– Джордж! – заревел доктор. Ага, доктор знал этого нелепого анархиста, вооруженного бумажными бомбами. В углу среди пальм разгорался огонь; дама в желтой тафте стряхивала невесомую светящуюся искорку-брошь со своего платья. Пациенты обратились в бегство. Потянуло дымком. Больной в кресле-каталке, чересчур приблизившийся к искусственному озеру, беззвучно опрокинулся в поросшую камышом топь. У выходов началась давка.
– Джордж! – орал доктор. – Джордж!
Уилл не трогался с места. Он притянул к себе Элеонору, прижал к груди. «Господи», – выдохнула она, утыкаясь в него лицом и всей грудью. Женщины визжали, неугомонный Беджер скрежетал, доктор в сопровождении Линнимана и немногих сподвижников пробивался в самую гущу толпы, преследуя по пятам возмутителя спокойствия и повторяя: «Что происходит?»
Уилл не знал ответа, понятия не имел. Но, заглянув в глаза доктору, заподозрил, что Шеф прекрасно знает, в чем тут дело.
Глава вторая
Письмо и записка
В левом нагрудном кармане того самого костюма, в котором он привез из Нью-Йорка 3849 долларов миссис Хукстраттен, у самого сердца, бьющего молотом, Чарли Оссининг носил письмо, прибывшее на адрес миссис Эйвиндс-доттер двумя днями раньше. Он носил письмо так, чтобы чувствовать его кожей, он носил его, как монах вериги, он носил его в страхе и трепете. С того момента, как пришло это письмо, все надежды, и без того жалкие, внезапно превратились в ничто, в забытый сон, в мусор. Чарли не замечал солнца, распускающихся почек, нарциссов и азалий, краснеющего кизила, зеленеющей травы и опьяневших от пыльцы пчел – для него зима все еще продолжалась, холодная, бесконечная… Что же теперь делать?
Он направлялся к Бендеру. Пешком. Голова опущена, быстрая, беззаботная с виду походка – а душа истерзана. Он уже не тащил на себе рекламные щиты и никаких угрызений совести по этому поводу не испытывал. К чему реклама, когда весь мир рушится? Конечно же, как только пришло письмо, он кинулся к Бендеру, а Бендер ворковал, мурлыкал, убаюкивал, заверял, что все будет хорошо, давал гарантии, похлопывал Чарли по плечу и наливал лечебные дозы «Отар-Дюпюи», приводил всякие доводы и убеждал – а что толку? Ничего не изменилось. Что он теперь скажет миссис Хукстраттен? Как посмотрит ей в глаза? Заворачивая за угол, Чарли прикидывал другой вариант: не встречаться с миссис Хукстраттен. Исчезнуть. Бежать из города. Пуф – и нет меня. Вот так идти и идти, прямиком до вокзала, а там – на поезд и ехать, пока светит солнце.
Но, обдумывая трусливое бегство, Чарли все время чувствовал, как колет его сквозь рубашку острый уголок конверта, и понимал, что так поступить он не сможет. С миссис Хукстраттен – не сможет. Только не с ней. Внезапно он резко остановился, выхватил листок из кармана и в сотый раз жадно перечитал, вопреки доводам разума надеясь, что содержание письма как-то изменилось.
Увы!
Он стоял посреди переулка, свесив голову на грудь, опустив плечи, он перечитывал, шевеля губами, то ли тихонько проговаривая письмо, то ли постанывая. Вокруг начали собираться люди. Женщина в шляпе размером с колесо встревоженно смотрела на него; хозяин табачного магазина, развалившись в кресле-качалке рядом с вырезанным из дерева индейцем, беззастенчиво разглядывал в упор. Чарли плевать на них хотел. Разве этот человек – инвестор? Разве эта женщина – миссис Хукстраттен? Он читал, стеная, проговаривая каждое слово вынесенного ему приговора:
Твин Оукс
Пруд Лаунсбери
Петерскилл
Понедельник, 4 мая, 1908
Дорогой Чарли!
Надеюсь, у тебя все в порядке и наша прекрасная новенькая фабрика готовых завтраков процветает (я обожаю красное дерево; это лучшая мебель для офиса. Ты от кого-то унаследовал отличный вкус, и мне кажется, что твоя тетушка Хукстраттен тоже внесла немалую лепту). И наша «Иде-пи» на подъеме! Как это все замечательно.
Но я сама себя перебиваю. Вот что я хотела тебе сообщить – и это хорошие новости, дорогой мой мальчик. Скоро я приеду к тебе. Твоя тетушка Хукстраттен, которая качала тебя на коленях, которая утешала тебя во всех детских бедах и невзгодах, уже собирается в путь. Да! В Бэттл-Крик!
Да, Чарльз, это истинная правда. И отнюдь не проездом – я собираюсь остаться тут надолго. Видишь ли, я переписываюсь с Элеонорой Лайтбоди из Петерскилла (ты ведь с ней знаком, очаровательная женщина, не правда ли?), и она убедила меня в том, о чем я уже догадывалась, но не хотела себе признаться, а доктор Бриллингер уже два года об этом знал…
Да, у меня не все в порядке с нервами. Только и всего. Доктор Келлог через неделю готов принять меня в Санаторий и назначить обследование. Пока неизвестно, каковы будут результаты анализов и сколь длительное лечение мне понадобится, однако я договорилась, что останусь в Санатории по крайней мере до конца июня.
Я так взволнована, дорогой! Я вне себя от восторга, мне уже лучше – теперь, когда решение принято и я знаю, что скоро увижу тебя и все, чего ты успел достичь, – это будет такой прекрасный момент!
С неизменной любовью,
твоя (тетя) Амелия.
– Элеонора Лайтбоди! Назойливая сучка! – выругался Чарли вслух, и владелец табачной лавки опустил глаза, призадумавшись о своем. Что она наговорила старухе? Рассказала, что видела Главного президента компании «Иде-пи» на улице, увешанного рекламой, распространяющего несуществующий в природе товар – будто попрошайка, будто жалкий оборвыш? Боже! При одном воспоминании он зажмурился и стиснул виски ладонями.
Это все Бендер подстроил! После полного, безнадежного, абсолютного провала попытки изготовить хоть что-нибудь в подвале у Букбайндера Бендер надолго отправился в деловую поездку, а чтобы партнер в его отсутствие не скучал, убедил Чарли, что местная реклама – ключ к успеху: если они смогут закрепиться в Бэттл-Крик, этом центре здоровой пищи Америки, они уже нигде не пропадут. А как организовать рекламу, охватить ею весь город, и притом без лишних затрат? Но ведь Чарли, собственно, и заняться-то нечем, пока Бендер надрывается, навязывая образцы их продукции всем тварям Божьим, и гнет спину, увеличивая их банковский счет.
Итак, задолго до потепления, когда грязно-седой лед еще и не думал таять, когда людям еще не хотелось выходить из теплого уюта своих домов и контор, чтобы лишний раз пройти по улице, Чарли Оссининг уже топтался на тротуаре, стиснутый между двумя новехонькими фанерными щитами. Спереди и сзади щиты были украшены надписями: «Иде-пи, Новейшая Зебровая Пища от Келлога! Освежает кровь! Попробуйте пачку прямо сейчас!» Разумеется, никакой пачки на пробу у него не было, даже «образцы» с продукцией Уилла Келлога Бендер увез с собой бог знает куда. Чарли пытался возражать, но Бендер сказал, что они подогревают спрос, скрывая до поры свою продукцию от публики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141