылся где-нибудь в глухомани. А может, его уж и в живых нет... Об этом деле все и думать забыли. Кто теперь станет искать? Иномата слушал меня с усмешкой.
— Значит, из этого следует, — подытожил он, — что вы так и не вырвали у убийцы признания? И следствие основывалось только на вашей гениальной догадке?
Я уловил в его тоне издевку. Недоброе предчувствие охватило меня.
Иномата, отвернувшись, рассеянно смотрел в мрачную пропасть.
Уже смеркалось, затянутое тучами небо помрачнело, и тусклый свет, пробивавшийся сквозь облачную пелену, почти физической тяжестью ложился на землю. Прямо перед нами черными громадами возвышались горные отроги, а внизу, в разверстой бездне, клубились белесые испарения. Мир будто вымер — в нем не чувствовалось ни малейшего движения. Зловещий рев водопада словно сливался с глухими ударами сердца.
И вот наконец Иномата оторвал взор от ущелья и внимательно посмотрел на меня. Стекла его очков поблескивали, отражая хмурое небо. Сквозь линзы из-под приспущенных век смотрели большие глаза. С недавних пор я стал замечать, что левый глаз его неподвижен. Значит, он неживой. Видимо, и очки с желтоватыми стеклами нужны именно для того, чтобы скрыть этот дефект. Я разглядывал Иномату без всякой задней мысли.
— Помните детскую игру в дзянкэнпон? — неожиданно спросил он. — Сыграем? Держу пари, вы проиграете.
Я опешил и какое-то время растерянно молчал, не зная, что ответить. Но Иномата с детским азартом поддразнивал меня, и я, с некоторым раздражением пожав плечами, нехотя вытянул вперед правую руку.
— Дзян, кэн, пон! — разнеслось в тишине. Иномата и впрямь оказался сильным противником.
К моей немалой досаде, мне так и не удалось одолеть его. Я признал свое поражение, и Иномата со смехом сказал:
— Да, в этой игре — двойное дно. Тут требуется смекалка. Без способности делать логические построения ничего не получится. Я сейчас объясню, что имею в виду. Допустим, вы проиграли, выбрав «бумагу». Простофиля в другой раз непременно выбросит «камень», о который тупятся «ножницы». Это самая примитивная логика. Кто похитрее, сообразит, что противник только того и ждет. Э, нет, подумает он, мой «камень» противник постарается обернуть «бумагой», а потому мне следует выбросить «ножницы». Это — ход посложнее. Но все же и он банален. Настоящий игрок рассуждает иначе: раз я проиграл на «бумаге», противник ждет, что я выброшу «камень», а потому логично было бы предположить, что он изберет «бумагу». Но противник умен и не может не понимать, что я догадываюсь о его ходе, а потому захочет меня провести: думая, что я выберу «ножницы», режущие «бумагу», он, несомненно, снова выбросит «камень». Что сделаю я? Чтобы его победить, мне следует выбрать «бумагу»! Да, надо видеть на ход вперед. Предугадывать мысли противника. Тогда победа — твоя. И не только в детской забаве, но и в реальной жизни... Возьмите преступника — он ведь тоже играет с сыщиком в ту же игру. Хитроумный преступник, изучив психологию полицейского, способен предугадать любой его шаг. А потому он практически неуловим, даже если...
Иномата вдруг оборвал себя на полуслове и загадочно рассмеялся.
— Вы, конечно, читали «Похищенное письмо» Эдгара По? Он описывает похожую игру — в чет — нечет. Так вот, там был один школьник, вызывающий всеобщее восхищение своей смекалкой. На вопрос, в чем причина успеха, он ответил: «Когда я хочу узнать, насколько умен или глуп, добр или зол мой партнер и что он при этом думает, я стараюсь придать своему лицу такое же, как у него, выражение, а потом жду, какие у меня при этом появятся мысли и чувства». Принцип его вполне достоин хитрости Макиавелли и философской мудрости Кампанеллы. Скажите, а вы, расследуя «Дело об убийстве с применением серной кислоты», не пытались «придать своему лицу выражение» предполагаемого преступника? Ай — ай — ай, конечно же, нет. Да и в нашей детской забаве вы не выказали смекалки...
Я почувствовал, как во мне закипает злость. Мне уже порядком надоели разглагольствования Иноматы. На что он, собственно, намекает?
— Я вас не понимаю, — сухо ответил я. — Вы хотите сказать, что мои логические построения были ошибочны? У вас, разумеется, есть иная версия?
Я не скрывал сарказма. Но Иномата опять ухмыльнулся:
— Именно так. Я вижу на два хода вперед, и мне сейчас ничего не стоит разгромить ваши в общем-то вздорные домыслы. Вы выстроили логическую цепочку, основываясь на одном — единственном «доказательстве» — на отпечатке большого пальца. С такой же легкостью я опрокину вашу «теорию» одним-единственным контрдоводом.
Меня передернуло. Наглец! Как он смеет говорить это мне — опытному полицейскому, отдавшему любимой работе столько лет?
— Весьма любопытно, — процедил я. — Что ж, извольте.
— Если вам будет угодно. Впрочем, на это хватит двух минут. Скажите, у вас не возникало подозрений, что в отпечатках — и в дневнике, и на серебряном портсигаре — есть некая нарочитость?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Разумеется, я сразу же доложил начальству о своем открытии, и это направило следствие по новому руслу. Нечего и говорить, какой поднялся шум. Я тогда был очень молод, и, конечно же, успех совершенно вскружил мне голову... Вы вправе посмеяться над моей недогадливостью: как такая простая истина не пришла мне в голову сразу? Как я мог не понять, что не случайно преступник изуродовал жертву до неузнаваемости?
Скажу, что подобные мысли возникали в процессе расследования и у полиции, и у прокуратуры. Однако преступник был очень хитер. Он сыграл с нами скверную шутку. Я имею в виду Кинуё-сан. Обманув несчастную женщину, злодей сумел убедить всех, что в ночь убийства, по крайней мере до самого утра, Манъуэмон Танимура был жив и здоров, а из этого следовало, что пострадавший — Сойти Котоно. Убийца не опасался, что Кинуё-сан пойдет на место происшествия и обман раскроется. Что ни говори, злодею не откажешь в смекалке и ловкости. И только в одном он допустил непростительный промах: совершенно забыл об отпечатках пальцев. А ведь именно кожный узор — неповторимая отличительная особенность человека.
...Вот, собственно говоря, и все об убийстве с применением кислоты. Я, верно, утомил вас долгим рассказом? Мне так живо вспомнились подробности... И надо, пожалуй, немедленно записать их в дневник.
5
— Ну что вы, я нисколько не утомился. Напротив, вы мне доставили огромное удовольствие. Знаете, вы не только выдающийся сыщик, но и прекрасный рассказчик. Я словно сам побывал там! И все же я не понял — вы схватили преступника?
Иномата смотрел на меня с престраннейшим выражением.
— Нет, к сожалению, убийцу найти так и не удалось. Мы, разумеется, разослали по всем полицейским участкам его словесный портрет и фотографии, но увы... Кто хочет спрятаться, спрячется. С той поры прошло почти десять лет. Видно, убийца скрылся где-нибудь в глухомани. А может, его уж и в живых нет... Об этом деле все и думать забыли. Кто теперь станет искать? Иномата слушал меня с усмешкой.
— Значит, из этого следует, — подытожил он, — что вы так и не вырвали у убийцы признания? И следствие основывалось только на вашей гениальной догадке?
Я уловил в его тоне издевку. Недоброе предчувствие охватило меня.
Иномата, отвернувшись, рассеянно смотрел в мрачную пропасть.
Уже смеркалось, затянутое тучами небо помрачнело, и тусклый свет, пробивавшийся сквозь облачную пелену, почти физической тяжестью ложился на землю. Прямо перед нами черными громадами возвышались горные отроги, а внизу, в разверстой бездне, клубились белесые испарения. Мир будто вымер — в нем не чувствовалось ни малейшего движения. Зловещий рев водопада словно сливался с глухими ударами сердца.
И вот наконец Иномата оторвал взор от ущелья и внимательно посмотрел на меня. Стекла его очков поблескивали, отражая хмурое небо. Сквозь линзы из-под приспущенных век смотрели большие глаза. С недавних пор я стал замечать, что левый глаз его неподвижен. Значит, он неживой. Видимо, и очки с желтоватыми стеклами нужны именно для того, чтобы скрыть этот дефект. Я разглядывал Иномату без всякой задней мысли.
— Помните детскую игру в дзянкэнпон? — неожиданно спросил он. — Сыграем? Держу пари, вы проиграете.
Я опешил и какое-то время растерянно молчал, не зная, что ответить. Но Иномата с детским азартом поддразнивал меня, и я, с некоторым раздражением пожав плечами, нехотя вытянул вперед правую руку.
— Дзян, кэн, пон! — разнеслось в тишине. Иномата и впрямь оказался сильным противником.
К моей немалой досаде, мне так и не удалось одолеть его. Я признал свое поражение, и Иномата со смехом сказал:
— Да, в этой игре — двойное дно. Тут требуется смекалка. Без способности делать логические построения ничего не получится. Я сейчас объясню, что имею в виду. Допустим, вы проиграли, выбрав «бумагу». Простофиля в другой раз непременно выбросит «камень», о который тупятся «ножницы». Это самая примитивная логика. Кто похитрее, сообразит, что противник только того и ждет. Э, нет, подумает он, мой «камень» противник постарается обернуть «бумагой», а потому мне следует выбросить «ножницы». Это — ход посложнее. Но все же и он банален. Настоящий игрок рассуждает иначе: раз я проиграл на «бумаге», противник ждет, что я выброшу «камень», а потому логично было бы предположить, что он изберет «бумагу». Но противник умен и не может не понимать, что я догадываюсь о его ходе, а потому захочет меня провести: думая, что я выберу «ножницы», режущие «бумагу», он, несомненно, снова выбросит «камень». Что сделаю я? Чтобы его победить, мне следует выбрать «бумагу»! Да, надо видеть на ход вперед. Предугадывать мысли противника. Тогда победа — твоя. И не только в детской забаве, но и в реальной жизни... Возьмите преступника — он ведь тоже играет с сыщиком в ту же игру. Хитроумный преступник, изучив психологию полицейского, способен предугадать любой его шаг. А потому он практически неуловим, даже если...
Иномата вдруг оборвал себя на полуслове и загадочно рассмеялся.
— Вы, конечно, читали «Похищенное письмо» Эдгара По? Он описывает похожую игру — в чет — нечет. Так вот, там был один школьник, вызывающий всеобщее восхищение своей смекалкой. На вопрос, в чем причина успеха, он ответил: «Когда я хочу узнать, насколько умен или глуп, добр или зол мой партнер и что он при этом думает, я стараюсь придать своему лицу такое же, как у него, выражение, а потом жду, какие у меня при этом появятся мысли и чувства». Принцип его вполне достоин хитрости Макиавелли и философской мудрости Кампанеллы. Скажите, а вы, расследуя «Дело об убийстве с применением серной кислоты», не пытались «придать своему лицу выражение» предполагаемого преступника? Ай — ай — ай, конечно же, нет. Да и в нашей детской забаве вы не выказали смекалки...
Я почувствовал, как во мне закипает злость. Мне уже порядком надоели разглагольствования Иноматы. На что он, собственно, намекает?
— Я вас не понимаю, — сухо ответил я. — Вы хотите сказать, что мои логические построения были ошибочны? У вас, разумеется, есть иная версия?
Я не скрывал сарказма. Но Иномата опять ухмыльнулся:
— Именно так. Я вижу на два хода вперед, и мне сейчас ничего не стоит разгромить ваши в общем-то вздорные домыслы. Вы выстроили логическую цепочку, основываясь на одном — единственном «доказательстве» — на отпечатке большого пальца. С такой же легкостью я опрокину вашу «теорию» одним-единственным контрдоводом.
Меня передернуло. Наглец! Как он смеет говорить это мне — опытному полицейскому, отдавшему любимой работе столько лет?
— Весьма любопытно, — процедил я. — Что ж, извольте.
— Если вам будет угодно. Впрочем, на это хватит двух минут. Скажите, у вас не возникало подозрений, что в отпечатках — и в дневнике, и на серебряном портсигаре — есть некая нарочитость?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11