Вторая статья, под заголовком «Кто здесь главный?», была не подписана.
«Фелисити Аллен, одна из немногих хорошо зарабатывающих британских женщин, наверное, сталкивается с другими проблемами… Дома блестящая королева сцены превращается в миссис Макс Фэйн. Или она этого не делает?
Фелисити Аллен, будучи не только красивой, но и умной, весело рассмеялась, уверяя что она «не носит брюки». Она отрицала тот факт, что слава и деньги сделали ее брак несчастным. «Я никогда не ущемляла мужского самолюбия Макса, – объяснила она. – Мой муж понимает, насколько важна для меня игра на сцене, но дома Макс становится главным».
Чувствует ли себя мистер Фэйн не в своей тарелке из-за того, что Фелисити добилась такого большого успеха? Нет, отвечает она. Называют ли Макса мистером Алленом? И если да, то обижает ли его это? Нет, отвечает Фелисити Аллен.
И хотя любящая свой дом Фелисити признает, что Макс предпочитает быть хозяином в доме, она клянется, что он никогда не ведет себя подобно Петруччио из «Укрощения строптивой». К счастью, мистер Аллен – ох, простите, мистер Фэйн – никогда не прибегает к физическому насилию, хотя Фелисити известно о том, что другие, менее удачливые жены расплачиваются синяками за свою независимость».
Макс прочитал обе статьи и отпихнул в сторону яичницу с беконом и красный как рак взглянул на Фелисити:
– Физз, ты что, в самом деле сказала, что дома я веду себя, как Петруччио?
– Разумеется, нет, дорогой. И эта умная сучка ничего подобного и не пишет. Она просто использовала меня, чтобы озвучить собственные мысли. Не может же она, в самом деле, думать, что десять фунтов в неделю превращают меня в хорошо зарабатывающую женщину?
– Ага! Так, значит, о деньгах вы все-таки говорили! Как ты посмела обсуждать нашу личную жизнь с этой сволочной феминисткой-лесбиянкой?
– Сначала она переиначила мои слова, теперь ты перевираешь то, что она написала! – Был почти полдень, поэтому Физз отправилась к «Берторелли» и выпила чересчур много кьянти.
* * *
В тот же вечер Макс и Физз пошли в клуб «Пятьдесят на пятьдесят», где не нужно было переодеваться к ужину, в отличие от «Савоя». Здесь актеры расслаблялись за выпивкой, ели спагетти или омлет, говорили о пустяках с другими актерами и приходили в себя после спектакля. Когда вошли молодые Фэйны, раздался шепот, а какая-то девушка громко хихикнула:
– Смотрите, вон идут враждующие Фэйны!
Раздался веселый баритон:
– Йо-хо! Петруччио! – Все в ресторане дружески расхохотались. Макс, покраснев до корней волос, провел Физз к столику.
Статья сделала свое черное дело. Теперь Макса дразнили по всему Лондону.
Желая преодолеть появившуюся в их отношениях трещину, Физз ночью в кровати предложила:
– Почему бы нам не сыграть что-нибудь вдвоем? Ну, придумаем что-то сами. Мы могли бы выступить в небольшом театре. Ты не хотел бы стать моим режиссером в «Ромео и Джульетте»?
Удивленный и обрадованный, Макс сел и зажег лампу со своей стороны.
– А Лилиан позволит тебе?
– Я думаю, что смогу уговорить мисс Бейлис. Несколько спектаклей с благотворительной целью…
– Я узнаю, нельзя ли снять театр Барнса, – загорелся Макс. – Я поговорю с Комисом. – Он погасил свет и обнял Физз.
Понедельник, 23 сентября 1929 года
В гулком полумраке зрительного зала зрители, пришедшие на премьеру спектакля Макса, беззаботно перешептывались.
Стоя за кулисами, Макс подсматривал в щелочку, и ему от всей души хотелось быть таким же беззаботным и верить, что все пройдет без сучка без задоринки. Он больше нервничал, чем радовался, хотя внешне держал себя в руках. Макс надеялся, что не забыл ничего из того, чему Комис научил его.
Физз почувствовала знакомый блаженный ужас. По ее спине пробежали мурашки предвкушения. Физз не сомневалась, что, как только она окажется на сцене, то ощутит полный покой и удовлетворение. Как только зрители в зале поймут, что чувствует персонаж, сочувствие публики вернется к актеру. Физз скрестила пальцы на счастье.
* * *
На следующее утро Макс отшвырнул в сторону «Таймс» и взялся за «Дейли телеграф». И снова дернул головой, словно получивший неожиданный удар боксер. Немногие критики, которых старшие Фэйны уговорили прийти на премьеру, высоко оценили современную интерпретацию роли Джульетты, представленную Физз, но единодушно разгромили «путаную постановку».
Физз подлила кофе в чашку Макса.
– Мисс Бейлис права, – заметила она, – когда говорит, что критиков нельзя пускать в театр, они только расстраивают актеров.
* * *
Зазвонил телефон, Макс снял трубку и услышал успокаивающий голос матери:
– Те, кто может работать, работают, те, кто не может, критикуют. Твой папа предсказывал, что так и будет…
Тоби тут же отобрал у жены трубку:
– Я предупреждал тебя, что им не понравится твоя новомодная режиссура. Они просто преподают тебе урок, сынок, – объяснил он Максу. – Они хотели тебе сказать, что раз ты Фэйн, то так легко не отделаешься.
В то утро Макс пил кофе до тех пор, пока на языке не появился противный привкус. Он медленно осознавал очевидное – свой публичный провал. Весь изматывающий труд, вся его энергия, все его эксперименты – все было задушено в зародыше этими ублюдками. Критики не осуждали его, нет, их приговор был куда страшнее. Практически все отметили, что спектакль получился скучным.
* * *
– Он пытается бегать, еще не научившись ходить! Этот щенок не дорос до своих башмаков! – Леди Фэйн посмотрела на дочь поверх очков. Они пили чай. – Разумеется, я ожидала, что этот шалопай окажется таким же никуда не годным, как и его девчонка… Мне показалось, что она играет Сэди Томсон или проститутку из Ист-Энда, а не божественную Джульетту. Ты не передашь мне кусочек орехового кекса, дорогая?
* * *
Перед самым Рождеством леди Фэйн умерла во сне. Ей было восемьдесят девять лет.
Семья Фэйн собралась в кабинете адвоката в конторе «Беннет и Хопкинс», чтобы услышать последнюю волю покойной.
Будучи единственным внуком леди Фэйн, Макс с надеждой вслушивался в сухие строчки завещания. Мистер Беннет гудел:
– «…Мы смогли внести скромный вклад в театральное искусство театральной компанией Фэйна, и я завещаю ее моей единственной оставшейся в живых дочери Кассандре Александре Леопольдине Смит».
После того как мистер Беннет закончил читать, тетка Макса Кассандра (кстати, знавшая содержание завещания заранее) немедленно сообщила, что она и ее муж намерены продать все театры. Им обоим уже исполнилось шестьдесят пять, детей у них нет, и они не хотят нести ответственность за семейный бизнес. «Ну ясно, – подумал Макс, – им нужны только деньги».
– Если кто-то хочет купить один или несколько театров, – мистер Смит больше не мямлил, – пусть заявит об этом немедленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88