ему случалось даже понежиться в постели и как-то раз он переспал на ночлеге с податливой девчонкой. Но вовсе не из-за этого Альбер стремился в тыл, — ему хотелось быть уверенным, что он вернется живым. И когда какой-нибудь солдат, явившийся с передовых, с горечью попрекал его, что он «окопался», Альбер отвечал: «Кто-то должен же быть ездовым, хоть я, хоть другой» (а про себя думал: «Говори, говори, голубчик»).
Впрочем, и он иногда бывал в переделках — ведь и полковой обоз, случается, попадает под бомбежку. У Альбера убили в упряжке лошадь, и так как он привязался к ней, то ему больно было смотреть, как она умирает, словно это был человек. В конце концов война — сущая мерзость, ничего хорошего она людям не приносит, только опустошает, разоряет, заставляет зря терять драгоценные годы жизни, и все это ради выгоды немногих. Однако ж достаточно оказаться понятливым парнем, как, например, Мишель Обуан, вовремя словчить, как это делал теперь сам Альбер в меру своих возможностей, и тогда будет меньше риску, что тебя убьют. Со стороны Альбера это не было трусостью, он храбро сражался, за что был два раза упомянут в приказе по дивизии и награжден военным крестом, а просто он обладал здравым смыслом, да еще с тех пор, как он побывал на «Краю света» в сельскохозяйственном отпуску, в нем заговорило чувство ответственности.
Однако ж этот период войны казался ему ужасно долгим, просто бесконечным! Немцы пошли в наступление, наши их остановили, в свою очередь двинули на них и теперь гнали их вон, но они крепко цеплялись за чужую землю, которая, верно, казалась им лучше, чем их немецкая земля. В полку уже не оставалось солдат, мобилизованных в начале войны, — разве только нашедшие себе убежище в обозах, а на передовых сидели «старички» лет сорока или желторотые парнишки, призыва восемнадцатого года. Встречаясь с такими юнцами, Альбер вспоминал Альсида. Нет, Альсида не возьмут, он еще молод, война кончится раньше, чем его призовут. Альберу это было почему-то приятно и вместе с тем немного досадно: почему Альсиду, которого в деревне считали его родственником, не доведется хлебнуть горя, как, например, Морису, сложившему на войне голову, да и как самому Альберу, который не раз смотрел смерти в глаза? Такое чувство не назовешь хорошим, Альбер это знал, но оно шевелилось у него в душе, ничего не поделаешь. Нельзя сказать, чтобы он боялся каких-нибудь неприятностей от Альсида, а просто он стоял за справедливость, вот и все.
Ведь Альсид вырос, окреп, возмужал. Он стал красивым малым. Альбер убедился в этом, встретив его во время последнего своего отпуска. Они не вступили в разговор, но с любопытством смотрели друг на друга. Альсид теперь был работником на ферме «Белый бугор», и, толкуя в Монтенвиле за бутылочкой вина с работниками фермы, Альбер услышал, что парень получает там хорошее жалованье и даже мог купить себе велосипед. Почему ж охотничьего ружья не купил? Вон какие дела пошли, переменились времена! Альбер никогда бы не позволил себе такого баловства.
Он бы не позволил себе никакого роскошества, потому что в голове у него засела мысль, какой не могло быть у Альсида. Альбер не забывал о золотых монетах, лежащих в деревянной шкатулке, и о том, что они значат для него. Однажды Адель написала ему, что старик Обуан умер и Мишель остался полным хозяином. Пожалуй, это было хорошо, так как Мишель по дружбе помогал Адель: говорили, будто между ними что-то было, с тех пор как Фернан после своего увольнения из армии остался в городе, — Фернан заявил, что он больше не может жить, как деревенские «навозники», и нанялся в Бурже чернорабочим на военный завод, где он, по его словам, хорошо зарабатывал, но Адель никогда ни гроша от него не получала. Ну так вот, могла бы Адель поговорить с Мишелем и кое-чего добиться от него. Альбер приходил в волнение, думая об этом, — ведь при жизни старика Обуана о покупке у него земли, кроме той, маленькой полоски, которую он уступил Женетам, не могло быть и речи.
По правде говоря, хотя Альбер никогда не говорил об этом с сестрой и хоть этому не было доказательств, она действительно была любовницей Мишеля. Это случилось само собой однажды, когда Адель (она была старше молодого Обуана, однако не так уж сильно) как-то под вечер пришла ворошить сено, скошенное на полоске, — его намочило дождем в грозу. Мишель был на соседнем поле. Они разговорились. Он дал ей кой-какие советы насчет Двенадцати сетье. Адель нужен был мужчина — и в хозяйстве и в постели. Мишель тотчас же стал ее любовником. Ему некогда было искать, ездить в Вов, он не мог и компрометировать себя, наведываясь в «Барабанчик», — ведь он принадлежал к числу крупных хозяев. Адель внесла в его жизнь то, чего ему недоставало, и проявляла в любовных утехах простодушную пылкость, которая ему понравилась. С ней не было никаких сложностей: она отдавалась, а затем, встряхнувшись, как курицы во дворе, довольная и, главное, удовлетворенная, говорила: «Вот и ладно! Так-то лучше!» Ведь Фернан теперь больше и не. показывался в доме, совсем с пути сбился в городе, где у него были и фабричные девки, и кино, — словом, Адель нуждалась в заместителе. Мишель же был высокий, видный и к тому же обходительный парень. Совсем не плохая замена. Да и он ничего не терял, — наоборот, так он жил спокойно, встречался с Адель, когда чувствовал в этом потребность, без всяких сложностей, сердечно и без. опаски, без необходимости давать обещания, которых всегда жаждут женщины. А в трудную пору, когда на него навалилось столько хлопот и забот, — это было немало. Вот что представляла собой связь Адель с Мишелем Обуаном. Но как к этому ни относись, она все-таки существовала, и Альбер полагал, что, может быть, она будет полезна для его планов. Он не обманывался, не думал, что Обуан расщедрится из любви к Адель и даром отдаст участок, он только надеялся, что благодаря этой связи легче окажется ну хотя бы повести переговоры, а ведь в конце концов у Мишеля Обуана земли достаточно, и ему нетрудно продать какое-нибудь поле, раз теперь у Женетов есть деньги и они в силах заплатить. Он не станет дорожиться, но и себе в убыток не отдаст, — можно с ним столковаться. Только бы Адель с ним поговорила.
Вот о чем думал Альбер в конце войны. Он все еще носил голубовато-серую шинель, но уже не был строевым солдатом. И поэтому, как только дела повернулись хорошо, дни войны казались ему просто бесконечными.
И когда пушки грохотали на горизонте, но уже не угрожали ему лично, Альбер, лежа в чьем-нибудь амбаре и погасив свечу (неприятельские самолеты теперь кружили в небе всю ночь, разыскивая места стоянок для того, чтобы сбросить на них свои бомбы), — да, Альбер мечтал в эти часы, предавался мечтаньям, тем самым, которые возникли у него в тысяча девятьсот четырнадцатом году, — ведь с покупкой полоски земли они уже становились не только беспочвенными мечтами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Впрочем, и он иногда бывал в переделках — ведь и полковой обоз, случается, попадает под бомбежку. У Альбера убили в упряжке лошадь, и так как он привязался к ней, то ему больно было смотреть, как она умирает, словно это был человек. В конце концов война — сущая мерзость, ничего хорошего она людям не приносит, только опустошает, разоряет, заставляет зря терять драгоценные годы жизни, и все это ради выгоды немногих. Однако ж достаточно оказаться понятливым парнем, как, например, Мишель Обуан, вовремя словчить, как это делал теперь сам Альбер в меру своих возможностей, и тогда будет меньше риску, что тебя убьют. Со стороны Альбера это не было трусостью, он храбро сражался, за что был два раза упомянут в приказе по дивизии и награжден военным крестом, а просто он обладал здравым смыслом, да еще с тех пор, как он побывал на «Краю света» в сельскохозяйственном отпуску, в нем заговорило чувство ответственности.
Однако ж этот период войны казался ему ужасно долгим, просто бесконечным! Немцы пошли в наступление, наши их остановили, в свою очередь двинули на них и теперь гнали их вон, но они крепко цеплялись за чужую землю, которая, верно, казалась им лучше, чем их немецкая земля. В полку уже не оставалось солдат, мобилизованных в начале войны, — разве только нашедшие себе убежище в обозах, а на передовых сидели «старички» лет сорока или желторотые парнишки, призыва восемнадцатого года. Встречаясь с такими юнцами, Альбер вспоминал Альсида. Нет, Альсида не возьмут, он еще молод, война кончится раньше, чем его призовут. Альберу это было почему-то приятно и вместе с тем немного досадно: почему Альсиду, которого в деревне считали его родственником, не доведется хлебнуть горя, как, например, Морису, сложившему на войне голову, да и как самому Альберу, который не раз смотрел смерти в глаза? Такое чувство не назовешь хорошим, Альбер это знал, но оно шевелилось у него в душе, ничего не поделаешь. Нельзя сказать, чтобы он боялся каких-нибудь неприятностей от Альсида, а просто он стоял за справедливость, вот и все.
Ведь Альсид вырос, окреп, возмужал. Он стал красивым малым. Альбер убедился в этом, встретив его во время последнего своего отпуска. Они не вступили в разговор, но с любопытством смотрели друг на друга. Альсид теперь был работником на ферме «Белый бугор», и, толкуя в Монтенвиле за бутылочкой вина с работниками фермы, Альбер услышал, что парень получает там хорошее жалованье и даже мог купить себе велосипед. Почему ж охотничьего ружья не купил? Вон какие дела пошли, переменились времена! Альбер никогда бы не позволил себе такого баловства.
Он бы не позволил себе никакого роскошества, потому что в голове у него засела мысль, какой не могло быть у Альсида. Альбер не забывал о золотых монетах, лежащих в деревянной шкатулке, и о том, что они значат для него. Однажды Адель написала ему, что старик Обуан умер и Мишель остался полным хозяином. Пожалуй, это было хорошо, так как Мишель по дружбе помогал Адель: говорили, будто между ними что-то было, с тех пор как Фернан после своего увольнения из армии остался в городе, — Фернан заявил, что он больше не может жить, как деревенские «навозники», и нанялся в Бурже чернорабочим на военный завод, где он, по его словам, хорошо зарабатывал, но Адель никогда ни гроша от него не получала. Ну так вот, могла бы Адель поговорить с Мишелем и кое-чего добиться от него. Альбер приходил в волнение, думая об этом, — ведь при жизни старика Обуана о покупке у него земли, кроме той, маленькой полоски, которую он уступил Женетам, не могло быть и речи.
По правде говоря, хотя Альбер никогда не говорил об этом с сестрой и хоть этому не было доказательств, она действительно была любовницей Мишеля. Это случилось само собой однажды, когда Адель (она была старше молодого Обуана, однако не так уж сильно) как-то под вечер пришла ворошить сено, скошенное на полоске, — его намочило дождем в грозу. Мишель был на соседнем поле. Они разговорились. Он дал ей кой-какие советы насчет Двенадцати сетье. Адель нужен был мужчина — и в хозяйстве и в постели. Мишель тотчас же стал ее любовником. Ему некогда было искать, ездить в Вов, он не мог и компрометировать себя, наведываясь в «Барабанчик», — ведь он принадлежал к числу крупных хозяев. Адель внесла в его жизнь то, чего ему недоставало, и проявляла в любовных утехах простодушную пылкость, которая ему понравилась. С ней не было никаких сложностей: она отдавалась, а затем, встряхнувшись, как курицы во дворе, довольная и, главное, удовлетворенная, говорила: «Вот и ладно! Так-то лучше!» Ведь Фернан теперь больше и не. показывался в доме, совсем с пути сбился в городе, где у него были и фабричные девки, и кино, — словом, Адель нуждалась в заместителе. Мишель же был высокий, видный и к тому же обходительный парень. Совсем не плохая замена. Да и он ничего не терял, — наоборот, так он жил спокойно, встречался с Адель, когда чувствовал в этом потребность, без всяких сложностей, сердечно и без. опаски, без необходимости давать обещания, которых всегда жаждут женщины. А в трудную пору, когда на него навалилось столько хлопот и забот, — это было немало. Вот что представляла собой связь Адель с Мишелем Обуаном. Но как к этому ни относись, она все-таки существовала, и Альбер полагал, что, может быть, она будет полезна для его планов. Он не обманывался, не думал, что Обуан расщедрится из любви к Адель и даром отдаст участок, он только надеялся, что благодаря этой связи легче окажется ну хотя бы повести переговоры, а ведь в конце концов у Мишеля Обуана земли достаточно, и ему нетрудно продать какое-нибудь поле, раз теперь у Женетов есть деньги и они в силах заплатить. Он не станет дорожиться, но и себе в убыток не отдаст, — можно с ним столковаться. Только бы Адель с ним поговорила.
Вот о чем думал Альбер в конце войны. Он все еще носил голубовато-серую шинель, но уже не был строевым солдатом. И поэтому, как только дела повернулись хорошо, дни войны казались ему просто бесконечными.
И когда пушки грохотали на горизонте, но уже не угрожали ему лично, Альбер, лежа в чьем-нибудь амбаре и погасив свечу (неприятельские самолеты теперь кружили в небе всю ночь, разыскивая места стоянок для того, чтобы сбросить на них свои бомбы), — да, Альбер мечтал в эти часы, предавался мечтаньям, тем самым, которые возникли у него в тысяча девятьсот четырнадцатом году, — ведь с покупкой полоски земли они уже становились не только беспочвенными мечтами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76