Мистериальная основа такого искусства взята была именно потому, что вообще представляла собой форму синтетического искусства, из которой в дальнейшем развился театр и другие виды искусства. Все это в целом, однако, не ставило никаких политических целей и задач, и те организационные формы, в которые это выливалось, существовали постольку, поскольку какой-то минимум организованности должен был быть для осуществления самой работы…»
Перевод серьезного, мистериального действа в «театр для себя» — не слишком убедительная форма защиты, тем более что, согласно другим показаниям, «романтическое увлечение» продолжалось не только в 1924 — 1925 годах (на чем настаивали мой отец, Аренский и в какой-то степени Завадский), а значительно дольше, вплоть до 1930 года. Быть может, это отражение каких-то неизвестных сейчас обстоятельств тогдашней жизни, в которой эти даты и такая интерпретация событий могли сыграть спасительную роль?
Мне кажется, прежде чем подводить хотя бы предварительные итоги, следует обратить внимание на несколько фактов, о которых шла речь выше. Мои попытки установить сколько-нибудь «правильные» истоки «Ордена Света» (и других аналогичных организаций) не привели к успеху. «Тамплиерство», занесенное в Москву Карелиным, не имело, по-видимому, никаких аналогий и было явным новообразованием. С одной стороны, это была попытка распространения анархистских идей среди интеллигенции (довольно равнодушной к анархизму с его примитивным экономическим материализмом); с другой — — попытка вывести из тупика сам анархизм, внесением в него этического момента, который еще до Кропоткина начал разрабатывать Л. Н. Толстой, подойдя к проблеме государства и личности с позиций христианства,
Началом всего мне представляется попытка Карелина укоренить «французский оккультизм» на российской почве, заинтересовав интеллигенцию «корпусом легенд», происхождение которых до сих пор остается неясным. Разобраться во всем этом мешает и невозможность реконструировать (хотя бы приблизительно) начало отношений Карелина с Завадским, Аренским и другими. Как бы то ни было, весь этот сплав гностицизма, розенкрейцерства, средневекового рыцарства, теософии и оккультной египтологии отливается в зримые формы не ранее конца 1923-го — начала 1924 года, когда начинается работа над
«Золотым горшком» во 2-м МХТе, а в Белорусской студии — над «Царем Максимилианом», «Апраметной» и другими пьесами.
Ситуация в стране способствовала успеху этого замысла. Церковь еще задолго до революции потеряла паству, вызывая со стороны населения, в первую очередь образованного, неприязнь своим обскурантизмом, сотрудничеством с государством в области запретительной и доносительной, своим сопротивлением давно назревшим внутренним реформам. Она не сумела объединить общество и противопоставила себя науке, которая бурно развивалась в XIX веке. Возникла ситуация, аналогичная той, о которой (применительно к Западу) говорил Дж. Гамберини, некогда Великий Мастер «Великого Востока Италии», отмечая «универсализм» масонства: «Благодаря протестантской реформе, этическое единство западного мира прекратило свое существование в силу распадения христианства. Европейцы доказали, что они могут вполне обходиться без единства веры. Однако они оказались не в состоянии развиваться при отсутствии этического единства, общей нравственной ткани, связующей их воедино. Когда окончательно погибла иллюзия Священной Римской империи, а религиозное единство вступило в полосу трагического кризиса, вот тогда европейцы и обратились к масонству. Оно приняло их в объятия своего конкретного универсализма, который тем прочнее, чем меньше в нем идеологических примесей».
Не так ли было и в нашем случае? Анархо-мистицизм — не религия. Он не давал программы действий, не требовал исполнения устава, не вмешивался в личную и духовную жизнь человека. Анархо-мистицизм пытался убедить своих адептов лишь в том, что данная жизнь, имея физический конец, отнюдь не означает конца для духовной личности, которой не все равно, как будет пройден краткий, но обязательный отрезок земного существования.
В мире распада и разрушения, в мире крушения, казалось бы, всех ценностей эта философия, питаемая достижениями человеческого духа всех времен и всех культур, опиравшаяся на один из наиболее понятных для европейцев идеалов нравственной чистоты — рыцарство, — заинтересовала и увлекла множество людей. Их сознание было не способно смириться с разрушением многовековой культуры, с физическим уничтожением миллионов людей, по большей части не понимавших, что с ними происходит. Те же, которые понимали, видели, что у них отнята не только религия, но и вера. Они не верили существующей Церкви, ибо видели, как она предавала их прежде и предает теперь, пойдя на сотрудничество с убийцами. Они убедились, что пропасть разделяет Церковь (организацию) и Учение, которое служителями Церкви было искажено.
Нужна была новая вера и новая религия. Эту потребность и использовал поток чувственной мистики, оккультизма, интерес к тайным (и не тайным) учениям Востока. Но новые учения характеризовались либо ярко выраженным «учительством», либо попыткой уловить души обещанием наделить «сверхъестественными» силами. Человек опять оказывался игрушкой в руках посредников, теряя представление о собственном пути и предназначении, о той естественной духовной эволюции, которая раздувает искорку, упавшую от Логоса в косную материю, в пламя, рвущееся к изначальному источнику Света.
Христианская церковь учила человека смирению и выполнению своих обязанностей. Масонство провозгласило необходимость активных действий в круге этических задач. Обращение анархо-мистиков к гносису потребовало от человека не только упражнений в нравственности, но и знаний об окружающем мире (в том числе полученных мистическим путем). Это не обогащало его материально, не наделяло сверхъестественными способностями, однако давало спокойную уверенность в том, что он двигается вперед, в назначенном ему направлении, для дальней, непостижимой, но прекрасной цели. А раз это так, то все, что с ним может здесь произойти — бытовые травмы, арест, заключение, даже смерть, — не может затронуть той его Божественной Сущности, которая двигается «в мирах и веках» раз и навсегда предначертанным путем. Даже если он будет сопротивляться, то и тогда со значительным опозданием, но его «поезд» все равно придет к конечной станции, ибо тьма — не реальность, а всего только отсутствие — незнание Света.
В этой связи я не могу отказать себе в удовольствии процитировать отрывок из обращения другого Великого Мастера, который приведен в книге М.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Перевод серьезного, мистериального действа в «театр для себя» — не слишком убедительная форма защиты, тем более что, согласно другим показаниям, «романтическое увлечение» продолжалось не только в 1924 — 1925 годах (на чем настаивали мой отец, Аренский и в какой-то степени Завадский), а значительно дольше, вплоть до 1930 года. Быть может, это отражение каких-то неизвестных сейчас обстоятельств тогдашней жизни, в которой эти даты и такая интерпретация событий могли сыграть спасительную роль?
Мне кажется, прежде чем подводить хотя бы предварительные итоги, следует обратить внимание на несколько фактов, о которых шла речь выше. Мои попытки установить сколько-нибудь «правильные» истоки «Ордена Света» (и других аналогичных организаций) не привели к успеху. «Тамплиерство», занесенное в Москву Карелиным, не имело, по-видимому, никаких аналогий и было явным новообразованием. С одной стороны, это была попытка распространения анархистских идей среди интеллигенции (довольно равнодушной к анархизму с его примитивным экономическим материализмом); с другой — — попытка вывести из тупика сам анархизм, внесением в него этического момента, который еще до Кропоткина начал разрабатывать Л. Н. Толстой, подойдя к проблеме государства и личности с позиций христианства,
Началом всего мне представляется попытка Карелина укоренить «французский оккультизм» на российской почве, заинтересовав интеллигенцию «корпусом легенд», происхождение которых до сих пор остается неясным. Разобраться во всем этом мешает и невозможность реконструировать (хотя бы приблизительно) начало отношений Карелина с Завадским, Аренским и другими. Как бы то ни было, весь этот сплав гностицизма, розенкрейцерства, средневекового рыцарства, теософии и оккультной египтологии отливается в зримые формы не ранее конца 1923-го — начала 1924 года, когда начинается работа над
«Золотым горшком» во 2-м МХТе, а в Белорусской студии — над «Царем Максимилианом», «Апраметной» и другими пьесами.
Ситуация в стране способствовала успеху этого замысла. Церковь еще задолго до революции потеряла паству, вызывая со стороны населения, в первую очередь образованного, неприязнь своим обскурантизмом, сотрудничеством с государством в области запретительной и доносительной, своим сопротивлением давно назревшим внутренним реформам. Она не сумела объединить общество и противопоставила себя науке, которая бурно развивалась в XIX веке. Возникла ситуация, аналогичная той, о которой (применительно к Западу) говорил Дж. Гамберини, некогда Великий Мастер «Великого Востока Италии», отмечая «универсализм» масонства: «Благодаря протестантской реформе, этическое единство западного мира прекратило свое существование в силу распадения христианства. Европейцы доказали, что они могут вполне обходиться без единства веры. Однако они оказались не в состоянии развиваться при отсутствии этического единства, общей нравственной ткани, связующей их воедино. Когда окончательно погибла иллюзия Священной Римской империи, а религиозное единство вступило в полосу трагического кризиса, вот тогда европейцы и обратились к масонству. Оно приняло их в объятия своего конкретного универсализма, который тем прочнее, чем меньше в нем идеологических примесей».
Не так ли было и в нашем случае? Анархо-мистицизм — не религия. Он не давал программы действий, не требовал исполнения устава, не вмешивался в личную и духовную жизнь человека. Анархо-мистицизм пытался убедить своих адептов лишь в том, что данная жизнь, имея физический конец, отнюдь не означает конца для духовной личности, которой не все равно, как будет пройден краткий, но обязательный отрезок земного существования.
В мире распада и разрушения, в мире крушения, казалось бы, всех ценностей эта философия, питаемая достижениями человеческого духа всех времен и всех культур, опиравшаяся на один из наиболее понятных для европейцев идеалов нравственной чистоты — рыцарство, — заинтересовала и увлекла множество людей. Их сознание было не способно смириться с разрушением многовековой культуры, с физическим уничтожением миллионов людей, по большей части не понимавших, что с ними происходит. Те же, которые понимали, видели, что у них отнята не только религия, но и вера. Они не верили существующей Церкви, ибо видели, как она предавала их прежде и предает теперь, пойдя на сотрудничество с убийцами. Они убедились, что пропасть разделяет Церковь (организацию) и Учение, которое служителями Церкви было искажено.
Нужна была новая вера и новая религия. Эту потребность и использовал поток чувственной мистики, оккультизма, интерес к тайным (и не тайным) учениям Востока. Но новые учения характеризовались либо ярко выраженным «учительством», либо попыткой уловить души обещанием наделить «сверхъестественными» силами. Человек опять оказывался игрушкой в руках посредников, теряя представление о собственном пути и предназначении, о той естественной духовной эволюции, которая раздувает искорку, упавшую от Логоса в косную материю, в пламя, рвущееся к изначальному источнику Света.
Христианская церковь учила человека смирению и выполнению своих обязанностей. Масонство провозгласило необходимость активных действий в круге этических задач. Обращение анархо-мистиков к гносису потребовало от человека не только упражнений в нравственности, но и знаний об окружающем мире (в том числе полученных мистическим путем). Это не обогащало его материально, не наделяло сверхъестественными способностями, однако давало спокойную уверенность в том, что он двигается вперед, в назначенном ему направлении, для дальней, непостижимой, но прекрасной цели. А раз это так, то все, что с ним может здесь произойти — бытовые травмы, арест, заключение, даже смерть, — не может затронуть той его Божественной Сущности, которая двигается «в мирах и веках» раз и навсегда предначертанным путем. Даже если он будет сопротивляться, то и тогда со значительным опозданием, но его «поезд» все равно придет к конечной станции, ибо тьма — не реальность, а всего только отсутствие — незнание Света.
В этой связи я не могу отказать себе в удовольствии процитировать отрывок из обращения другого Великого Мастера, который приведен в книге М.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205