В троллейбусах, особенно первого маршрута, которым пользовался Павел Иванович, на работу и с работы ездили служащие, набивалось полно студентов, а тут было больше рабочей публики — мужчины с обветренными, будто и зимой загорелыми лицами, с сильными руками, женщины в ватниках, в комбинезонах. Окна в трамвае дребезжали, на одном стекле, приклеенный, висел билетик.
Он вышел на окраине города — здесь стояли деревянные дома, вдоль всей улицы тянулся длинный серый забор, возле забора узкий тротуарчик, не очищенный от снега, и вообще снега на этой улице было много, большими сугробами лежал он возле деревьев, что росли вдоль тротуара, укрывал палисадники возле хат, и от него тут было светло, бело. Снег и теперь еще порошил, редкий и мелкий, оседал на темном пальто Павла Ивановича, таял на лице.
Улица была одна из тех, что доживали свой век, скоро от нее и следа не останется, на ее месте вырастут высокие дома, как те, что стоят уже недалеко и видны через редкую сетку снега, — в девять этажей, с балконами, со всеми удобствами, а деревянной улицей рос микрорайон — целые кварталы красивых, словно игрушки, домов, видны были и недостроенные, с длинными стрелами кранов возле них. Каменный район будто наступал на тихую деревянную улицу, подходил к ней ближе и ближе ,чтоб однажды наступить на нее и стереть навсегда.
Павел Иванович подумал, что вот люди, много людей, работают, строят заводы, дома, целые города, и как низко надо поклониться этим людям, потому что они делают самое главное, самое важное, делают и за тех, и для тех, кто мечется в жизни, думает только о себе и ищет какого-то особого смысла. А смысл — вот он: живи, работай. И как хорошо тому, кто живет, работает и не носит в душе никакой тяжести, потому что совесть его чиста. А ведь есть, есть такие люди, и они самые счастливые.
Павел Иванович пошел в сторону микрорайона, он знал, что там завод, на котором работал Зайчик; вскоре он действительно увидел высокие заводские трубы, кирпичный забор, проходную.
Из проходной вышел один человек, потом второй, и дальше один за другим повалили рабочие, — видно, кончилась смена. Павел Иванович остановился, подумал, что попал не вовремя, может, не найдет теперь на заводе людей, которые ему нужны. А рабочие шли, шли, парни в куртках из болоньи, девчата в синих, зеленых, красных вязаных шапочках, и все молодежь, молодежь.
Павел Иванович отошел в сторонку, стоял, ждал, когда пройдут рабочие. Он подумал, что после первой смены на работу заступит вторая и, может, он найдет кого-нибудь из тех, кто ему поможет.
Он стоял, пока поток людей не начал уменьшаться, пока из проходной не стали выходить по одному, по два человека, а потом опять взошел на дорожку, которая вела к заводу…
…Он узнал эту женщину, когда подошел к ней совсем близко. Сначала подумал: «Где я ее видел?» — а потом вспомнил, остановился, оглянулся — та, в зеленом пальто, которая была на суде у Зайчика…
Женщина, видно, не узнала его, потому что прошла мимо равнодушно и теперь спешила, грузно ставя ноги в черных сапогах, размахивая руками.
Павел Иванович круто повернулся и пошел за женщиной, еще не зная, как остановить ее, как с ней заговорить, но понимания уже, что эта женщина знает о Зайчике больше, чем кто-либо, и ему повезло, что он ее увидел.
Женщина в зеленом пальто спешила, не подозревая, что кто-то смотрит ей в спину, идет за ней следом, что кого-то она теперь очень интересует. Она груно, не по годам тяжело ставила ноги, и из-под ее сапог вылетали комочки снега, тут было открытое место, и дул сильный ветер, неся с собой колючий, мелкий снег, но женщина будто и не слышала ветра, снега, шла, не обращая внимания на них.
Павел Иванович все ближе подходил к ней, зашел немного сбоку и увидел синеватые жилки на ее щеках, губы с остатками губной помады.
— Извините, пожалуйста, — тронул он ее за локоть.
Женщина слегка испуганно оглянулась, посмотрела на Павла Ивановича с недоумением, с минуту что-то будто вспоминая, потом, наверное, вспомнила, но лицо ее не стало мягче, она, кажется, еще больше испугалась.
Павел Иванович догадался, что она узнала его, узнала в нем человека из суда, и от этог насторожилась.
Он заговорил с ней мягко, стараясь рассеять эту настороженность:
— Мне хотелось бы… Мне надо с вами поговорить… Вы не волнуйтесь, я к вам ничего плохого не имею, я так…
Женщина слушала, ничего не отвечая, только смотрела на него с ожиданием.
— Вы были на суде, когда судили Зайчика Виктора Павловича… Скажите, пожалуйста, кто вы ему будете? — спросил Павел Иванович.
Женщина уже немного успокоилась, — может, почувствовала, что ему самому почему-то неловко.
— Я… эта… тетка ему… Он мне племянник, — ответила она и кашлянула, прикрыв ладонью губы.
— Тетка? — переспросил Павел Иванович. — Понимаете, я хотел бы с вами поговорить. Мы, советский суд… Мы не только судим человека, мы хотим узнать, почему человек стал на такую дорогу… Зайчик получил свое, получил то, что заслужил, но меня, как заседателя и просто как человека…
Павлу Ивановичу самому стало неловко за свою напыщенность, за то, что он, как хороший демагог, святыми словами прикрывает свое, маленькое. Но женщина этого, видно не почувствовала, она смотрела уже на Павла Ивановича доверчиво и с участием.
Мимо них проходили рабочие, посматривали на свою работницу и на солидного человека с портфелем, которые стояли посреди дороги, обходили их, иногда оглядывались. С треском проехал мотоциклист в желтой каске, в ватных штанах, за ним вились клубы синего дыма, но ветер тут же рассеивал их.
— Мне надо с вами поговорить, — еще раз сказал Павел Иванович и оглянулся, будто искал место, куда бы можно было пойти, чтоб укрыться от ветра и снега, чтоб остаться вдвоем, чтоб никто не мешал им. Но справа было открытое поле, когда-то перекопанное бульдозерами, взрытое гусеницами кранов, и теперь на нем из-под снега выпячивались бугры, а слева — карьер. Дорога с завода вела на тихую деревянную улицу, на ней было лучше, чем тут, на открытом месте, но разве на улице поговоришь с человеком, да еще с незнакомым?
— У вас здесь близко нет какого-нибудь кафе или ресторанчика? — спросил Павел Иванович. — Мы там посидели бы в тепле, поговорили, — сказал он.
Женщину такое предложение, кажется, смутило, она оглянулась, будто ища где же тут какое-нибудь кафе или ресторан, пожала плечами.
— Тут, близко, нет. В микрорайоне есть, но далековато, — ответила она неуверенно.
Павел Иванович глянул в сторону микрорайона, который простирался за заводом. Он не хотел отступать, не хотел оставлять женщину, решил уговорить ее пойти в микрорайон, но та вдруг сказала:
— Да нет, не надо в кафе… Я же с работы, так одета, — посмотрела она на свои ноги в тяжелых черных сапогах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Он вышел на окраине города — здесь стояли деревянные дома, вдоль всей улицы тянулся длинный серый забор, возле забора узкий тротуарчик, не очищенный от снега, и вообще снега на этой улице было много, большими сугробами лежал он возле деревьев, что росли вдоль тротуара, укрывал палисадники возле хат, и от него тут было светло, бело. Снег и теперь еще порошил, редкий и мелкий, оседал на темном пальто Павла Ивановича, таял на лице.
Улица была одна из тех, что доживали свой век, скоро от нее и следа не останется, на ее месте вырастут высокие дома, как те, что стоят уже недалеко и видны через редкую сетку снега, — в девять этажей, с балконами, со всеми удобствами, а деревянной улицей рос микрорайон — целые кварталы красивых, словно игрушки, домов, видны были и недостроенные, с длинными стрелами кранов возле них. Каменный район будто наступал на тихую деревянную улицу, подходил к ней ближе и ближе ,чтоб однажды наступить на нее и стереть навсегда.
Павел Иванович подумал, что вот люди, много людей, работают, строят заводы, дома, целые города, и как низко надо поклониться этим людям, потому что они делают самое главное, самое важное, делают и за тех, и для тех, кто мечется в жизни, думает только о себе и ищет какого-то особого смысла. А смысл — вот он: живи, работай. И как хорошо тому, кто живет, работает и не носит в душе никакой тяжести, потому что совесть его чиста. А ведь есть, есть такие люди, и они самые счастливые.
Павел Иванович пошел в сторону микрорайона, он знал, что там завод, на котором работал Зайчик; вскоре он действительно увидел высокие заводские трубы, кирпичный забор, проходную.
Из проходной вышел один человек, потом второй, и дальше один за другим повалили рабочие, — видно, кончилась смена. Павел Иванович остановился, подумал, что попал не вовремя, может, не найдет теперь на заводе людей, которые ему нужны. А рабочие шли, шли, парни в куртках из болоньи, девчата в синих, зеленых, красных вязаных шапочках, и все молодежь, молодежь.
Павел Иванович отошел в сторонку, стоял, ждал, когда пройдут рабочие. Он подумал, что после первой смены на работу заступит вторая и, может, он найдет кого-нибудь из тех, кто ему поможет.
Он стоял, пока поток людей не начал уменьшаться, пока из проходной не стали выходить по одному, по два человека, а потом опять взошел на дорожку, которая вела к заводу…
…Он узнал эту женщину, когда подошел к ней совсем близко. Сначала подумал: «Где я ее видел?» — а потом вспомнил, остановился, оглянулся — та, в зеленом пальто, которая была на суде у Зайчика…
Женщина, видно, не узнала его, потому что прошла мимо равнодушно и теперь спешила, грузно ставя ноги в черных сапогах, размахивая руками.
Павел Иванович круто повернулся и пошел за женщиной, еще не зная, как остановить ее, как с ней заговорить, но понимания уже, что эта женщина знает о Зайчике больше, чем кто-либо, и ему повезло, что он ее увидел.
Женщина в зеленом пальто спешила, не подозревая, что кто-то смотрит ей в спину, идет за ней следом, что кого-то она теперь очень интересует. Она груно, не по годам тяжело ставила ноги, и из-под ее сапог вылетали комочки снега, тут было открытое место, и дул сильный ветер, неся с собой колючий, мелкий снег, но женщина будто и не слышала ветра, снега, шла, не обращая внимания на них.
Павел Иванович все ближе подходил к ней, зашел немного сбоку и увидел синеватые жилки на ее щеках, губы с остатками губной помады.
— Извините, пожалуйста, — тронул он ее за локоть.
Женщина слегка испуганно оглянулась, посмотрела на Павла Ивановича с недоумением, с минуту что-то будто вспоминая, потом, наверное, вспомнила, но лицо ее не стало мягче, она, кажется, еще больше испугалась.
Павел Иванович догадался, что она узнала его, узнала в нем человека из суда, и от этог насторожилась.
Он заговорил с ней мягко, стараясь рассеять эту настороженность:
— Мне хотелось бы… Мне надо с вами поговорить… Вы не волнуйтесь, я к вам ничего плохого не имею, я так…
Женщина слушала, ничего не отвечая, только смотрела на него с ожиданием.
— Вы были на суде, когда судили Зайчика Виктора Павловича… Скажите, пожалуйста, кто вы ему будете? — спросил Павел Иванович.
Женщина уже немного успокоилась, — может, почувствовала, что ему самому почему-то неловко.
— Я… эта… тетка ему… Он мне племянник, — ответила она и кашлянула, прикрыв ладонью губы.
— Тетка? — переспросил Павел Иванович. — Понимаете, я хотел бы с вами поговорить. Мы, советский суд… Мы не только судим человека, мы хотим узнать, почему человек стал на такую дорогу… Зайчик получил свое, получил то, что заслужил, но меня, как заседателя и просто как человека…
Павлу Ивановичу самому стало неловко за свою напыщенность, за то, что он, как хороший демагог, святыми словами прикрывает свое, маленькое. Но женщина этого, видно не почувствовала, она смотрела уже на Павла Ивановича доверчиво и с участием.
Мимо них проходили рабочие, посматривали на свою работницу и на солидного человека с портфелем, которые стояли посреди дороги, обходили их, иногда оглядывались. С треском проехал мотоциклист в желтой каске, в ватных штанах, за ним вились клубы синего дыма, но ветер тут же рассеивал их.
— Мне надо с вами поговорить, — еще раз сказал Павел Иванович и оглянулся, будто искал место, куда бы можно было пойти, чтоб укрыться от ветра и снега, чтоб остаться вдвоем, чтоб никто не мешал им. Но справа было открытое поле, когда-то перекопанное бульдозерами, взрытое гусеницами кранов, и теперь на нем из-под снега выпячивались бугры, а слева — карьер. Дорога с завода вела на тихую деревянную улицу, на ней было лучше, чем тут, на открытом месте, но разве на улице поговоришь с человеком, да еще с незнакомым?
— У вас здесь близко нет какого-нибудь кафе или ресторанчика? — спросил Павел Иванович. — Мы там посидели бы в тепле, поговорили, — сказал он.
Женщину такое предложение, кажется, смутило, она оглянулась, будто ища где же тут какое-нибудь кафе или ресторан, пожала плечами.
— Тут, близко, нет. В микрорайоне есть, но далековато, — ответила она неуверенно.
Павел Иванович глянул в сторону микрорайона, который простирался за заводом. Он не хотел отступать, не хотел оставлять женщину, решил уговорить ее пойти в микрорайон, но та вдруг сказала:
— Да нет, не надо в кафе… Я же с работы, так одета, — посмотрела она на свои ноги в тяжелых черных сапогах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23