Иначе нас там убьют {414}.
Министр имел в виду мощную агентуру военно-промышленных корпораций в конгрессе, которая лоббировала заказы для оружейных магнатов.
Угрожающий рост влияния на политические дела в государстве военных монополий, тесно связанных с генералами и конгрессменами, представляющими военно-промышленные круги, и контролируемые ими средства массовой информации начал пугать даже крупных политических деятелей Америки. Покидая пост президента в январе 1961 года, Д. Эйзенхауэр в своем прощальном послании обратил внимание на то, что влияние военно-промышленного комплекса «экономическое, политическое и даже духовное чувствуется в каждом городе, каждой резиденции губернатора штата, в каждом учреждении федерального правительства». Указывая на опасность такой политики, он подчеркивал, что «в деятельности правительства мы должны остерегаться распространения неограниченного влияния военно-промышленного комплекса, независимо от того, осуществляется ли оно намеренно или стихийно. Потенциальная возможность для опасного увеличения власти такого комплекса существует и будет существовать» {415}. Это предупреждение президента-республиканца прозвучало весьма актуально.
1. Испытание на прочность: Берлин и Куба
В начале 60-х годов важнейшей целью американского правящего класса было стремление сохранить и по возможности усилить военное превосходство над Советским Союзом и странами социалистического лагеря в новых, изменившихся условиях, когда стратегическая неуязвимость Соединенных Штатов безвозвратно отошла в прошлое. Американские сторонники жесткой политики по отношению к СССР прилагали все усилия, чтобы не допустить или, по крайней мере, отодвинуть какую-либо возможность достижения Советским Союзом паритета в стратегическом оружии. В конце 1979 году, выступая в Лондонском институте стратегических исследований, Г. Киссинджер откровенно признал: «Наша стратегическая доктрина основывалась в очень большой степени, а может быть, даже исключительно на нашей превосходящей стратегической мощи. Советский Союз никогда не опирался на превосходящую стратегическую мощь» {416}.
Это признание свидетельствует о том, что и в те годы государственные деятели, стоявшие на капитанском мостике Америки, знали, что достижения научно-технической мысли в СССР и состояние его вооружений не представляют серьезной угрозы для США. Тем не менее Пентагон изыскивал «надежные» способы уничтожения Советского государства в случае ядерной войны. Нагнетанию страха перед возросшими возможностями СССР по нанесению эффективного ответного удара в немалой степени способствовала и политика советского руководства, которое всячески подчеркивало огромные боевые возможности советского ракетного оружия. В то же время СССР во второй половине 50-х годов последовательно сокращал войска и силы флота общего назначения. Были расформированы 63 дивизии и бригады, часть военных училищ, поставлено на консервацию 375 кораблей. Если в 1955 году Советские Вооруженные Силы насчитывали 5 миллионов 763 тысячи человек, то к 1959 году они сократились на 2 миллиона 140 тысяч человек, а в 1960 году планировалось новое сокращение на 1 тысячу 200 человек {417}.
В США это рассматривалось как возрастающая угроза ракетно-ядерной войны. Считалось, что СССР, который, как и царская Россия, всегда полагался на свои сухопутные войска, ныне стремится достичь превосходства над США в стратегическом ракетно-ядерном оружии. Для американцев, в течение столетий привыкших к тому, что их территория неуязвима для любого противника, такая перспектива выглядела весьма угрожающей. Тем более что Хрущев не скупился на рекламирование советской ракетно-ядерной мощи. В ноябре 1959 года он, например, заявил: «Мы теперь накопили так много ракет, так много атомных и водородных боеголовок, что, если на нас нападут, мы сможем стереть с лица земли всех наших вероятных противников».
Такие заявления русских пугали американского обывателя. Истинную картину соотношения ракетно-ядерных сил знали только несколько лиц в США, но они, как уже говорилось выше, не могли раскрыть это для широкой общественности. В американских городах начали строить атомные бомбоубежища, в школах и университетах проводились атомные тревоги. Было хорошо известно, что ракеты того времени, особенно дальнего действия, имеют очень низкую точность попадания. Это компенсировалось мощностью боевого заряда, достигавшего 10 мегатонн и более. Поэтому и целью для ударов таких ракет могли быть только крупноплощадные цели, и прежде всего крупные города-мегаполисы.
В связи с этим Макнамара в 1961 году выдвинул концепцию «городов-заложников». Она предусматривала объявление определенных городов в США и СССР, которые в случае ядерной войны подвергнуться ракетным ударам. Эта мера мыслилась как некая гарантия, согласованная с Советским Союзом и призванная удержать СССР от ракетно-ядерного удара по США. В 1962 году министр обороны США выдвинул новую концепцию — «контрсилы». Она предусматривала, как уже говорилось выше, внезапным ударом уничтожить основную часть советских средств доставки ядерных боеприпасов и лишить СССР возможности ответного удара, а затем угрозой ракетно-ядерной бомбардировки советских городов и уничтожения населения «попытаться закончить войну на выгодных для себя условиях». Первой целью становились теперь не военно-промышленные и административно-политические центры, а позиции советских ракет, аэродромы авиации, средства ПВО. Их уничтожение делало беззащитными города.
Таким образом, угроза удара по городам и массовое уничтожение мирных жителей (что было краеугольным камнем фашистских взглядов на применение оружия фау в 40-х годах) явилась неотъемлемой частью и новой стратегии Вашингтона. И хотя ставка на внезапный удар прикрывалась оборонительной фразеологией, ее устрашающая суть была настолько явна, что это признавали даже сами американские теоретики ядерной войны. «Главная трудность с идеей стратегии контрсилы заключается в том, — писал Г. Киссинджер, — что ее почти невозможно примирить с занятием позиции стратегической обороны» {418}. «Стратегия контрсилы, — отмечал А. Уоскоу, — почти неизбежно отдает преимущество той стороне, которая первой нанесет удар» {419}. Демагогическим было и утверждение творцов новой стратегии о том, что она направлена главным образом против «военного потенциала» противника. Ракеты того времени, с их все еще невысокой точностью попадания, не могли действовать достаточно точно, надежно по компактным целям, какими являлись военные объекты. Так, например, ракеты «Поларис», устанавливавшиеся на первых подводных лодках и запускавшиеся из подводного положения, по признанию американских специалистов, в силу их малой точности предназначались для ударов по крупноплощадным целям — по городам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Министр имел в виду мощную агентуру военно-промышленных корпораций в конгрессе, которая лоббировала заказы для оружейных магнатов.
Угрожающий рост влияния на политические дела в государстве военных монополий, тесно связанных с генералами и конгрессменами, представляющими военно-промышленные круги, и контролируемые ими средства массовой информации начал пугать даже крупных политических деятелей Америки. Покидая пост президента в январе 1961 года, Д. Эйзенхауэр в своем прощальном послании обратил внимание на то, что влияние военно-промышленного комплекса «экономическое, политическое и даже духовное чувствуется в каждом городе, каждой резиденции губернатора штата, в каждом учреждении федерального правительства». Указывая на опасность такой политики, он подчеркивал, что «в деятельности правительства мы должны остерегаться распространения неограниченного влияния военно-промышленного комплекса, независимо от того, осуществляется ли оно намеренно или стихийно. Потенциальная возможность для опасного увеличения власти такого комплекса существует и будет существовать» {415}. Это предупреждение президента-республиканца прозвучало весьма актуально.
1. Испытание на прочность: Берлин и Куба
В начале 60-х годов важнейшей целью американского правящего класса было стремление сохранить и по возможности усилить военное превосходство над Советским Союзом и странами социалистического лагеря в новых, изменившихся условиях, когда стратегическая неуязвимость Соединенных Штатов безвозвратно отошла в прошлое. Американские сторонники жесткой политики по отношению к СССР прилагали все усилия, чтобы не допустить или, по крайней мере, отодвинуть какую-либо возможность достижения Советским Союзом паритета в стратегическом оружии. В конце 1979 году, выступая в Лондонском институте стратегических исследований, Г. Киссинджер откровенно признал: «Наша стратегическая доктрина основывалась в очень большой степени, а может быть, даже исключительно на нашей превосходящей стратегической мощи. Советский Союз никогда не опирался на превосходящую стратегическую мощь» {416}.
Это признание свидетельствует о том, что и в те годы государственные деятели, стоявшие на капитанском мостике Америки, знали, что достижения научно-технической мысли в СССР и состояние его вооружений не представляют серьезной угрозы для США. Тем не менее Пентагон изыскивал «надежные» способы уничтожения Советского государства в случае ядерной войны. Нагнетанию страха перед возросшими возможностями СССР по нанесению эффективного ответного удара в немалой степени способствовала и политика советского руководства, которое всячески подчеркивало огромные боевые возможности советского ракетного оружия. В то же время СССР во второй половине 50-х годов последовательно сокращал войска и силы флота общего назначения. Были расформированы 63 дивизии и бригады, часть военных училищ, поставлено на консервацию 375 кораблей. Если в 1955 году Советские Вооруженные Силы насчитывали 5 миллионов 763 тысячи человек, то к 1959 году они сократились на 2 миллиона 140 тысяч человек, а в 1960 году планировалось новое сокращение на 1 тысячу 200 человек {417}.
В США это рассматривалось как возрастающая угроза ракетно-ядерной войны. Считалось, что СССР, который, как и царская Россия, всегда полагался на свои сухопутные войска, ныне стремится достичь превосходства над США в стратегическом ракетно-ядерном оружии. Для американцев, в течение столетий привыкших к тому, что их территория неуязвима для любого противника, такая перспектива выглядела весьма угрожающей. Тем более что Хрущев не скупился на рекламирование советской ракетно-ядерной мощи. В ноябре 1959 года он, например, заявил: «Мы теперь накопили так много ракет, так много атомных и водородных боеголовок, что, если на нас нападут, мы сможем стереть с лица земли всех наших вероятных противников».
Такие заявления русских пугали американского обывателя. Истинную картину соотношения ракетно-ядерных сил знали только несколько лиц в США, но они, как уже говорилось выше, не могли раскрыть это для широкой общественности. В американских городах начали строить атомные бомбоубежища, в школах и университетах проводились атомные тревоги. Было хорошо известно, что ракеты того времени, особенно дальнего действия, имеют очень низкую точность попадания. Это компенсировалось мощностью боевого заряда, достигавшего 10 мегатонн и более. Поэтому и целью для ударов таких ракет могли быть только крупноплощадные цели, и прежде всего крупные города-мегаполисы.
В связи с этим Макнамара в 1961 году выдвинул концепцию «городов-заложников». Она предусматривала объявление определенных городов в США и СССР, которые в случае ядерной войны подвергнуться ракетным ударам. Эта мера мыслилась как некая гарантия, согласованная с Советским Союзом и призванная удержать СССР от ракетно-ядерного удара по США. В 1962 году министр обороны США выдвинул новую концепцию — «контрсилы». Она предусматривала, как уже говорилось выше, внезапным ударом уничтожить основную часть советских средств доставки ядерных боеприпасов и лишить СССР возможности ответного удара, а затем угрозой ракетно-ядерной бомбардировки советских городов и уничтожения населения «попытаться закончить войну на выгодных для себя условиях». Первой целью становились теперь не военно-промышленные и административно-политические центры, а позиции советских ракет, аэродромы авиации, средства ПВО. Их уничтожение делало беззащитными города.
Таким образом, угроза удара по городам и массовое уничтожение мирных жителей (что было краеугольным камнем фашистских взглядов на применение оружия фау в 40-х годах) явилась неотъемлемой частью и новой стратегии Вашингтона. И хотя ставка на внезапный удар прикрывалась оборонительной фразеологией, ее устрашающая суть была настолько явна, что это признавали даже сами американские теоретики ядерной войны. «Главная трудность с идеей стратегии контрсилы заключается в том, — писал Г. Киссинджер, — что ее почти невозможно примирить с занятием позиции стратегической обороны» {418}. «Стратегия контрсилы, — отмечал А. Уоскоу, — почти неизбежно отдает преимущество той стороне, которая первой нанесет удар» {419}. Демагогическим было и утверждение творцов новой стратегии о том, что она направлена главным образом против «военного потенциала» противника. Ракеты того времени, с их все еще невысокой точностью попадания, не могли действовать достаточно точно, надежно по компактным целям, какими являлись военные объекты. Так, например, ракеты «Поларис», устанавливавшиеся на первых подводных лодках и запускавшиеся из подводного положения, по признанию американских специалистов, в силу их малой точности предназначались для ударов по крупноплощадным целям — по городам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132