„Надо бы послать кого-нибудь присмотреть в комнату, где играют в триктрак", – подумал Майк. Владельцы клубов, казино и международные букмекеры знали, кто из профессиональных игроков особенно искусен в играх, требующих ловкости (таких, как триктрак и покер), и предпочитали дел с ними не иметь. Идеальными клиентами для игорных домов были неопытные богатые идиоты.
– Подходящий вечер для игры, а? – раздался над ухом Майна насмешливый голос.
Майк обернулся.
– Привет, Адам, – улыбнулся он. – Пошли в мой кабинет, пропустим по рюмочке. Что у тебя случилось?
В кабинете Майка, обставленном сверкающей от лака клубной мебелью времен королевы Виктории, Адам коротко качнул головой в ответ на предложение брата присесть:
– Я не собираюсь задерживаться. Я только хотел сказать тебе, что ты до смерти перепугал всех в Сарасане – всех, кроме меня. Тан что, пожалуйста, перестань строить из себя Джеймса Бонда. Я сразу понял, что означает твое послание: „Если не заплатишь, сам понимаешь, что будет". – Он взглянул в глаза брату: – Я думал, ты хорошо относишься к Элинор. Насколько я помню, это она помогла тебе купить твой первый приличный мотоцикл. Зачем же ты впутываешь ее в мои проблемы? Из-за тебя она чуть не получила еще один удар.
– Не понимаю, что за чушь ты тут несешь, и потому мне нечего ответить. – Майк, нахмурившись, зажег сигарету.
Вкратце описав произошедшее с портретом сестер О'Дэйр, Адам добавил:
– Неужели ты думаешь, что я поверю, что ты здесь ни при чем? Ведь кто-то же сказал тому негодяю, который сделал это, где находится картина!
Майк, ошеломленный, некоторое время смотрел на брата, потом медленно произнес:
– Я действительно здесь ни при чем. Согласен, это явное предупреждение тебе, но, клянусь, ничего не знаю об этом. Не думаю, что это дело рук братьев – они сработали бы еще грубее… – Он глубоко затянулся. – Кому еще ты должен, идиот несчастный?
– Никому, кто был бы способен на подобные дурацкие выходки! Как теперь остановить всю эту чехарду?
– Сколько раз мне нужно повторять тебе, что, если твои дела зайдут слишком далеко, уже никто не остановит того, что должно случиться? – Майк помолчал, потом заговорил спокойно: – Адам, ты всегда использовал тех, кто хорошо относится к тебе, и выжимал из них все, что тебе нужно. Ты полагаешь, что можешь вертеть мною как угодно, потому что ты занимаешься этим с самого детства. Ты, так же, как и я, помнишь, что некоторых из клиентов отца в свое время просто убирали. – Он попытался сделать еще одну затяжку, яростно швырнул погасшую сигарету в пепельницу, сунул руки в карманы и устремил взгляд на Адама. – Ты хочешь, чтобы в один прекрасный день тебя нашли где-нибудь на пляже без кое-каких жизненно важных органов? Тебе так хочется узнать, что испытывает человек, когда ему выдавливают глаза? Ты хочешь, чтобы тебя неторопливо и методично избили, а потом оставили умирать в мучениях?
– Разумеется, не хочу, кретин, – ответил Адам. – Я только хочу знать, кто, если не ты, порезал эту картину.
– Кто бы то ни был – тебе это лучше знать, – люди это серьезные. Профессионалы часто стараются уклониться от платежа. Примеров сколько угодно, ты сам знаешь, – Майк начал мерить шагами кабинет. – Послушай, Адам, оставь свои светские улыбочки, подумай как следует, куда ты влип. Если ты проигрываешь – это, конечно, паршиво. Но если ты не возвращаешь долги – это уже безумие.
– Ну ладно, хватит с меня мелодрам, – прервал Адам раздраженно.
Майк пристально взглянул на брата:
– Я не преувеличиваю. Вспомни, как „роллс-ройс" султанской сестры остановили на Гранд-Корниш в два часа ночи, когда та ехала из казино. Эти типы отстрелили шоферу голову к чертовой матери. Ее не тронули, но на следующий же день она расплатилась со всеми своими игорными долгами. А когда эта история попала в газеты, целая куча других должников поспешила уладить дела с кредиторами.
– Я не какая-нибудь султанская сестра!
– Нет, конечно, но ты тоже играешь с огнем. Ты никогда не веришь в то, что боги позволят ему обжечь тебя. Ты считаешь себя всесильным – но это совсем не так.
– Сбавь тон, – процедил Адам.
– В своем собственном кабинете я могу делать все, что захочу, – перебил его Майн. – Неужели ты не понимаешь, Адам? Я на твоей стороне. Ты мой единственный брат, – в его голосе прозвучали нотки нежности. – Меня вся эта история тревожит, может быть, больше, чем тебя самого. Случись что с тобой, я… я останусь без тебя. Так что, ради Господа Бога, заплати, ты, тупоголовый идиот! Не думай, что и на сей раз отделаешься легким испугом только потому, что ты всегда выходил сухим из воды – всегда, с тех самых пор, как поджег передник нашей няньки.
– Я думал, что ты был тогда слишком мал, чтобы запомнить это, – отозвался Адам, испытывая неловкость. – А ей бы не следовало оставлять спички в пределах досягаемости ребенка.
– Она потом полтора месяца пролежала в больнице, а я был единственным, кто знал, что это произошло не случайно. Я знал, что ты хотел выяснить, насколько далеко ты можешь зайти.
– Ладно, давай не будем спорить о событиях более чем тридцатилетней давности, – прервал брата Адам. – Ты можешь найти деньги, чтобы выручить меня? Обещаю, через полгода у меня не будет никаких проблем с деньгами – никогда.
– Пока ты играешь, Адам, у тебя всегда будут проблемы с деньгами.
Аннабел твердо решила взять наконец себя в руки и поступить так, как советовал Скотт: вспоминать 1965 год, как год, когда она избавилась от необходимости мотаться по собеседованиям и съемкам, а 1966-й – как год своего превращения в блестящую светскую даму – патронессу благотворительных мероприятий, год, когда она познакомилась с Энди Уорхолом, Ленни Бернстайном, Бэби Джейн Хользер и всей остальной журналистской братией, что специализируется на светской хронике. К июлю Аннабел уже являлась молодым другом музея „Метрополитен", другом Музея современного искусства и патронессой Бронкского зоопарка. Заново самоутверждаться в собственных глазах ей помогала возможность не ограничивать себя в деньгах: для каждого благотворительного обеда требовался новый туалет, для каждого нового блестящего знакомства (перспектива новых контактов для Скотта) – не менее блестящий прием. Так что в этом году свободного времени у нее не было ни минутки.
Пятница, 19 августа 1966 года
Этим утром – наверное, самым жарким за весь год – редактор программ новостей попросил Скотта зайти к нему в кабинет.
– Прикрой как следует дверь и приготовься выслушать несколько добрых советов, – сказал он, глядя на Скотта поверх целой горы папок и бумаг, наваленных на его столе. – Я знаю, что в прошлом году ты добивался одного хорошего места, но не получил его. Я знаю, что сейчас ты нацелился на другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
– Подходящий вечер для игры, а? – раздался над ухом Майна насмешливый голос.
Майк обернулся.
– Привет, Адам, – улыбнулся он. – Пошли в мой кабинет, пропустим по рюмочке. Что у тебя случилось?
В кабинете Майка, обставленном сверкающей от лака клубной мебелью времен королевы Виктории, Адам коротко качнул головой в ответ на предложение брата присесть:
– Я не собираюсь задерживаться. Я только хотел сказать тебе, что ты до смерти перепугал всех в Сарасане – всех, кроме меня. Тан что, пожалуйста, перестань строить из себя Джеймса Бонда. Я сразу понял, что означает твое послание: „Если не заплатишь, сам понимаешь, что будет". – Он взглянул в глаза брату: – Я думал, ты хорошо относишься к Элинор. Насколько я помню, это она помогла тебе купить твой первый приличный мотоцикл. Зачем же ты впутываешь ее в мои проблемы? Из-за тебя она чуть не получила еще один удар.
– Не понимаю, что за чушь ты тут несешь, и потому мне нечего ответить. – Майк, нахмурившись, зажег сигарету.
Вкратце описав произошедшее с портретом сестер О'Дэйр, Адам добавил:
– Неужели ты думаешь, что я поверю, что ты здесь ни при чем? Ведь кто-то же сказал тому негодяю, который сделал это, где находится картина!
Майк, ошеломленный, некоторое время смотрел на брата, потом медленно произнес:
– Я действительно здесь ни при чем. Согласен, это явное предупреждение тебе, но, клянусь, ничего не знаю об этом. Не думаю, что это дело рук братьев – они сработали бы еще грубее… – Он глубоко затянулся. – Кому еще ты должен, идиот несчастный?
– Никому, кто был бы способен на подобные дурацкие выходки! Как теперь остановить всю эту чехарду?
– Сколько раз мне нужно повторять тебе, что, если твои дела зайдут слишком далеко, уже никто не остановит того, что должно случиться? – Майк помолчал, потом заговорил спокойно: – Адам, ты всегда использовал тех, кто хорошо относится к тебе, и выжимал из них все, что тебе нужно. Ты полагаешь, что можешь вертеть мною как угодно, потому что ты занимаешься этим с самого детства. Ты, так же, как и я, помнишь, что некоторых из клиентов отца в свое время просто убирали. – Он попытался сделать еще одну затяжку, яростно швырнул погасшую сигарету в пепельницу, сунул руки в карманы и устремил взгляд на Адама. – Ты хочешь, чтобы в один прекрасный день тебя нашли где-нибудь на пляже без кое-каких жизненно важных органов? Тебе так хочется узнать, что испытывает человек, когда ему выдавливают глаза? Ты хочешь, чтобы тебя неторопливо и методично избили, а потом оставили умирать в мучениях?
– Разумеется, не хочу, кретин, – ответил Адам. – Я только хочу знать, кто, если не ты, порезал эту картину.
– Кто бы то ни был – тебе это лучше знать, – люди это серьезные. Профессионалы часто стараются уклониться от платежа. Примеров сколько угодно, ты сам знаешь, – Майк начал мерить шагами кабинет. – Послушай, Адам, оставь свои светские улыбочки, подумай как следует, куда ты влип. Если ты проигрываешь – это, конечно, паршиво. Но если ты не возвращаешь долги – это уже безумие.
– Ну ладно, хватит с меня мелодрам, – прервал Адам раздраженно.
Майк пристально взглянул на брата:
– Я не преувеличиваю. Вспомни, как „роллс-ройс" султанской сестры остановили на Гранд-Корниш в два часа ночи, когда та ехала из казино. Эти типы отстрелили шоферу голову к чертовой матери. Ее не тронули, но на следующий же день она расплатилась со всеми своими игорными долгами. А когда эта история попала в газеты, целая куча других должников поспешила уладить дела с кредиторами.
– Я не какая-нибудь султанская сестра!
– Нет, конечно, но ты тоже играешь с огнем. Ты никогда не веришь в то, что боги позволят ему обжечь тебя. Ты считаешь себя всесильным – но это совсем не так.
– Сбавь тон, – процедил Адам.
– В своем собственном кабинете я могу делать все, что захочу, – перебил его Майн. – Неужели ты не понимаешь, Адам? Я на твоей стороне. Ты мой единственный брат, – в его голосе прозвучали нотки нежности. – Меня вся эта история тревожит, может быть, больше, чем тебя самого. Случись что с тобой, я… я останусь без тебя. Так что, ради Господа Бога, заплати, ты, тупоголовый идиот! Не думай, что и на сей раз отделаешься легким испугом только потому, что ты всегда выходил сухим из воды – всегда, с тех самых пор, как поджег передник нашей няньки.
– Я думал, что ты был тогда слишком мал, чтобы запомнить это, – отозвался Адам, испытывая неловкость. – А ей бы не следовало оставлять спички в пределах досягаемости ребенка.
– Она потом полтора месяца пролежала в больнице, а я был единственным, кто знал, что это произошло не случайно. Я знал, что ты хотел выяснить, насколько далеко ты можешь зайти.
– Ладно, давай не будем спорить о событиях более чем тридцатилетней давности, – прервал брата Адам. – Ты можешь найти деньги, чтобы выручить меня? Обещаю, через полгода у меня не будет никаких проблем с деньгами – никогда.
– Пока ты играешь, Адам, у тебя всегда будут проблемы с деньгами.
Аннабел твердо решила взять наконец себя в руки и поступить так, как советовал Скотт: вспоминать 1965 год, как год, когда она избавилась от необходимости мотаться по собеседованиям и съемкам, а 1966-й – как год своего превращения в блестящую светскую даму – патронессу благотворительных мероприятий, год, когда она познакомилась с Энди Уорхолом, Ленни Бернстайном, Бэби Джейн Хользер и всей остальной журналистской братией, что специализируется на светской хронике. К июлю Аннабел уже являлась молодым другом музея „Метрополитен", другом Музея современного искусства и патронессой Бронкского зоопарка. Заново самоутверждаться в собственных глазах ей помогала возможность не ограничивать себя в деньгах: для каждого благотворительного обеда требовался новый туалет, для каждого нового блестящего знакомства (перспектива новых контактов для Скотта) – не менее блестящий прием. Так что в этом году свободного времени у нее не было ни минутки.
Пятница, 19 августа 1966 года
Этим утром – наверное, самым жарким за весь год – редактор программ новостей попросил Скотта зайти к нему в кабинет.
– Прикрой как следует дверь и приготовься выслушать несколько добрых советов, – сказал он, глядя на Скотта поверх целой горы папок и бумаг, наваленных на его столе. – Я знаю, что в прошлом году ты добивался одного хорошего места, но не получил его. Я знаю, что сейчас ты нацелился на другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91