Я успел убедиться, что с обязанностями рулевого Билли справляется вполне квалифицированно, и полностью доверял ему. Для меня это было очень важно, потому что впереди нас ожидали прибрежные архипелаги Северной Австралии с их большими и малыми коралловыми рифами и не поддающимися никакому учету течениями.
Именно поэтому в ночь на 27 августа я как ужаленный подскочил в своей койке, когда услышал его крик:
— Шкипер, мы на суше!
Я выпрыгнул из койки и, сделав сложный кульбит, выкатился через узкий каютный люк на палубу. Ярко светила луна. «Тиликум» стоял прямо посередине необозримого каменного поля. К счастью, поле это было каким-то зыбким: оно то поднималось, то опускалось, а стало быть, земной твердью быть не могло. Я опустил руку за борт и зачерпнул ладонью… смесь воды с пемзой. По-видимому, где-то неподалеку произошло извержение вулкана, который выплюнул в море изрядную порцию пемзы. Именно в это самое пемзовое крошево мы и угодили.
Мы легли в дрейф и стали ждать утра. Взошло солнце и осветило бесконечную пемзовую пустыню. Наше место было 20ь10' южной широты и примерно 175ь восточной долготы.
Отсчет широты я брал всегда в полдень, долготу же определял лишь приближенно, поскольку часы у меня были неточные, да и сами расчеты вносили изрядную погрешность. Итак, мы стояли посреди пемзового поля и размышляли, что произошло бы, если бы борт «Тиликума» протаранил вдруг большой кусок пемзы? А мелкие кусочки? Они же всю краску нам обдерут! Но что мы могли тут поделать? Нам ведь, как ни крути, все равно надо было выбираться отсюда и идти дальше. Поэтому мы поставили грот и положились на судьбу. Вестовый ветерок медленно погнал нас по пемзовому морю. Я прошел на бак. Оказалось, что волна, вздымаемая форштевнем, легко разгоняет плавающую пемзу. Даже самые толстые кусищи тотчас уступали нам место: ведь при большом объеме масса их в сущности была ничтожна. Вдоль бортов образовались полоски чистой воды шириной в несколько сантиметров, снова смыкающиеся позади нас. Мы несколько приободрились и решили прибавить парусов. Носовая волна сразу же выросла, а полоски чистой воды вдоль бортов стали шире.
Ого, дела-то наши, оказывается, совсем не так уж плохи! Мы быстро поставили всю парусину, какую только мог нести «Тиликум», и полным ходом помчались сквозь пемзу, и ни один «камешек» ни разу не ширкнул нам о борт, хотя несколько дней мы не видели свободной воды.
28 августа ветер зашел с веста на ост-зюйд-ост: мы добрались наконец до пояса пассатов. Настала для нас распрекрасная пора. Уильям добровольно изъявил готовность кухарить и кормил меня ежедневно отличными обедами и изысканными ужинами.
30 августа мы проходили как раз те самые места, где Луи смыло за борт. В честь него я приспустил канадский флаг. Одновременно я прочел Билли длинную лекцию о необходимости соблюдения мер безопасности на море. Казалось, что моя речь не произвела на него особенно сильного впечатления. Впрочем, и вообще-то ведь речи совсем не то средство, через которое к человеку приходит опыт и уверенность.
Все мои проникновенные слова не вызвали никакого трепета в душе Уильяма Рассела.
— Собираетесь избрать духовную карьеру, шкипер? — улыбаясь во весь рот, поинтересовался он.
— Не хами, по шее получишь.
— Ну уж этого-то от вас, будущего морского пастора, я никак не ожидал!
И парень обрушил на меня столь густой поток священных текстов, что я едва успевал отфыркиваться. В конце концов с помощью библейских цитат он пришел к неоспоримому, с его точки зрения, выводу, что теперь-то уж мы наверняка имеем полное право съесть запаянный в жестянку старушкин кекс.
Я поднес кулак к его носу и пригрозил заковать его в железа и посадить в трюм на хлеб и воду. Билли вздохнул и принялся за стряпню. Ужин на этот раз получился особенно вкусным. Луи Бриджент от всего сердца порадовался бы, глядя на нас.
Утром 2 сентября мы увидели остров Анейтьюм — один из группы Новых Гебридов, а к вечеру того же дня всего в какой-то полумиле от берега «Тиликум» угодил в полнейший штиль.
В лоции о здешних аборигенах говорилось много нелестного, главным же в этом перечне было их пристрастие к человеческому мясу.
Билли направил бинокль на берег. Там бегали люди, суетились, размахивали руками, кричали. Билли долго смотрел на них, потом вдруг дернул меня за рукав, предлагая посмотреть и мне:
— Вы только взгляните на их лица, шкипер!
Я настроил окуляры по своим глазам. Да, красотой островитяне, увы, не блистали, однако это-то мы бы еще как-нибудь перенесли. Но вот мочки ушей у них были проткнуты маленькими косточками, подозрительно напоминавшими фаланги человеческих пальцев. И в ноздрях тоже торчали украшения из белых костей.
От берега отвалила лодка с шестью парнями на веслах. Гребли они не по-здешнему, а явно на европейский манер, однако сами-то гребцы были галошного цвета, а на темной их коже зловеще белели костяные украшения. Полные непоколебимой решимости подороже продать свои жизни, мы молча привели в готовность свое боевое снаряжение.
Лодка приближалась к нам. Вот до нее уже не более 50 метров. Мы подняли ружья, и я крикнул:
— Руки вверх!
Без сомнения, окликать людоедов по-английски — совершенная бессмыслица. Но ведь должен же я был что-то сказать, прежде чем открыть огонь.
Лодка мигом развернулась. На руле сидел белый, которого мы заметили лишь теперь. Он приветливо помахал нам рукой и крикнул:
— Добрый вечер! Не бойтесь!
— А мы и не боимся, — ответил Уильям Рассел, — просто нам почему-то ужасно не хочется стать пищей для каннибалов.
— Прекрасно вас понимаю, — сказал рулевой. — Я — пастор Уатт, миссионер этого острова. Мы хотим взять вас на буксир.
Полчаса спустя мы стояли, надежно пришвартованные, возле домика миссионера. Пастор Уатт и его коллеги принимали нас по первому классу. Мой Друг Уильям, казалось, всерьез засомневался, а не податься ли ему все же в духовные отцы: очень уж наглядно демонстрировал нам пастор Уатт все прелести своего бытия. Поэтому я спросил:
— А как насчет людоедства?
— Имеются рецидивы, — отвечал пастор Уатт, — всего несколько дней назад совсем неподалеку от нас состоялось большое праздничное пиршество.
— И вы никак не могли воспрепятствовать?
— К сожалению, никак. Я явился туда на другой день и попытался воззвать к совести вождя. Но не успел я подойти к нему, как он швырнул в меня костью — человеческой костью!
Рожа Билли несколько вытянулась. О миссионерской карьере он больше не думал.
Мы провели на острове несколько дней, запаслись фруктами и свежей водой и 5 сентября помахали ручкой доброму миссионеру и его пастве.
Курс наш вел на норд-вест, к проходу, что ведет через Большой Барьерный риф в Торресов пролив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Именно поэтому в ночь на 27 августа я как ужаленный подскочил в своей койке, когда услышал его крик:
— Шкипер, мы на суше!
Я выпрыгнул из койки и, сделав сложный кульбит, выкатился через узкий каютный люк на палубу. Ярко светила луна. «Тиликум» стоял прямо посередине необозримого каменного поля. К счастью, поле это было каким-то зыбким: оно то поднималось, то опускалось, а стало быть, земной твердью быть не могло. Я опустил руку за борт и зачерпнул ладонью… смесь воды с пемзой. По-видимому, где-то неподалеку произошло извержение вулкана, который выплюнул в море изрядную порцию пемзы. Именно в это самое пемзовое крошево мы и угодили.
Мы легли в дрейф и стали ждать утра. Взошло солнце и осветило бесконечную пемзовую пустыню. Наше место было 20ь10' южной широты и примерно 175ь восточной долготы.
Отсчет широты я брал всегда в полдень, долготу же определял лишь приближенно, поскольку часы у меня были неточные, да и сами расчеты вносили изрядную погрешность. Итак, мы стояли посреди пемзового поля и размышляли, что произошло бы, если бы борт «Тиликума» протаранил вдруг большой кусок пемзы? А мелкие кусочки? Они же всю краску нам обдерут! Но что мы могли тут поделать? Нам ведь, как ни крути, все равно надо было выбираться отсюда и идти дальше. Поэтому мы поставили грот и положились на судьбу. Вестовый ветерок медленно погнал нас по пемзовому морю. Я прошел на бак. Оказалось, что волна, вздымаемая форштевнем, легко разгоняет плавающую пемзу. Даже самые толстые кусищи тотчас уступали нам место: ведь при большом объеме масса их в сущности была ничтожна. Вдоль бортов образовались полоски чистой воды шириной в несколько сантиметров, снова смыкающиеся позади нас. Мы несколько приободрились и решили прибавить парусов. Носовая волна сразу же выросла, а полоски чистой воды вдоль бортов стали шире.
Ого, дела-то наши, оказывается, совсем не так уж плохи! Мы быстро поставили всю парусину, какую только мог нести «Тиликум», и полным ходом помчались сквозь пемзу, и ни один «камешек» ни разу не ширкнул нам о борт, хотя несколько дней мы не видели свободной воды.
28 августа ветер зашел с веста на ост-зюйд-ост: мы добрались наконец до пояса пассатов. Настала для нас распрекрасная пора. Уильям добровольно изъявил готовность кухарить и кормил меня ежедневно отличными обедами и изысканными ужинами.
30 августа мы проходили как раз те самые места, где Луи смыло за борт. В честь него я приспустил канадский флаг. Одновременно я прочел Билли длинную лекцию о необходимости соблюдения мер безопасности на море. Казалось, что моя речь не произвела на него особенно сильного впечатления. Впрочем, и вообще-то ведь речи совсем не то средство, через которое к человеку приходит опыт и уверенность.
Все мои проникновенные слова не вызвали никакого трепета в душе Уильяма Рассела.
— Собираетесь избрать духовную карьеру, шкипер? — улыбаясь во весь рот, поинтересовался он.
— Не хами, по шее получишь.
— Ну уж этого-то от вас, будущего морского пастора, я никак не ожидал!
И парень обрушил на меня столь густой поток священных текстов, что я едва успевал отфыркиваться. В конце концов с помощью библейских цитат он пришел к неоспоримому, с его точки зрения, выводу, что теперь-то уж мы наверняка имеем полное право съесть запаянный в жестянку старушкин кекс.
Я поднес кулак к его носу и пригрозил заковать его в железа и посадить в трюм на хлеб и воду. Билли вздохнул и принялся за стряпню. Ужин на этот раз получился особенно вкусным. Луи Бриджент от всего сердца порадовался бы, глядя на нас.
Утром 2 сентября мы увидели остров Анейтьюм — один из группы Новых Гебридов, а к вечеру того же дня всего в какой-то полумиле от берега «Тиликум» угодил в полнейший штиль.
В лоции о здешних аборигенах говорилось много нелестного, главным же в этом перечне было их пристрастие к человеческому мясу.
Билли направил бинокль на берег. Там бегали люди, суетились, размахивали руками, кричали. Билли долго смотрел на них, потом вдруг дернул меня за рукав, предлагая посмотреть и мне:
— Вы только взгляните на их лица, шкипер!
Я настроил окуляры по своим глазам. Да, красотой островитяне, увы, не блистали, однако это-то мы бы еще как-нибудь перенесли. Но вот мочки ушей у них были проткнуты маленькими косточками, подозрительно напоминавшими фаланги человеческих пальцев. И в ноздрях тоже торчали украшения из белых костей.
От берега отвалила лодка с шестью парнями на веслах. Гребли они не по-здешнему, а явно на европейский манер, однако сами-то гребцы были галошного цвета, а на темной их коже зловеще белели костяные украшения. Полные непоколебимой решимости подороже продать свои жизни, мы молча привели в готовность свое боевое снаряжение.
Лодка приближалась к нам. Вот до нее уже не более 50 метров. Мы подняли ружья, и я крикнул:
— Руки вверх!
Без сомнения, окликать людоедов по-английски — совершенная бессмыслица. Но ведь должен же я был что-то сказать, прежде чем открыть огонь.
Лодка мигом развернулась. На руле сидел белый, которого мы заметили лишь теперь. Он приветливо помахал нам рукой и крикнул:
— Добрый вечер! Не бойтесь!
— А мы и не боимся, — ответил Уильям Рассел, — просто нам почему-то ужасно не хочется стать пищей для каннибалов.
— Прекрасно вас понимаю, — сказал рулевой. — Я — пастор Уатт, миссионер этого острова. Мы хотим взять вас на буксир.
Полчаса спустя мы стояли, надежно пришвартованные, возле домика миссионера. Пастор Уатт и его коллеги принимали нас по первому классу. Мой Друг Уильям, казалось, всерьез засомневался, а не податься ли ему все же в духовные отцы: очень уж наглядно демонстрировал нам пастор Уатт все прелести своего бытия. Поэтому я спросил:
— А как насчет людоедства?
— Имеются рецидивы, — отвечал пастор Уатт, — всего несколько дней назад совсем неподалеку от нас состоялось большое праздничное пиршество.
— И вы никак не могли воспрепятствовать?
— К сожалению, никак. Я явился туда на другой день и попытался воззвать к совести вождя. Но не успел я подойти к нему, как он швырнул в меня костью — человеческой костью!
Рожа Билли несколько вытянулась. О миссионерской карьере он больше не думал.
Мы провели на острове несколько дней, запаслись фруктами и свежей водой и 5 сентября помахали ручкой доброму миссионеру и его пастве.
Курс наш вел на норд-вест, к проходу, что ведет через Большой Барьерный риф в Торресов пролив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76