На спор, и вино она с собой приволокла.
– Красивое имя, – пробормотала Люба.
– Разве что имя, – с видом знатока усмехнулся Сергей и снова с нескрываемым удовольствием посмотрел на Любу, точнее – на ее обнаженную шею и вырез вечернего платья. – Я предпочитаю совпадение формы и содержания.
Похоже, он никак не мог забыть, как она переодевалась под музыку.
– Что, жутко талантливая, да? – кивнула Люба в сторону девушки.
– Ничего особенного. Только никогда не слушай, что она говорит. Я всем советую от этой кобры держаться подальше.
Художники то и дело дружно выпивали, разливая водку по пластиковым стаканчикам, и в мастерской нарастал шум, незаметно переходящий в невообразимый гвалт.
То и дело бородачи предлагали выпить за здоровье именинника – скульптора Максимыча, называя его великим художником, гением и сравнивая то с Роденом, то с Микеланджело.
Даже Люба, которая ничего не понимала в искусстве, чувствовала, что это все-таки чересчур.
Сергей тоже достаточно лихо опрокидывал в себя водочку и на глазах становился еще более разговорчивым и восторженным.
Посреди всего этого шума Люба даже не заметила, в какой момент все вдруг начали говорить о ней и нахваливать Маркелова за то, что он где-то подцепил и привел с собой такую красавицу. Видимо, застолье достигло такого градуса, когда мужчинам хочется поговорить о женщинах.
Максимыч тут же вызвался вырезать из дерева Любу в обнаженном виде, с венком из цветов на голове.
– Нет уж, не дам, сначала я сам, это – мое! – закричал Сергей пьяным голосом. – И вообще… Это моя. Гала! Посмотрите, ведь она похожа на Галину, Галарину. Давайте выпьем за то, чтобы каждый художник нашел в жизни свою Галу. Жаль только, что вы все в этом ни черта не понимаете…
И он снова опрокинул в себя содержимое пластикового стаканчика.
Признаться, Люба тоже не поняла, о какой Галине он вдруг ни с того ни с сего заговорил. Неужели забыл по пьяной лавочке, как ее зовут?
Как же они будут домой добираться?
Вообще-то ей уже давно хотелось уйти, но она плоховато помнила, как добраться до «павлушинских мастерских». И потом, все же неудобно было перед хозяином, который и так на целую неделю бесплатно предоставил ей комнату со всеми удобствами и даже с холодильником, где лежали сыр и колбаса.
– …Я только недавно читал… помните, когда Гала, уже на старости лет, после долгой разлуки встретилась со своим первым мужем – Полем Элюаром? – восторженно вещал о чем-то Сергей. – Он ей сказал: «Я только об одном прошу тебя на прощание: покажи мне свою грудь!» Говорят, у нее даже в старости были груди как у молоденькой девушки. А все потому, что Сальвадор Дали во всем был гений, он и в женщинах понимал толк. Вот это был художник! По-настоящему свободный…
– …И шизофреник, – подсказал какой-то очкарик, плохо различимый в сигаретном дыму.
– Ну и что? – возвысил голос Сергей. – Какая разница? По большому счету, все творчество – это аномалия, сплошное безумие! Высокая болезнь, бред, сюр… Но не все способны прорваться в этот космос, некоторым это вообще не дано, хоть они и называют себя художниками.
Он посмотрел на Любу и вдруг сказал торжественно, показывая на нее рукой:
– Гала, я только об одном тебя прошу: покажи свою грудь!
За столом сразу же воцарилось молчание.
– Да ладно, не сейчас же… – пробормотал Максимыч. – Давайте лучше выпьем.
– У жены своей посмотришь, – мстительно подсказала со своего места Полина.
– Только это от вас и можно услышать: держи себя в рамках, это нельзя, то нельзя, – возмутился Сергей, все сильнее входя в кураж. – Эх, вы, знаменитости местного значения, победители районных выставок… Когда вы поймете, что сами себя загнали в клетки? И ведь другим людям тоже жить не даете. Гала, покажи свою грудь!
Люба посмотрела на перекошенное от возбуждения лицо Сергея, и ей почему-то сделалось его жалко. Он был – один против всех. И в этот момент больше всех остальных был похож на великого художника, какими их обычно показывают по телевизору: молодым, свободным, с безумным блеском в глазах.
Не то что все эти замшелые, бородатые пеньки.
– А почему бы и нет? – сказала Люба с улыбкой, сбрасывая с плеча тонкую лямочку черного вечернего платья. – Мне не жалко. Считайте, что это мой подарок на день рождения.
«Ух ты…» – разнеслось по дымной комнате.
– М-да… Таких подарков у меня еще не было, – крякнул Максимыч. – Хорошо, что жена не видит.
– Вечный сюжет: художник и его модель, – прокомментировал образованный очкарик.
– Точнее – мамзель, – звонко подсказала Полина. – Может, наша мамзель еще на столе голая спляшет?
– Могу и сплясать, если захочу, – с вызовом посмотрела на нее Люба. – Но только с тобой по очереди.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.
Люба знала: в такие моменты главное – не моргать и не отводить первой взгляд. Пусть лучше слезы от напряжения выступят, но нужно выдержать.
Полина покраснела и первая опустила голову, тем самым признавая свое поражение. Оглянувшись, Люба отыскала глазами в углу какой-то табурет, похожий на постамент, запрыгнула на возвышение и сбросила с плеча вторую лямку своего и без того откровенного наряда. Платье мягко соскользнуло вниз и упало к ее ногам.
Теперь Люба стояла перед бородатой братией в одних черных кружевных трусиках и с трудом удерживалась от смеха при виде их пьяных, обалдевших, перекошенных от изумления лиц.
– Ну как? Все видели? Получили? – Сергей вскочил от возбуждения со своего места и даже замахал обеими руками. – Стоп, не надо, не надо, ничего не надо больше. Хватит, Любаша! Не надо – голой на столе, никакой пошлости. Но это было на все сто. Высший класс!
– А теперь очередь Полины, – сказала Люба, спрыгивая со своего возвышения и ловко на ходу одеваясь. – Что, слабо?
Полина сидела за столом, низко опустив голову и спрятавшись за своей челкой, как за черной занавеской.
– Оставь ее в покое, слышишь? – неожиданно сердито сказал Максимыч.
– Ладно, хватит, давайте лучше за женщин выпьем, – предложил кто-то поспешно. – За всю красоту их. Ну и за все такое прочее.
Художники с радостью потянулись к бутылкам, а Любе сразу стало скучно.
«Ну конечно, Полина среди них – своя, они за нее горой. А я кто?» – подумала она сердито. От шума и от табачного дыма у Любы к тому же сильно разболелась голова.
– Я пошла, спать хочу, – сказала она Сергею и направилась к выходу. – Сколько можно дурью маяться?
Сергей тоже без лишних разговоров вскочил с места, принес Любе куртку, кое-как помог одеться. Лицо его сияло от счастья, как будто на самом деле произошло что-то необыкновенное, очень для него важное.
На улице Любе почему-то сделалось еще муторнее. Она с трудом переставляла ноги в туфлях на высоких каблуках, в которых была на полголовы выше Сергея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Красивое имя, – пробормотала Люба.
– Разве что имя, – с видом знатока усмехнулся Сергей и снова с нескрываемым удовольствием посмотрел на Любу, точнее – на ее обнаженную шею и вырез вечернего платья. – Я предпочитаю совпадение формы и содержания.
Похоже, он никак не мог забыть, как она переодевалась под музыку.
– Что, жутко талантливая, да? – кивнула Люба в сторону девушки.
– Ничего особенного. Только никогда не слушай, что она говорит. Я всем советую от этой кобры держаться подальше.
Художники то и дело дружно выпивали, разливая водку по пластиковым стаканчикам, и в мастерской нарастал шум, незаметно переходящий в невообразимый гвалт.
То и дело бородачи предлагали выпить за здоровье именинника – скульптора Максимыча, называя его великим художником, гением и сравнивая то с Роденом, то с Микеланджело.
Даже Люба, которая ничего не понимала в искусстве, чувствовала, что это все-таки чересчур.
Сергей тоже достаточно лихо опрокидывал в себя водочку и на глазах становился еще более разговорчивым и восторженным.
Посреди всего этого шума Люба даже не заметила, в какой момент все вдруг начали говорить о ней и нахваливать Маркелова за то, что он где-то подцепил и привел с собой такую красавицу. Видимо, застолье достигло такого градуса, когда мужчинам хочется поговорить о женщинах.
Максимыч тут же вызвался вырезать из дерева Любу в обнаженном виде, с венком из цветов на голове.
– Нет уж, не дам, сначала я сам, это – мое! – закричал Сергей пьяным голосом. – И вообще… Это моя. Гала! Посмотрите, ведь она похожа на Галину, Галарину. Давайте выпьем за то, чтобы каждый художник нашел в жизни свою Галу. Жаль только, что вы все в этом ни черта не понимаете…
И он снова опрокинул в себя содержимое пластикового стаканчика.
Признаться, Люба тоже не поняла, о какой Галине он вдруг ни с того ни с сего заговорил. Неужели забыл по пьяной лавочке, как ее зовут?
Как же они будут домой добираться?
Вообще-то ей уже давно хотелось уйти, но она плоховато помнила, как добраться до «павлушинских мастерских». И потом, все же неудобно было перед хозяином, который и так на целую неделю бесплатно предоставил ей комнату со всеми удобствами и даже с холодильником, где лежали сыр и колбаса.
– …Я только недавно читал… помните, когда Гала, уже на старости лет, после долгой разлуки встретилась со своим первым мужем – Полем Элюаром? – восторженно вещал о чем-то Сергей. – Он ей сказал: «Я только об одном прошу тебя на прощание: покажи мне свою грудь!» Говорят, у нее даже в старости были груди как у молоденькой девушки. А все потому, что Сальвадор Дали во всем был гений, он и в женщинах понимал толк. Вот это был художник! По-настоящему свободный…
– …И шизофреник, – подсказал какой-то очкарик, плохо различимый в сигаретном дыму.
– Ну и что? – возвысил голос Сергей. – Какая разница? По большому счету, все творчество – это аномалия, сплошное безумие! Высокая болезнь, бред, сюр… Но не все способны прорваться в этот космос, некоторым это вообще не дано, хоть они и называют себя художниками.
Он посмотрел на Любу и вдруг сказал торжественно, показывая на нее рукой:
– Гала, я только об одном тебя прошу: покажи свою грудь!
За столом сразу же воцарилось молчание.
– Да ладно, не сейчас же… – пробормотал Максимыч. – Давайте лучше выпьем.
– У жены своей посмотришь, – мстительно подсказала со своего места Полина.
– Только это от вас и можно услышать: держи себя в рамках, это нельзя, то нельзя, – возмутился Сергей, все сильнее входя в кураж. – Эх, вы, знаменитости местного значения, победители районных выставок… Когда вы поймете, что сами себя загнали в клетки? И ведь другим людям тоже жить не даете. Гала, покажи свою грудь!
Люба посмотрела на перекошенное от возбуждения лицо Сергея, и ей почему-то сделалось его жалко. Он был – один против всех. И в этот момент больше всех остальных был похож на великого художника, какими их обычно показывают по телевизору: молодым, свободным, с безумным блеском в глазах.
Не то что все эти замшелые, бородатые пеньки.
– А почему бы и нет? – сказала Люба с улыбкой, сбрасывая с плеча тонкую лямочку черного вечернего платья. – Мне не жалко. Считайте, что это мой подарок на день рождения.
«Ух ты…» – разнеслось по дымной комнате.
– М-да… Таких подарков у меня еще не было, – крякнул Максимыч. – Хорошо, что жена не видит.
– Вечный сюжет: художник и его модель, – прокомментировал образованный очкарик.
– Точнее – мамзель, – звонко подсказала Полина. – Может, наша мамзель еще на столе голая спляшет?
– Могу и сплясать, если захочу, – с вызовом посмотрела на нее Люба. – Но только с тобой по очереди.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.
Люба знала: в такие моменты главное – не моргать и не отводить первой взгляд. Пусть лучше слезы от напряжения выступят, но нужно выдержать.
Полина покраснела и первая опустила голову, тем самым признавая свое поражение. Оглянувшись, Люба отыскала глазами в углу какой-то табурет, похожий на постамент, запрыгнула на возвышение и сбросила с плеча вторую лямку своего и без того откровенного наряда. Платье мягко соскользнуло вниз и упало к ее ногам.
Теперь Люба стояла перед бородатой братией в одних черных кружевных трусиках и с трудом удерживалась от смеха при виде их пьяных, обалдевших, перекошенных от изумления лиц.
– Ну как? Все видели? Получили? – Сергей вскочил от возбуждения со своего места и даже замахал обеими руками. – Стоп, не надо, не надо, ничего не надо больше. Хватит, Любаша! Не надо – голой на столе, никакой пошлости. Но это было на все сто. Высший класс!
– А теперь очередь Полины, – сказала Люба, спрыгивая со своего возвышения и ловко на ходу одеваясь. – Что, слабо?
Полина сидела за столом, низко опустив голову и спрятавшись за своей челкой, как за черной занавеской.
– Оставь ее в покое, слышишь? – неожиданно сердито сказал Максимыч.
– Ладно, хватит, давайте лучше за женщин выпьем, – предложил кто-то поспешно. – За всю красоту их. Ну и за все такое прочее.
Художники с радостью потянулись к бутылкам, а Любе сразу стало скучно.
«Ну конечно, Полина среди них – своя, они за нее горой. А я кто?» – подумала она сердито. От шума и от табачного дыма у Любы к тому же сильно разболелась голова.
– Я пошла, спать хочу, – сказала она Сергею и направилась к выходу. – Сколько можно дурью маяться?
Сергей тоже без лишних разговоров вскочил с места, принес Любе куртку, кое-как помог одеться. Лицо его сияло от счастья, как будто на самом деле произошло что-то необыкновенное, очень для него важное.
На улице Любе почему-то сделалось еще муторнее. Она с трудом переставляла ноги в туфлях на высоких каблуках, в которых была на полголовы выше Сергея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31